Несколько лет назад мне позвонила известная певица Алина (имя изменено) и попросила о срочной встрече. Мы договорились, что она приедет ко мне. Выглядела она, как цветок после грозы: встревоженной и взъерошенной.
– Я знаю, что вы знакомы с отцом Кириллом… Вот, решила спросить. Дело в том, что у нас есть целая община, духовником которой является этот старец. Но никто из нас так никогда его и не видел…
– ???
– Да! Мы общаемся с ним через его келейника: пишем письма отцу Кириллу, а тот отвечает, диктуя свои наставления и благословения для нас этому Александру. «Ляксандрушка», как он его называет. Мы через него передаём батюшке записочки, гостинцы, пожертвования. Но этого Александра мы тоже никогда не видели – он к нам присылает верных духовных чад отца Кирилла, которых батюшка называет «скворушки». Это две женщины средних лет, которые в миру ведут монашеский образ жизни. Вот, собственно, им мы всё и отдаём, а они держат связь с Ляксандрушкой, а тот уже общается непосредственно с отцом Кириллом.
И всё шло у нас хорошо. Старец благословлял нас совершать паломничества, и мы ездили к святым источникам, к чудотворным иконам, участвовали в крестных ходах, он руководил нашей жизнью, а скворушки так даже порой жили у нас по несколько дней, наставляя в христианстве. Но вот тут меня что-то стало смущать… Ляксандр, правда, передал мне, что это искушение и что мне надо каяться. Так-то оно так, очень бы нужно было с самим старцем об этом поговорить. Но сколько бы мы ни просили встретиться с ним, наша просьба так и повисала в воздухе.
– А кто это «мы»? – спросила я.
– А это наша община духовных детей старца. Он так и называет нас – «чадушки», посылает ходить Божьими тропками. Получилось так, что это всё люди, так или иначе связанные профессионально: артисты, музыканты, художники из Москвы и Питера. Батюшка к нам обращается порой с просьбами пожертвовать что-нибудь на бедную обитель – или деньгами, или вещами: то компьютер купить, то видеомагнитофон: мы всегда откликаемся. А вот повидаться с ним никак не удаётся никому из нас. Ляксандрушка передаёт, что сам отец Кирилл не благословляет. Единственное, что разрешил, так это встать на шестьдесят первом километре Калужского шоссе в определённый час и ждать. А он как раз в это время проедет мимо и нас благословит. Мы и встали группкой у километрового столба. А – дождь со снегом, сумерки сгущаются. Мимо множество машин мчится. Разве разглядишь, в какой именно наш духовный отец? Но скворушки нас уверили, что отец Кирилл нас видел и благословил…
А ещё у нас вот такое смущение. Я поэтому к вам и обратилась. Отец Кирилл прислал нам письмецо с описанием своего участия в Сталинградской битве, которое надиктовал Александру, и своей отроческой фотографией 32-го года: «Здесь на фото у меня такая пилоточка начёсом какая-то утеплённая коверкотовая была и суконная рубашечка, сумка ремневая – это в школьном лагере под Рязанью мне такое обмундирование дали». Передал нам это, как водится, через скворушек. Мы рассматривали этого бравого отрока в пилотке и почему-то с автоматом на фоне какого-то деда партизанского вида и умилялись.
Словом, размножили мы эту фотографию любимого батюшки, едва ли не целовали её, но ко лбу точно прикладывали, а потом…
А потом я поехала с театральной труппой на гастроли, и мы заехали в Псков, где решили зайти в местный краеведческий музей. И что же? Там был стенд с героями войны, на котором красовались фотографии партизан, и одна из них была та же, что и присылал нам батюшка. Под ней стояла подпись «Юный партизан» и год: 1942, «сын полка». Я даже сфотографировала его портрет. Вот: «Юный партизан Пётр Гурко из отряда «За власть Советов» награждается медалью “За отвагу”… Псковско-Новгородская партизанская зона. 1942». Есть даже автор этой фотографии – Михаил Трахтман…
А ведь мы посылали отцу Кириллу поздравление с Днём Ангела – такой коллаж из детских фотографий: в центре этот мальчик, которого нам прислал Ляксандр, а вокруг – мы… И надпись: «Павловские чадушки»…
Я написала о своём смущении батюшке, но он меня отчитал за недоверие. Ответил через Александра, что это специально скрывают имя настоящего мальчика, чтобы не получилось церковной пропаганды. И даже припугнул меня гневом Божьим. Я устрашилась, но сомнения-то мои остались! И вот я прошу вас – может быть, всё же можно лично встретиться с отцом Кириллом – на минуточку только, просто в глаза посмотреть, благословение из его рук получить?
– Но у отца Кирилла нет никакого келейника Александра! – ответила я, подозревая неладное. Странно это было всё: «Божьи тропки», «скворушки»… Аж озноб меня пробил.
По счастью, я была хорошо знакома с давней келейницей отца Кирилла, инокиней Натальей (впоследствии – монахиня Евфимия), поэтому сразу позвонила ей и так прямо у неё и спросила:
– Есть ли в ближайшем окружении отца Кирилла некий Александр, который мог бы себя назвать кем-то вроде келейника? А кому батюшка благословил отвечать на письма?
– Нет никакого Александра, – ответила она. – А на письма под его диктовку отвечаю я. Уже много лет. И более никто.
– А можно мне одним глазком его увидеть? – зашептала рядом Алина. – На минуточку!
И она умоляюще посмотрела на меня. Матушка Наталья разрешила, и, дожидаясь назначенного часа, я повыспросила у Алины про загадочные письма.
Алина извлекла из сумки большую стопку мелко исписанных листов А4 с пронумерованными и скреплёнными страницами.
– Но Ляксандр про эту матушку Наталью знает. Вот, смотрите, что он записывает за старцем… Или сам от себя придумывает? Я уже запуталась.
Она порылась в бумагах и вытащила листок.
– Вот, он пишет: «Келейница Наталья жёсткого нрава, у неё муха в окно не влетит, в отличие от моих скворушек, у которых очень интересный художественный мир, хотя они и претерпели от людей зла».
Я пробежала глазами страницу. Взгляд сразу наткнулся на слова: «Посылаю вам причастие».
– Это что значит? – спросила я.
– Так батюшка иногда передавал нам причастие через скворушек. В баночке из-под майонеза или варенья. Под крышечкой. Он же нас не благословлял особенно ходить в храмы. Так только приложиться к святыньке да акафист почитать – иногда в трёх, а иногда и в семи храмах. Вот же – тут в него в письме написано: «На Великом посту, на Каноне Андрея Критского на голову положить покров из икононосицы, а на сердечко – Спасителя». Крестным ходом, писал, пожалуйста, ходите: благословлял кому – три раза, кому – семь, а кому и двенадцать. «Вокруг храма пройти – спасительный поясок сделать себе», так он говорил. В источниках посылал омываться, тоже каждому назначая то, сколько раз он должен окунуться. На Пасху отправлял нас разбивать крашеные яички о внешние стены церкви – со стороны алтаря. За это, говорил, накрою вас Небесной епитрахилью. А причастие он сам посылал. Я вот такую баночку тоже вам привезла.
Она достала нечто вроде нарезанных просфорок, залитых теплотой и затолканных в баночку из-под майонеза.
– Вот. Мы помаленечку и причащались…
Честно говоря, я онемела.
– Хорошо, а какова цена вопроса? – спросила я. – Что вы посылали старцу взамен? О каких пожертвованиях он вас просил?
– Деньги на строительство святых мест, сиротам, нищей обители. Иногда что-то из необходимых им вещей. Печь СВЧ, однажды даже и холодильник покупали. А взамен батюшка присылал иконочки, поясок свой от подрясника, водичку крещенскую, колечко намоленное, соль монастырскую, тоже намоленную, вербочку, запаренную с берёзкой... Мы эти святыньки храним. И потом – письма: это же целые рассказы и повести!
И действительно, по идее, Ляксандрушка мог бы себя так не утруждать – тут явно был переизбыток его писательского усердия и воображения. Мог бы просто черкнуть: «Благословляю!» И подпись. Но нет, он – как бы это сказать? – отрабатывал «пожертвованьица». Рассказывал от лица отца Кирилла, как к нему в келью приходил Патриарх Алексей, обсуждая государственные дела, как он заинтересовался грибами, которые прислала старцу «Алинушка», и как Святейший сам хотел бы поехать и пособирать таких крепеньких боровичков, выведывая у старца, где же такие растут. Но «отец Кирилл» признаётся, что не выдал местоположение Алининой дачки, чтобы не нагрянули туда «патриархийные» с походной кухней и не обобрали весь лесок.
Он делится, опять же от лица старца, пространными воспоминаниями о военных тяготах, о том, как его якобы (о Боже!) опоили и женили… Ну и всякий такой бред, который нанесла на бумагу мутная и распутная душа мошенника Ляксандрушки.
– Так вы считаете, что нас обманывали? – с волнением спросила Алина. Она всё ещё надеялась, что, может быть, старец имел хоть какое-то отношение к тем благословениям, которые она получала вместе с общинными братьями и сестрами.
Но, видимо, у меня было такое лицо, что надежда её потухла.
Впрочем, пора было собираться, и вскоре мы вошли в резиденцию Патриарха, а затем и в келью старца. Отец Кирилл уже был сильно болен и лежал в постели. Мы встали около него на колени и приложились губами к мягкой, такой доброй и родной руке.
– Можно мне с батюшкой сфотографироваться? – одними губами спросила Алина у келейницы. – Я бы своим показала, как свидетельство, что была у него, и тогда бы они поверили в то, что им морочили голову.
Келейница кивнула, и я сняла Алину у изголовья отца Кирилла на телефон.
Когда мы уходили, старец вдруг открыл глаза и несколько раз, подняв немощную руку, начертил по воздуху крестное знамение, благословляя…
– Я ведь в этих скворушках уже давно усомнилась, но мне было стыдно признаться, – сказала она, когда мы вышли из резиденции. – Они же порой жили у меня. И я ещё подумала: надо же, вроде бы они утверждают, что живут, как монахини, а сколько пьют! Водки просят! И меж собой так грубо разговаривают, просто… собачатся. Но я никому об этом не говорила, не хотелось думать о таком. Наоборот, себя стыдила за то, что подобные мысли приходят в голову. А теперь вот вспоминаю, как получила я письмо от батюшки, когда была на даче, а в письме – такие слова: сброшу тебе послание с самолёта, когда буду пролетать над тобой по пути в Оптину. Я удивилась, но стала ждать. Действительно, вскоре скворушка пошла прогуляться по участку, воздухом подышать и вдруг возвращается в дом и приносит мне конвертик: письмецо нашла! Под ёлочкой лежало! Старец, значит, исполнил обещание…
– Алина! – не выдержала я, – Ну это-то вы должны были раскусить! Что значит: скинет письмо из самолёта! На вашу дачу! Да ещё и «по пути в Оптину»! Самолёт из Переделкина в Оптину!
– Да, это я сейчас понимаю, а тогда не хотелось сомневаться. Я принимала это как испытание веры. Хождение по водам. И ведь было так хорошо: у старца духовно собиралось настоящее сестричество-братство. Все друг друга любили. Ездили вместе по святым местам. Батюшка сам нас оплетал в Божьи тропочки.
– Как это?
– Ну, это было батюшкино выражение: например, надо закрыть Божьи тропки. Он нас так и через венчальный круг проводил: благословлял на брак с кем-нибудь из нашей общины, но мы должны были сначала пройти этот обручально-венчальный круг, то есть год побыть вместе. Он смотрел издалека, а потом мог и развенчать, если ему что-то не нравилось. Я тоже через такой проходила… Но теперь я уже не верю: я своим сестрам и братьям скажу, что это всё был обман. Покажу им фотографию. Пора разоблачить мошенников.
Воодушевлённая долгожданной встречей со старцем и предстоящими подвигами, Алина – чистая душа – отправилась к себе, а я села читать письма. Это была какая-то смесь графомании, суеверий, сектантства, волхования, доморощенной мистики и просто околоцерковного идиотизма. Ляксандрушка порой фонтанировал, грубо переигрывал, выбиваясь из роли, и просто буйствовал в своей клевете: писал от лица старца то «бредовая идея мне в голову пришла», то «я обалдел», то «капец» такому-то, то называл машину «королевой на колёсах», то пророчествовал, что Валаам вот-вот закроют…
Каждый, кто когда-либо встречался с отцом Кириллом, сразу бы понял, что и духу его здесь не было, в этих заковыристо-велеречивых изречениях, в этом грубовато-псевдонародном юродстве, в этом хлыстовско-начётническом пафосе…
Меж тем дня через три в страшной тревоге мне позвонила Алина. Она задыхалась, сдерживая плач:
– Они мне не поверили! И теперь называют предательницей, угрожают карами небесными! Говорят: не спасёшься ни в этом веке, ни в будущем! Говорят: это лукавый тебя подучил!
– Кто вам угрожает? Кто это говорит? Скворушки?
– И Ляксандр, который всё продолжает притворяться, будто пишет за отца Кирилла, и скворушки, и даже некоторые мои духовные сестры и братья. Говорят, что это мы подделали фотографию, и пишут, что, если я не покаюсь, меня ждут страшные беды. Предупреждают. Проклинают… Надо что-то делать. Я боюсь. Может быть, спросить у какого-нибудь духовного священника, как быть, кому молиться и не обратиться ли в полицию?
– Отлично, – согласилась я. – Так и сделаем. Надо вывести мошенников на чистую воду, чтобы те перестали смущать и баламутить доверчивых христиан.
И я договорилась с дружественным архимандритом, наместником московского монастыря, что Елена к нему приедет на разговор. Он был потрясён услышанным, однако сам не хотел принимать никакого решения и послал Алину к более опытному и знающему московскому духовнику. Но тот не благословил идти в полицию: старец был уже очень болен, очень немощен, и было бы опасно его тревожить расспросами. К тому же и его верная и давняя келейница Наталья именно по этой причине высказывалась против.
Мой муж, который в то время работал пресс-секретарём Патриарха, тем не менее обратился к главе ФСО, которая охраняла и самого Святейшего, и его резиденцию, и рассказал канву этой истории с мошенничеством. Но и это не пролило свет на происхождение писем. Никто не мог никого заподозрить в такой коварной мистификации, в таком кощунственном надувательстве. А ведь Ляксандр был где-то рядом – слишком много было в его письмах таких подробностей из жизни и даже обихода отца Кирилла, которые совсем уж сторонний человек никак не мог знать.
Однако жизнь пошла своим чередом. Брань вокруг Алины мало-помалу стала утихать, скворушек как ветром сдуло, да и сама она стала ходить в храм и причащаться не из майонезной баночки, а как все православные христиане – из Евхаристической Чаши, и Ляксандр как в воду канул.
Прошло около пяти лет, дорогой наш и любимый отец Кирилл отошёл в место упокоения, и Алина приехала ночью накануне похорон с ним попрощаться в Лавру. Когда они с подругой, тоже некогда бившей крашеные яички об алтарную стену храма, подходили ко гробу, вдруг им померещилось в толпе лицо одной из скворушек. Она тоже прощалась со старцем, и лицо её выражало скорбь. Но Алина решила сделать вид, словно её не заметила или не узнала, и прошла мимо, подав знак и своей приятельнице тоже опустить глаза.
У выхода из монастыря замешкались, и сразу же столкнулись со скворушкой прямо лицом к лицу.
– Какая беда! – та кинулась на шею Алине. – Что же теперь будет?
Алина ей печально кивнула и – кроткая, мирная, наивная душа – аферистку приобняла в ответ.
А как ещё можно было поступить в эту прощальную ночь, невдалеке от гроба святого человека, душа которого отправлялась от нас в селения праведных!
Этот сюжет с подложными письмами, написанными самозванцем от имени старца, я включила в свой роман «Меценат». Однако старец там – другой, никакого отношения к архимандриту Кириллу не имеющий. А о подлинной истории я бы и сейчас не стала особенно распространяться, если бы сразу после блаженной кончины не появились всякие сомнительные пророчества, которые приписывают архимандриту Кириллу, уже покойному и не имеющему возможность что-либо опровергнуть. Сам стиль этих высказываний настолько не вяжется и даже напрямую противоречит самому духу этого старца, что невозможно смолчать и не предупредить доверчивых православных братьев и сестёр.
Смотрите, как бы не ввели вас в напасть ловкие писучие Ляксандры и бойкие щебечущие скворушки, желающие вас «оплести Божьими тропками» и сделать печальным посмешищем духов злобы поднебесных, от лжи и лести которых всегда предостерегал и оберегал нас дорогой батюшка, великий молитвенник и заступник! Примите эту историю как предупреждение и предостережение.
А святому человеку – архимандриту Кириллу – Царство Небесное и Вечная память!
Верю, что и за гранью земной жизни, там, в небесных обителях, он молится о нас, ибо «любовь никогда не перестаёт»!
Олеся Александровна
НИКОЛАЕВА