Небесный завет солдата

21 июня - 95 лет со дня рождения великого русского поэта Александра Трифоновича ТВАРДОВСКОГО

Периодом духовного подъёма была война со всеми её ужасами. Она дала прекрасные образцы творчества, из которых на первое место я ставлю "Василия Тёркина" - гениальную поэму, воплотившую дух нации в роковой момент истории.

Георгий Васильевич СВИРИДОВ

Гениальный русский композитор ХХ века не был одинок в такой оценке. По существу, столь же высоко отозвался о главной книге Александра Твардовского последний классик Золотого века русской литературы, критически настроенный ко всему советскому, Иван Бунин, который первым оценил народность этого характера и пушкинскую ясность стиха:

Грянул год, пришёл черёд,

Нынче мы в ответе

За Россию, за народ

И за всё на свете.

От Ивана до Фомы,

Мёртвые ль, живые,

Все мы вместе - это мы,

Тот народ, Россия.

Именно во время войны и громче всего у Твардовского вместо всех аббревиатур и новых названий державы прозвучало великое слово - Россия!

Даже необычное жанровое определение "Тёркина" - "Книга про бойца" - говорит о растворённости в народной стихии. Вот как пишет сам автор: "Имело значение в этом выборе то особое, знакомое мне с детских лет звучание слова "книга" в устах простого народа, которое как бы предполагает существование книги в единственном экземпляре". Твардовский, конечно, не мог провести тогда прямой параллели, но так всегда говорилось о Библии, Псалтыре, о любой священной книге.

Создатель истинно народной книги получал много писем от читателей-фронтовиков, соавторских предложений, просьб о продолжении "Тёркина" в стихах. Сам взялся, было, написать продолжение "Тёркин на том свете", но потерпел поражение. Может, злободневная вещь хрущёвской поры сама по себе и прозвучала бы достойно, но по сравнению с гениальной фронтовой книгой, она проигрывала по всем статьям. Как тут не вспомнить глубокое высказывание Чаадаева: "Слово звучит в отзывчивой среде". Во время войны эта духовная среда была таковой, что требовала истинно народного героя, а все оттепельные и перестроечные времена таких героев не рождают.

К 60-летию Победы составляя краткую антологию стихов о самой славной странице отечественной истории, я опять убедился: самое великое лирическое стихотворение о войне тоже написано Твардовским - "Я убит подо Ржевом". Почему к этому всё чаще склоняюсь? - не могу до конца объяснить. Может быть, потому, что всякий раз потрясает сам грандиозный, глубоко православный образ беседующего с нами безымянного солдата, который телом там, "где корни живые", а душой - на небе, откуда можно твёрдо сказать:

Вы должны были, братья,

Устоять, как стена,

Ибо мёртвых проклятье -

Эта кара страшна.

Вот он, нерв бессмертного стихотворения! - каждый раз читаешь и мучаешься вопросом: они-то устояли, безымянный солдат под Ржевом, сам автор, наши отцы, мой героический старший брат, а мы устояли? Или заслуживаем их проклятья?

После всех этих "Штрафбатов", "Московских саг", других кощунственных сериалов и литературных подделок особо горько осознаёшь, что Твардовский гениально выразил то, о чём спасительно думал каждый солдат, готовый подняться в атаку:

И у мёртвых, безгласных,

Есть отрада одна:

Мы за родину пали,

Но она - спасена.

Ведь только в этом - смысл, оправдание, величие всех жертв!

1 апреля 1814 г. парижане приветствовали вступление русских войск в столицу Франции после победоносной Отечественной войны. Уверен, не случайно в этот же день 1856 года состоялось заключение Парижского мира, по которому Севастополь был возвращён России. 9 мая 1944 г. (вот когда всплыла на черноморской войне святая дата!) Севастополь был освобождён от фашистов, чтобы в конце ХХ Русского века снова быть отторгнутым от России и войти вопреки всем земным и небесным законам в состав незалежной Украины:

Фронт горел, не стихая,

Как на теле рубец.

Я убит и не знаю,

Наш ли Ржев наконец?

Наш ли стоящий на костях Ржев, где торговля и нефть, как во всех городах России, принадлежат нерусским, наш ли город русской славы Севастополь, где развевается петлюровский флаг, наш ли казацкий город Гурьев на пугачевской реке Яик?! Вот в чём величие этого стихотворения - в предвидении, в предупреждении, в православном призыве не предавать веру и дело предков.

А ведь так называемые соратники по редакции из либерального лагеря изменили Твардовскому. Они совершенно не ценили своего главного редактора как народного поэта, не признавали первенства, хотя использовали в своих целях его громкое имя и неукротимую жажду правды. Заняв антитвардовские позиции, они привели главное детище Твардовского - журнал "Новый мир" в жалкое существование. И снова обращусь к Свиридову, который вспоминал: "Главным делом А. Твардовского-редактора было собирание молодого поколения русских писателей, писавших "по-русски" и о русском, о людях России, о её жизни сколь возможно правдиво".

А что мы читаем в сегодняшней книжке "Нового мира", посвящённого 80-летию славного журнала? Вот откровенничает Александр Мелихов: "Прекрасно помню, как мой папа читал маме вслух про Ивана Денисовича… В семидесятые я вместе со всеми ждал каждого номера, чтобы отыскать там очередное "слово правды", понимая её исключительно как правду антисоветскую… В восьмидесятые я уже мечтал и сам напечататься в "Новом мире", но мечта эта, к сожалению, сбылась лишь в девяносто четвёртом. Зато и публикация - "Исповедь еврея" - получила резонанс, несопоставимый с ленинградским". Исповеди других нынешних авторов преисполнены того же ощущения праздника на их улице: "Много раз я посылал и приносил стихи в журнал, - признаётся Евгений Рейн. - Показывал их заведующим отделом поэзии - Карагановой, Винокурову, Сикорскому, - и всё напрасно. И все-таки я стал "новомирцем"..."

Олеся Николаева благодарит Льва Рубинштейна, а потом продолжает свой странный благодарственный ряд:

Автор благодарит и Пушкина, и Некрасова,

и журнал "Новый мир",

Приучивший город к юродствам Автора,

перепадам рифм, вывертам строф…

Да, с вывертами в "Новом мире" - всё в порядке. И тон, как водится, задаёт главный редактор. В июньском журнале "Новый мир" за прошлый год А.К. Василевский навстречу, так сказать, дню рождения великого предшественника продолжил свои "опыты", озаглавив постмодернистскую подборку по-домашнему: "Привет Ахметьеву". Привет получился жалким, не достойным славного когда-то имени журнала:

мне скучно

что делать

фаулз (от слова "foul" - грязь? - А.М.)

Как тварь разумная скучаю.

А если бы автор знал, как скучно читать подобные стихи, но ведь подчинённые ему сотрудники и члены редколлегии (Кушнер, Чухонцев, Кублановский - все представители одного "не твардовского" крыла поэзии) и редкие теперь читатели - не под- скажут!

Что ж, итоги подведены правильно: с поэзией - всё, она там кончилась, а потуги главного редактора ничтожны и позорны для литератора, почему-то унаследовавшего некогда серьёзный журнал, связанный с именем Твардовского, с его заветами. Главный из них бесхитростно выражен в словах солдата, убитого под Ржевом:

Завещаю в той жизни

Вам счастливыми быть

И родимой отчизне

С честью дальше служить.

Счастливы ли мы счастьем праведного человека? С честью ли служим Отчизне? Эти вечные русские вопросы повисают в тумане самых коротких ночей той июньской поры, когда на малом смоленском хуторе Загорье пустоши Стоплово родился 21 июня 1910 года в семье кузнеца Трифона Гордеевича великий сын России.