Возможна ли реставрация монархии в России?
В столетнюю годовщину крушения русской монархии закономерно поднялась волна разговоров о её возрождении. Особенно много шума наделал глава Крыма Сергей Аксёнов, который противопоставил монархию демократии и призвал нас вернуться к историческим началам в правлении. Поскольку ранее славу на ниве монархизма снискала Наталья Поклонская, то заговорили даже о своеобразном феномене «крымского монархизма».
Ничего удивительного в этом нет. На протяжении XIX – начала XX столетий Крым был одной из постоянных царских резиденций. Члены семьи Романовых здесь родились, жили, умирали. Судьбы великой империи зачастую вершились из Ореанды и Ливадии. Крым не видел от Романовых ничего, кроме добра и заботы о его украшении. Так что быть крымчанином и не быть хоть немножко монархистом, пожалуй, странно.
Однако если выходить за рамки ностальгии и говорить о монархизме как о политическом факте, то у многих предложение: «Давайте восстановим монархию» вызывает негативную реакцию – от иррационального отторжения, вынуждающего говорить лексиконом Маяковского и Демьяна Бедного, до чисто рациональных возражений и аргументов. Впрочем, и у монархистов, помимо эмоциональной восторженной любви к царю-батюшке есть соображения политологически весомые и убедительные.
Прежде всего, необходимо отказаться от представления, что монархия – это архаика и недоразвитость. Напротив, все наиболее упадочные и деградировавшие современные страны являются республиками. «Третий мир» состоит из республик. В Азии монархии характерны для стран развитых, как Япония, Малайзия, Таиланд, или же богатых ресурсами, как нефтяные монархии Персидского Залива (последние, впрочем, являются скорее племенными княжениями, чем монархиями в европейском смысле). В Африке монархий гораздо меньше, чем в Европе и Азии – Свазиленд, Лесото и Марокко, причём первые два это опять же племенные княжества.
Настоящей монархической цитаделью является Северная Европа – Великобритания (чей монарший скипетр простирается также на Канаду, Австралию и Новую Зеландию), Дания, Норвегия, Швеция, Бельгия, Нидерланды. Назвать эти страны отсталыми и архаичными язык не поворачивается. Напротив, Северная Европа традиционно была локомотивом развития. Если учесть, что с точки зрения исторической географии Россия ближе всего именно к североевропейским странам, то отсутствие у нас и у финнов монархии может показаться досадным недоразумением, переводящим нас в разряд «восточноевропейцев», у которых монархическая система была порушена.
Говорить, что монархия – это немодно и непрестижно, ну никак нельзя. Напротив, наши недоброжелатели, смотря на Россию, считают, что для нас монархия – это «слишком много чести», потому и будут недовольны, если мы займёмся её восстановлением.
В современном мире монархия европейского типа – это монархия конституционная. Полномочия монарха формально или фактически ограничены, а основой политической системы является парламентаризм. Зачем тогда монархия нужна? Не лучше ли республика с сильным президентом, как во Франции и США, или президентом формальным, как в Германии?
Ошибочно думать, что монархии в этих странах – просто декорация. О британской монархии вообще говорится много всякого, вплоть до того, что на деле именно ей принадлежит реальный контроль не только над Альбионом и странами содружества, но и над значительной частью остального мира. Но даже если оставить конспирологию, то очевидно, что теневой авторитет обитателей Букингемского дворца огромен и в формулу «конституционная монархия» не укладывается. Но и для остальных монархий Европы важна не столько декоративно-представительская, сколько символически объединительная функция.
Монархия символизирует единство нации в пространстве и времени, преемственность поколений, традиций и памяти. Монархический ритуал, овеянный Средневековьем, подчёркивает: нашей стране не одна сотня лет, это не страна-однодневка. Монархия – это такой тип правления, в который заложено мышление не пятилетками и не электоральными циклами, а поколениями и столетиями. И когда в составе современного демократического государства, каковым является та же Великобритания, или Нидерланды, или Швеция, имеется такой институт, который выключен из сиюминутной политической лихорадки, то это делает такую систему гораздо надёжней и эффективней.
В нашем русском случае восстановление монархии в лице традиционной династии Романовых возвратило бы это тысячелетнее измерение в нашу историю, покончило бы с разговорами о «молодой стране, которой 25 лет». Собственно, для всего мира Россия предстаёт в одном из двух обличий – либо «тысячелетняя империя царей», либо «СССР». И не случайно ядро наших антимонархистов составляют неосталинисты, которым хотелось бы, чтобы мир так и смотрел на нас, как на «страну пятилеток и ГУЛАГа».
Реставрация монархии сделала бы весь исторический актив воспоминаний, символов, образов – от оперы «Жизнь за Царя» и коронационного марша Чайковского до Моста Александра III в Париже – нашим сегодняшним национальным активом, которым мы можем пользоваться по праву.
Реставрация освободила бы нас от ловушек при национальном строительстве, в которые мы попадаем сегодня. Очевидный факт, что большая часть граждан России – это представители русской нации. Именно эта нация является основой нашей государственности – хотим мы того или нет. Есть и тот факт, что в России живёт множество народов, далеко не все из которых хотят полной ассимиляции в состав русской нации. И вот эти два факта нужно как-то объединить, чтобы сформировать единую гражданскую общность России.
Сегодня этого объединения пытаются достигнуть за счёт довольно фантасмагоричной конструкции – «российская нация». Русские воспринимают эту конструкцию как угрозу своей отмены. Другие народы попросту отказываются от участия в строительстве. Ничего, кроме нервозности, не выходит.
Монархия иной раз сохраняет даже очень расколотые нации, как, к примеру, бельгийская, состоящая из фламандцев и валлонов. Будь Бельгия республикой, она давно бы раскололась. Но фигура монарха даёт общий знаменатель двум недолюбливающим друг друга общностям.
Если все народы России будут объединены не только республиканским гражданством, но и монархическим подданством русскому царю, «белому царю», как именовали его в старину азиатские народы, проблема единства России значительно смягчится и встанет на новые рельсы. Гражданская нация, естественно, будет вытекать из подданства русскому государю, исторической династии, которая и создала Великую Россию в её известных по каждому глобусу границах. Без совершенно искусственного «россиянства» можно будет полностью обойтись, при том, что и национальная гордость великороссов, и желание малых народов сохранить определённую идентичность будут в должной мере уважены.
Другими словами, реставрация монархии в России означала бы восстановление традиционного места России в мире и её престижа, восстановление традиционного восприятия себя Российским государством, его чувства укоренённости и устойчивости, ухода от вечного ожидания «революции», наконец, – обретение прочного основания для национального и территориального единства, уходящего в глубь веков.
Несомненно, в вопросе о восстановлении монархии в России есть и подводные камни. Наименее существенный из них тот, который многие считают основным: «Кто?». В самом деле, линия Кирилловичей, как она представлена сегодня, вызывает массу вопросов, недоумений, даже отторжение. В своё время, не без скрипа и политических интриг эту линию Романовых признала Русская Зарубежная Церковь, однако это признание никак не связывает ни РПЦ, ни, тем более, Российское государство.
На деле, с точки зрения формального применения павловского «Закона о престолонаследии», все сегодняшние Романовы имеют серьёзные отягощения для автоматического признания их прав.
Однако если мы говорим о реставрации династии всерьёз, то следует говорить именно о Романовых – это имя, эта традиция, освящённые временем, на них распространяется сияние Российской империи и память об убитом последнем царе. Любой другой вариант выглядит узурпацией. Но вот выбор конкретной фигуры из имеющихся в наличии Романовых – это вопрос продуманного политического процесса и взвешивания. Сейчас существует весьма представительный «пул» потомков императора Николая I, в том числе и достаточно молодых, способных продолжить фамилию дальше, и нет ничего зазорного в продуманном выборе среди них того, кто в наибольшей степени умственно, нравственно и политически подготовлен для того, чтобы стать русским царём.
Ответить на вопрос: «Кто?» будет не очень сложно. Гораздо сложнее ответить на вопрос: «Как?» – и вот здесь монархический проект и ждут подлинные трудности. Понятно, что сегодняшняя монархия может быть только конституционной, развивающей традиции русской монархии после манифеста 17 октября 1905 года. Понятно, что исполнительная власть должна быть сосредоточена в руках главы правительства, опирающегося на волеизъявление народа. Возможно, даже имя главы правительства будет вноситься в избирательные бюллетени, чтобы не делать посредниками между властью и народом партийные олигархии.
Иными словами, речь о восстановлении доманифестного неограниченного самодержавия идти не может. Но что делать с тем, что самодержавие является внутренней формой государственной власти в России? Как бы ни называлось первое лицо – царь, генсек, президент, – всё равно в его руках рано или поздно сосредотачивается полнота власти, он становится центром политической системы. И если бы монархия в России была бы восстановлена, то вопрос о том, кто является реальным «самодержцем», рано или поздно возник бы. Либо это глава исполнительной власти, либо это – монарх, влияние которого вышло бы далеко за отведённые ему конституцией полномочия.
Разумеется, настройка такого баланса возможна, как показал опыт тех же британцев, где королевская власть имеет огромный авторитет при сосредоточении всей формальной власти в руках кабинета.
Однако там такое отлаживание потребовало сотен лет. В России же велика опасность каждого крена на повороте, и это, конечно, изрядно расхолаживает при переходе разговоров о реставрации монархии из плоскости мечты в реальный политический проект.
Подлинные проблемы для российского монархизма создаёт не его слабость, а как раз его сила – для реальной политической реализации в современных условиях монархия воспринимается у нас многими слишком серьёзно, эмоционально и даже мистически. И в сегодняшнем циничном мире это содержит известные риски. Потому что одно дело, если император будет появляться на церемониях, произносить серьёзные речи, напоминать о тысячелетней русской истории. Другое – если к нему, как к последней надежде, будут бросаться в ноженьки отставляемые губернаторы. В плане практической политики сегодня Россия к реставрации монархии и в самом деле не готова.
Но любые политические системы меняются, и, кто знает, однажды монархия может показаться нам наименее рискованным вариантом политического будущего. И держать в уме эту возможность не помешает.
Егор Станиславович ХОЛМОГОРОВ