Потомственный священник, один из трёх первых насельников Новоспасского монастыря, а ныне – настоятель храма Сорока севастийских мучеников в Спасской слободе игумен Илия (ЧУРАКОВ) не менее известен и как учёный-биолог, аквариумист и террариумист.
В его келье под образами стоит прекрасный аквариум с австралийскими радужными рыбками, а одну из стен занимает стойка террариумов с коллекцией экзотических ящериц и редких черепах.
– Отец Илия, такое совмещение служения у алтаря Господня и увлечения аквариумистикой и террариумистикой встречается крайне редко. Кто вы прежде всего – священник или биолог?
– Мне очень сложно разделить эти два понятия. Я с детства человек верующий, из семьи священнослужителей. Мой дед Борис Писарев был протоиереем, настоятелем храма преподобного Пимена Великого, так что я с самого рождения рос в православной среде. А любовь к природе у меня от родителей: отец был страстным аквариумистом, а мама очень любила древесных лягушек, держала их в террариумах. Мама была дочерью священника, но работала в библиотеке и зачитывалась книгами о дикой природе. И я мальчишкой бегал к ней туда в библиотеку, в подвал, и всю эту литературу по биологии перечитал. Так что аквариумы и террариумы окружали меня с детства. Впоследствии, когда я стал задумываться о том, куда поступать, выбор между биологическим и духовным образованием я совершил по зову сердца. Моим крёстным был известный протодиакон отец Сергий Громов, служивший ризничим при Святейшем Патриархе Алексии I в кафедральном Елоховском соборе. В душе я давно решил, что пойду по пути церковного служения, стану священником, как и мой дед, а потому решил, что буду поступать в семинарию, а любовь к рептилиям, амфибиям и рыбам останется моим увлечением.
– Существует поверье, что содержать дома рептилий – грех, потому что змея – символ нечистого духа, ящерица – подобие дракона и т.д. Откуда взялись эти слухи и насколько они обоснованны?
– Корни этого мнения лежат в Священном Писании Ветхого Завета. Там перечислен ряд нечистых животных, к которым нельзя прикасаться. Это и ящерицы, и зайцы, и свиньи, и рыбы без чешуи (угорь, осётр, сом и др.), и многие другие. Но этот запрет устарел ещё в апостольские времена. В Деяниях Святых Апостолов мы читаем, что, когда Пётр возразил Богу: «Нет, Господи, я никогда не ел ничего скверного или нечистого», Господь ответил ему: «Что Бог очистил, того и ты не почитай нечистым» (Деяния, 10, 14–15; Деяния, 11, 8–9). Всё живое – творения Божии, потому мы бережно относимся к природе, к растительному и животному миру. Мы смотрим на красоту природы и прославляем Творца, который «вся премудростию сотворил еси» (Пс. 103, 24). Когда я слышу все эти словеса околоцерковных «знатоков» о якобы нечистоте и запретности змей, крокодилов, игуан и т. п. – мне хочется напомнить им слова Евангелия: «Будьте мудры, как змеи, и просты, как голуби» (Мф. 10, 16). Взгляните на архиерейский жезл – на нём тоже змеи! Если мы посмотрим на иконостас почти любого храма на Святой Горе Афон, то увидим, что сбоку от Креста, на самом навершии иконостаса, справа и слева изображены драконы как символ мудрости.
– Скажите, пожалуйста, а когда и почему вы приняли для себя решение о постриге, о том, что ваш путь – не просто священство, но монашество?
– Примерно в возрасте 14 лет. Во многом на это решение повлияли книги из библиотеки моего деда, в том числе – старинная книга «Письма святогорца к друзьям своим о Святой Горе Афонской» иеромонаха Сергия (Веснина). Эта книга из библиотеки Серафимо-Дивеевского монастыря, которую дедушка спас от уничтожения большевиками, до сих пор бережно хранится в нашем доме. Вторая книга, во многом определившая мой выбор, – «Приношение современному монашеству» святителя Игнатия Брянчанинова. Мои родные хотели, чтобы я был женатым священником, но уважали мой личный выбор.
В нашей семье никогда не было отрицательного отношения к монашеству. Мой дед дружил и с будущим Патриархом Пименом, со старцем Кириллом (Павловым), с архиепископом Саратовским Пименом (Хмелевским), с митрополитом Рижским и Латвийским Леонидом, с которым вёл обширную духовную переписку. Письма митрополита Леонида до сих пор сохраняются у меня в личном архиве. Недавно преставившийся ко Господу старец Кирилл (Павлов), впоследствии мой духовник, был хорошо знаком с моим дедом. Уже во время учёбы в семинарии я искренне желал монашествовать на святой горе Афон, но отец Кирилл мне посоветовал: «Оставайся с нами, не надо уезжать из России». Отец Кирилл всегда пребывает в моём сердце; у меня остались подаренные им епитрахиль и поручи зеленого цвета, которые я храню как святыню, как личное благословение старца...
У моего деда, протоиерея Бориса Писарева, было очень много друзей среди духовенства. Все эти люди часто приходили к нам в дом, были у нас желанными гостями. Его духовником был протоиерей Пётр Шипков, многократно арестованный большевиками, побывавший в лагерях и ссылках. Мой дед ещё до настоятельства и протоиерейства был композитором, регентом храма Флора и Лавра. Среди его произведений – мелодии к тропарям Владимирской иконе Божией Матери «Днесь светло красуется славнейший град Москва…» и преподобному Пимену Великому «Слез твоих теченьми пустыни безплодное возделал еси…», которые с любовью исполняются и в наши дни. Мама, которая тогда была ещё девочкой, вспоминает, как в нашем доме собирались друзья деда, священники и монахи, и будущий патриарх Пимен всегда просил: «Отец Борис, сыграйте “Тишину”, пожалуйста!». И дед играл на пианино Бетховена…
– Отец Илия, столь экзотическое хобби не мешает монашескому пути? Ведь непросто совмещать уход от мира в монастырь и увлечённость мирским занятием – уходом за животными... Как это сочетается?
– Священнослужитель – тоже человек и может иметь свои увлечения и интересы, это нормально. Из истории мы знаем, что многие священники были музыкантами, композиторами, художниками. А животных содержали даже некоторые святые подвижники. И аквариумы в храмах – тоже явление не редкое. Однажды на Святой Горе Афон, поднимаясь в одну высокую келлию по горной тропке, я увидел на архондарике сидящих отцов-пустынников, которые пили кофе рядом с прекрасным ухоженным аквариумом литров на 200-250, в очень хорошем состоянии. По растениям и рыбам в нём было видно, что эти монахи явно большие умельцы в аквариумистике. И это на Святой Горе, куда и подняться-то можно только пешком, а этот немаленький аквариум принести – только на спине.
В монастыре Превели на Крите (монастырь XV века) в садике при монастыре содержится множество экзотических животных, в том числе и рептилий. В монастыре святого Неофита в больших вольерах держат декоративных птиц… Да и не только в Греции! У нас в Подмосковье при монастырях тоже есть зоопарки – например, в Ново-Голутвинском женском монастыре, в Николо-Пешношском мужском монастыре и других. Когда я служил в Новоспасском монастыре при Владыке Алексии, у нас там был большой зимний сад, в котором было множество аквариумов и акватеррариумов с черепахами, лягушками.
– Отец Илия, история возрождения Новоспасского монастыря – это ещё одна тема, о которой я хотел спросить. Я слышал, что вы были одним из первых его насельников, стояли у истоков обители?
– Я ещё учился в семинарии, когда начали потихоньку возвращать Церкви отобранные у неё большевиками храмы и монастыри. К 1991 году, когда вернули Новоспасский монастырь, я был уже иеромонахом. На первых порах нас было всего трое – архимандрит Алексий и два иеромонаха, мы и стали первой братией Новоспасского монастыря. Монастырю был реально возвращён только захламленный храм Спасо-Преображенского собора, исключая галерею, трапезную и хлебодарную палаты, расположенные под одной крышей с собором. Мы взяли лопаты в руки, носилки и начали расчищать собор. Таскали горы мусора. В алтарь мы вошли – там каменная глыба лежала. Это был престол. Другая каменная глыба лежала – это был жертвенник. Владыка покропил – и мы стали облачать материалом. В келейных и хозяйственных корпусах сидели какие-то конторы, работали реставраторы… Мы даже спали в маленькой ризнице, пристроенной ещё до революции к собору, прямо на полу. В храме, на втором этаже, владыка варил картошку, и ели мы картошку и хлеб. И чай. Больше ничего у нас не было, потому что не было денег. Работали с утра до вечера. Вскоре к нам присоединился ещё один монах, потом другой, и постепенно в монастырь вернулась жизнь.
– А как получилось, что вы покинули монастырскую келлию и стали настоятелем приходского храма?
– Когда передали Церкви храм Сорока севастийских мучеников, меня назначили настоятелем храма, но я продолжал быть насельником монастыря, фактически совмещая два служения – монастырское и настоятельское. Постепенно приход храма разросся. В храме нужно было срочно заниматься реставрационными работами, строить колокольню, укреплять конструкции и т. д., поэтому меня освободили от монастырского служения и оставили только настоятелем. Теперь у нас там есть и звонница с колоколами, и замечательный молодёжный хор из студентов Консерватории и Института им. Гнесиных. Приход большой, в основном семьи с детьми, по воскресеньям в храме очень много молодёжи – студентов, школьников…
Сейчас наконец молодёжь пошла в храмы. Меньше стало тех, кто говорит, что ему не нужна Церковь, что «вера у него в душе». Молодые люди постепенно начали понимать, что храмовая молитва – это совсем не то, что домашняя. «Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18, 20). Святой Порфирий Святогорец писал, что церковная молитва – это молитва особая, и человек сам, отдельно, не может существовать вне Тела Христова, которое есть Церковь. Мы все – и священнослужители, и монахи, и миряне – составляем единое Тело Христово. А самое важное – Евхаристия, где мы причащаемся, становимся общниками Тела и Крови Христовых. Литургия – это ведь общее дело, общественное служение.
Андрей Олегович КЛОЧКОВ