«Нельзя своим сделать то, над чем не трудился, не молился, не плакал». Сербы, беженцы из Косово, вспоминают войну. «Раны не зажили, – говорят они. – И самая глубокая – в сердце».
«Море синее – море голубое… Море синее – море голубое» – каждый раз теперь, когда я слышу что-нибудь о море, в ушах стоят слова того мальчишки-солдата, который умирал у меня на руках тогда, в госпитале. Я гладила его по голове, плакала, молилась, а он всё шептал: «Море синее – море голубое…». Слава Богу, остался жив, врач его спас. Он, Саша Янкович из Глоговицы, это село такое. Ездит на инвалидной коляске, но живой. А сколько мальчишек умерло!
Я заливаюсь слезами, и наш хирург Зоран Йованович уже не кричит, а строго шепчет от изнеможения: «Дивна, здесь много раненых, и все хотят жить. Мы им обязаны помочь. Живучи на погосте, всех покойников не оплачешь. Кофе мне, быстро!» Я поднимаюсь с колен, бегу, спотыкаясь, на кухню, варю кофе и несу доктору Зорану в операционную. Он берёт чашку, поворачивается ко мне и вытирает пот со лба о мой халат: «Дивна, если не будет помощи, я сейчас просто умру. Я больше не могу». Конечно, не может: пять (пять!) суток без сна – постоянные операции, стоны, кровь, смерть. Других врачей в госпитале не осталось: все убежали. Остался доктор Зоран, две медсестры Гордана Манасиевич и Гордана Максимович. И я – в качестве санитарки. Постоянно привозят новых раненых. Куда нам бежать?! Мой дом рядом с Никольской церковью, совсем недалеко от госпиталя. В доме – младший сын Радован. Гвозден, муж, – в ополчении, старший сын Бранко – в армии, на границе с Албанией. Куда мне бежать…»
Супруги Дивна и Гвозден Античи, беженцы из Косово и Метохии, бывшие жители города Гнилане, делятся своими воспоминаниями о войне 1999 года, в которой Сербия потерпела поражение, а Косово, сердце страны, было отторгнуто от неё, вырвано. Семья Античей живёт сейчас в г. Владичин Хан на юге Сербии. До границы с Косово километров 30, хоть ближе к дому себя чувствуешь.
Гвозден морщится от слов «бывшие» и «граница», но себя сдерживает: как-никак учитель! Гвозден Антич, учитель рисования в гниланской гимназии, художник, член Союза художников Сербии, вообще человек сдержанный. Улыбаться любит, это да. И главные поводы для доброй улыбки – это, как я понимаю, мир в семье, а семья у него очень дружная, впечатления от встреч с друзьями по всему свету и, конечно, работа. В последнем случае улыбка становится печальной: главная тема работ художника – та, прошлая, счастливая жизнь в родном Косово, в Гнилане, когда воздух был свеж и прозрачен, солнце тепло и ласково, лес спокоен и величав, а соседи-албанцы были добрыми соседями, готовыми всегда прийти на помощь, порадоваться вместе, да и просто поговорить, перекинуться парой слов о том о сём.
Дивна поясняет: «Это потом всё изменилось, и очень быстро: вместо исчезнувших добрых соседей появились похожие на орков и гоблинов чудовища со звериным оскалом и звериной же ненавистью – к сербам, Православию, Христу. Бомбёжки НАТО, наших дорогих “миротворцев”, расчистили дорогу этим чудовищам».
В разговор вступает Бранко Антич, старший сын: «Мам, тут не всё так просто. Помнишь ведь, когда эти “миротворцы” стояли у нас, сербов, через пару недель, очухавшись, придя в себя, приглядевшись, они же сами нам говорили, что только теперь поняли, что “защищать надо сербов, а не от сербов”? Ну, было же?» Смотрит в глаза: «Правда, как только начинались такие разговоры, тут же происходила ротация, и на месте прежних солдат, уже пытавшихся быть настоящими миротворцами, появлялись новые, “окученные” пропагандой неучи. Снова-здорово: и эти начинали вразумляться постепенно, насмотревшись на шиптарские прелести. А трудно, наверное, не вразумиться, когда видишь отрезанную голову серба, а шиптары говорят, ухмыляясь, мол, «мы тут ни при чём, а дай-ка сигаретку или жвачку, миротворец»? Вот есть разница между шиптарами и албанцами всё-таки: албанцы – добрые соседи, вменяемые люди, а эти – ну, ты меня понял». Дай Бог понять, Бранко.
Дивна ставит кофе на стол, продолжает: «Ну, как мы здесь оказались? Госпиталь, война, семья разделена. Не буду описывать своё состояние – не дай Бог никому чувствовать то, что мы тогда. Прибегаю домой посмотреть, как там Радован. Тот – ко мне с объятиями: «Мама, мама пришла!» Я опять реву, а он и понять не может, чего это я. Стоим, обнявшись. Звонок. Открываю дверь: на пороге – сосед-албанец, из тех, кто остался, не убежал от войны. Смотрит на меня, на сына и говорит: «Дивна, я должен это тебе сказать. Умоляю тебя, пожалуйста, бери сына, документы, ценные вещи и бегите, бегите скорее! Через 15 минут к вам придут. Кто – сама понимаешь. “Эти” придут. Беги!» На столбняк времени не было – схватила сына, документы, наспех оделись и пошли…» – тут Дивна замолчала.
Гвозден Антич: «Встретилась семья чудом Божиим. Через три недели после всего этого, когда войска выводили из Косово. На “границе” (опять поморщился), в Медвеже. Живы все, и слава Богу – это первая мысль. Потом уже стали кумекать, где обосноваться. Далеко ехать – неинтересно. Заграница? Нет уж, спасибо. Так и приехали во Владичин Хан, обосновались здесь, дом купили». – «Ого, дом целый! Государство, наверное, помогло? Беженцы ведь!» – «Ага, “помогло”. Ипотеку пришлось брать, понял? “Если не хотите жить в лагере для беженцев – берите ипотеку”, – вот что нам было сказано! А куда мы с детьми ломанёмся – в лагерь, да?! Пришлось ипотеку брать, что делать. В прошлом году только рассчитались. Да и отношение к беженцам из Косово, надо сказать, далеко не всегда самое сердечное: сами сербы, бывали случаи, называли нас, сербов же, «шиптарами», это типа юмор такой приветственный, сострадательный. Спасибо за такой юморок, конечно. За судебные разборки спасибо, что, мол, забор не там поставили чужаки приезжие. Это сейчас получше стало, через 18 лет, а тогда – у-ух, как весело было».
Сердце домой тянет. Бывает, преодолевая горечь, Гвозден вместе с другими художниками наведывается в родное Косово – пленэры, встречи, разговоры… В последнее время всё чаще ездит туда вместе с младшим. Радован пошёл по стопам отца, тоже стал художником. Дёрнуло спросить: а в Гнилане были? В ответ – пристальный взгляд прямо в глаза: «Были. У Никольского храма были. У дома своего были. Какой-то успешный юрист там проживает, в моём доме. В моём – запомни. Не в “бывшем моём”, а в моём. Нельзя сделать своим то, над чем ты не трудился, о чём не молился, не плакал. Это касается не только одного дома, как ты, надеюсь, понимаешь, но и всего нашего Косово, сербского Иерусалима. А сейчас мы – на реках Вавилонских. Думаю, по грехам. Заслужили».
Пётр Михайлович
МИХАЙЛОВ