Поэт, писатель, монархист…

 14 июня - 80 лет со дня рождения Владимира Алексеевича Солоухина

 

В середине 60-х годов минувшего столетия попался мне на глаза один из толстых московских литературных журналов с "Письмами из Русского музея" Владимира Солоухина, к тому времени уже хорошо известного советской читающей публике поэта и писателя. Но, увы, ещё неизвестного мне, молодому тогда максималисту и снобу, считавшему пустой тратой времени чтение чего бы то ни было, выходящего из-под пера современных авторов. Но случилось так, что ошеломляющий эффект от прочтения "Писем из Русского музея" погнал меня в библиотеки на поиски других произведений автора.

До появления "Чёрных досок" оставалось, кажется, года два. Они ушли у меня на ознакомление с "Владимирскими просёлками", "Каплей росы", сборниками стихов. Я понял, что обнаружил на земле единомышленника, писателя редкого и мощного дарования. Ощущение духовного родства, близости жизненных и мировоззренческих позиций, определявших отношение к судьбам Отечества, его истории, вере, традициям, было настолько явственным, что невольно тянуло как-нибудь познакомиться с этим бесстрашным гигантом. А после "Чёрных досок" мысль о знакомстве стала просто навязчивой идеей, которая, к счастью, вскоре материализовалась стараниями моего дядюшки А.Л. Казем-Бека, знавшего В.А. Солоухина чуть ли не с конца 50-х годов.

Постепенно наша дружба становилась крепче и в сугубо человеческом плане: мы неизменно были вместе и в радостных, и горестных семейных обстоятельствах, а в некоторых случаях даже обрастали элементами почти родственной связи: моя жена крестила внука-первенца Владимира Алексеевича, а сам он был моим шафером на венчании в церкви Город-ни-на-Волге, куда вёз нас на своей машине, то и дело приговаривая:

- На твоей свадьбе, Зурабчик, как видишь, я не только шАфер, но и шофЁр!

Вскоре после нашего знакомства В.А. Солоухин завершил работу над книгой, которая в узком кругу доверенных лиц получила конспиративное название "Кувальдяга". Тот, кто смог прочесть её уже в 90-х годах под исконным названием "Последняя ступень", легко догадается, почему именно "Кувальдяга". Остальным скажу, что на рубеже 60-70-х годов эта повесть о превращении пламенного комсомольца в убеждённого патриота-антикоммуниста под воздействием правдивой информации о коммунизме действительно могла оглушить читателя. Если бы она оказалась напечатанной (а этого не могло произойти, просто потому что не могло произойти никак), то не менее чувствительно она, конечно же, отразилась бы на самой идеологии. В одном из "камешков" (см. "Камешки на ладони") В.А. Солоухин сравнивает "Кувальдягу" в образе некоей рукописи, написанной "в стол", с пулемётом, который, будь он изобретён в XII веке, радикально и просто решил бы проблему монголо-татарского ига. Смысл этого камешка на момент его публикации (конец 70-х годов) был понятен едва ли десятку человек во всём мире!

Но мы, тот самый десяток "посвящённых", прочитавших рукопись, распечатанную в трёх экземплярах женой моего дядюшки С.Б. Казем-Бек, хорошо понимали, что попади она "куда надо", то стала бы настоящей кувальдягой прежде всего для самого автора. Поэтому было решено один экземпляр переправить надёжным людям "за бугор" с инструкцией печатать её только в случае ареста или смерти писателя, второй экземпляр - оставить в распоряжении автора, а третий - передать на хранение мне в качестве резервного варианта со всеми правами и полномочиями при наступлении "страхового" случая.

Ниспровергательная от начала и до конца, "Кувальдяга" являла читателю поистине демонический образ Ленина, во многом складывавшийся из его собственных высказываний и выступлений, тщательно отобранных автором из разных ленинских изданий, в том числе и закрытых для общего пользования. Всё то, что давалось полунамёками и угадывалось между строк в "Письмах из Русского музея", "Чёрных досках", в очерках "Время собирать камни", звучало в "Кувальдяге" в открытую - мощно, убедительно и неотразимо!

Надо бы здесь упомянуть, что годы, в которые "Кувальдяга" задумывалась, обретала материал и собственно плоть, были временем подготовки и проведения "всенародных торжеств" по случаю 50-летия Октября и 100-летия его вождя. Я как-то пошутил:

- А что если посвятить "Кувальдягу" задним числом сразу обеим годовщинам? Не оставили же их без внимания наши "шестидесятники" и воздали же каждой хвалу: кто - поэмой "Братская ГЭС", кто - "Школой в Лонгжюмо", кто - зарифмованным требованием "не кощунствовать и убрать Ленина с денег"...

- А чего там ещё специально посвящать, - последовал ответ, - "Кувальдяга" и так посвящена только революции и Ленину!

Много позже, уже в перестроечные годы, когда только ленивый не обрушивался на советскую власть и не клеймил большевиков, из теле- и радиопередач, а также журнальных и газетных публикаций, как-то получалось, что благословенную перестройку и гласность всем своим "смелым и бескомпромиссным" творчеством готовили исключительно и только те самые "шестидесятники", а вот Солоухина подавали однобоко - только как ниспровергателя образа Ленина, который, безусловно, не был лишён отдельных недостатков, но всё же...

Мы много в то время говорили с Владимиром Алексеевичем на тему крушения коммунизма и активной роли в этом процессе наших горе-либералов.

- Видишь ли, нам с либералами пока по пути, - говорил он. - Это, образно говоря, нечто вроде группового возвращения с какой-нибудь пирушки. Вышли вместе и вместе идём в одном направлении - в сторону стоянки такси. А когда доберёмся до неё, то, сев в такси, определённо поедем в совершенно разных направлениях...

- Эх, если бы можно было подговорить таксистов выставить на лобовое стекло табличку "Либералов не обслуживаем", - размечтался я...

На многолюдных митингах той поры В.А. Солоухин часто говорил, что коммунистическую скверну следует изживать на корню, а не на уровне веток и кроны, и поэтому выводить на чистую воду надо прежде всего Ленина и его банду, разрушивших вековые устои самобытной России. И только во вторую очередь можно вести речь о тех, кто сменил их на руководящих постах, тем более, что Отечественная война вынудила сталинскую плеяду ослабить идеологическую узду и хоть частично, но обратиться всё же к национальным историческим и духовным ценностям.

И вся доморощенная либеральная нечисть мстила за это русскому писателю сначала потоками клеветы и издевательств в открытой прессе, а потом - излюбленным приёмом замалчивания вплоть до полного остракизма. Настолько что в скорбные дни кончины и похорон великого поборника русского слова и духа суммарное эфирное время, которое отвели его памяти все наши телеканалы вместе взятые, едва ли превышало 1,5-2 минуты!

Я не без гордости вспоминаю, что мы с женой нередко оказывались своеобразным "полигоном" для апробирования новых произведений писателя, становясь первыми читателями ещё неопубликованных вещей. Всякий раз, выражая своё восхищение от прочитанного, я подчёркивал, что из его творений первым среди равных считаю "Смех за левым плечом".

- И ты можешь обосновать это своё предпочтение? - спрашивал Владимир Алексеевич.

- Во-первых, - говорил я, - это самое православное Ваше произведение. Романтический образ души, устремляющейся из глубин Бесконечности в рождающееся тело младенца, ориентируясь на надкупольные кресты сельского храма - это восхитительно! Но главное - это тема воспитания новоявленной души в сознании, что она никогда не оказывается вне очей Божиих и что только от неё самой зависит, будет ли плакать за правым плечом Ангел-хранитель и злорадно хихикать за левым - бес-искуситель. Вообще тема "Христос и дитя" в этой повести дана не менее блистательно, чем в "Лете Господнем" у Шмелёва.

- А во-вторых?

- Во-вторых, философичность. Я имею в виду размышления о трёх линиях исторического развития человечества. О пути физического совершенствования как устремлённости к животному состоянию (зверь сильнее и ловчее человека), о пути интеллектуального развития и, соответственно, научно-технического прогресса как не только экологического самоубийства, но и объективной причины приумножения зла на земле, и, наконец, о третьем пути - пути к Богу, "к добру, к душевной чистоте, к душевному благородству, к духовному богатству и накоплению духовных ценностей".

Но у меня ещё есть и "в-третьих". Это - гимн великим патриархальным ценностям основного костяка русской нации - крестьянского сословия. Пусть описание советской деревни 20-х годов дано у Вас в образе катастрофически деградированного нового способа хозяйствования, но ещё не влезла чуждая народному духу власть в исконную крестьянскую педагогику. И деревенский мальчик воспитывается на вечных ценностях веры, уважения и любви к труду, семье, земле, человеку, наконец, Родине - малой и большой. И преподаются ему эти ценности не только великой молитвенницей и труженицей Степанидой Ивановной, но и старшими братьями и сестрами, и патриархальным дедом, и сверстниками-односельчанами и самой окружающей природой русского раздолья, всей атмосферой гармоничной деревенской жизни.

О гармоничности не только деревенской, но и всей дореволюционной народной жизни блистательно говорил Владимир Алексеевич в 1988 году в Сенлисе, небольшом парижском предместье. Именно в этом городке, в главном католическом соборе которого покоится прах Анны Ярославны, французской королевы, русское Зарубежье отмечало 1000-летие крещения Руси под почётным председательством двоюродного племянника Царя-мученика Николая II, Великого Князя Владимира Кирилловича. Узнав от меня, что в Париж мы прилетели вместе с В.А. Солоухиным, Великий Князь, лично с ним до того не знакомый, но ценивший его как писателя, передал ему официальное приглашение на торжества, апофеозом которых стал многолюдный приём-застолье в городской ратуше. В центре зала разместилось несколько больших столов, за которыми восседали августейшие представители европейских королевских домов. Рядом с русской Великокняжеской четой находились граф и графиня Парижские, возглавляющие вдовствующий французский престол. Вокруг этого монархического ядра расположились почётные гости - представители французской и европейской аристократии и, конечно же, элита русской эмиграции.

По общему мнению, из всего сказанного на этом торжестве самым ярким и содержательным было выступление Владимира Алексеевича. Переводил его на французский язык лучший специалист - князь Константин Андроников, знаменитый личный переводчик де Голля.

"Я, - говорил В.А. Солоухин, - приехал к вам из страны, в которой вот уже 70 лет вбивают людям в голову абсурдную и лживую мысль о том, будто русское общество до революции раздиралось какими-то непримиримыми сословными противоречиями. На самом же деле оно представляло собой единый живой организм успешно и гармонично развивавшейся державы, пугавшей мир темпами своего движения вперед. И говорить о некоем сословном антагонизме - такая же чушь, как утверждать, будто существует непримиримое противоборство между отдельными частями единого организма. Так же, как все человеческие органы с присущей им функцией работают вместе на пользу единого тела, так и сословия, каждое на своём месте, слаженно трудились у нас на благо единого национального дома, коим была великая Россия.

Сегодня, слава Богу, мы изживаем эти вульгарные предрассудки, которые внедрялись в умы врагами Отечества с единственной целью - разобщить народ. И я не сомневаюсь, что в этой оценке и в выражаемом мной оптимизме о будущих судьбах России, мы вовсе не антагонистичны, а очень даже гармоничны - я, одиннадцатый отпрыск большой и крепкой крестьянской семьи, и пригласивший меня на это торжество - Глава Российского Императорского Дома, Великий Князь Владимир Кириллович!".

О монархических убеждениях В.А. Солоухина складывались легенды ещё в хрущёвскую эпоху. И действительно, он их мужественно отстаивал, не оглядываясь на конъюнктурные соображения. Анекдотичным оказался в этом смысле случай с рассмотрением вопроса о его исключении из партии за публикацию в "Посеве" антиленинских материалов из "Кувальдяги". На партсобрании в ЦДЛ разборки дошли до прямых обвинений его в том, что он - тайный агент НТС. До этого момента упорно молчавший В.А. Солоухин вскочил и возмущённо воскликнул:

- Помилуйте, какой же из меня агент НТС! Они же республиканцы, а я ведь убеждённый монархист!

В 1984 году, после банкета в честь 60-летия писателя, на котором произносились здравицы в честь "многострадального русского народа", присутствовавшего на торжестве партийного начальника Шауро расспрашивали на следующий день на Секретариате ЦК, как прошёл юбилей Солоухина.

- Прямых призывов к восстановлению монархии в России не звучало, - отвечал он.

Для Солоухина-монархиста духовное единство нации обусловливалось не только верностью Церкви, но и уважением народа к национальным символам. Народ, утративший центростремительные силы, сплачивающие его в единый монолит, становится просто населением, говорил он и заключал:

- Населением, конечно, могут править и генсеки, и президенты. Народом - только монарх!

В своих публицистических произведениях В.А. Солоухин оплакал немало русских национальных символов и святынь, порушенных в годы большевистского лихолетья. Но особую боль незаживающей сердечной раны он испытывал за взорванный Храм Христа Спасителя, который успел запечатлеться во всём своём величии в его детской душе, когда отец привёз его впервые в Москву семилетним мальчиком.

Неудивительно поэтому, что с первых же месяцев наступившей гласности он стал требовать от государства проявить волю и принять решение о восстановлении храма. Когда в 1989 году русская общественность Москвы собралась для учреждения Фонда возрождения храма Христа Спасителя, президентом Фонда, по представлению Г.В. Свиридова, под бурные рукоплескания был избран Владимир Алексеевич.

В 1996 году бетонный остов храма уже парил над Москвой-рекой. У Святейшего Патриарха Алексия II собрались все, кто так или иначе был связан с его восстановлением, чтобы обсудить вопрос ускорения темпов завершающего этапа строительства. Среди прочих выступил и В.А. Солоухин.

- Я всегда мечтал о возрождении храма. У меня даже сложилась такая внутренняя молитва - , увидеть возрождённый храм и... умереть!

- Не спешите, Владимир Алексеевич, Вы же не хотите, чтобы я просил Ю.М. Лужкова замедлить темпы стройки, - с улыбкой сказал ему Патриарх.

Об этих пророческих словах В.А, Солоухина я вспомнил, когда, стоя в его больничной палате и читая молитву на исход души перед любимой его иконой Владимирской Божией Матери, услышал последний вздох незабвенного Владимира Алексеевича (Владимир Алексеевич Солоухин скончался 5 апреля 1997 г.). Прямо из палаты позвонил домой, сообщил печальную весть жене и попросил дать мне номер телефона Святейшего Патриарха.

- Попроси Святейшего благословить отпевание Владимира Алексеевича в нижней Преображенской церкви Храма Христа Спасителя, - сказала жена.

Святейший Патриарх не только благословил отпевание, но распорядился приостановить все работы внутри и вокруг храма, лично приехал на отпевание и в тёплом прощальном слове высоко оценил заслуги выдающегося писателя земли Русской, поборника веры православной, защитника Церкви Христовой, верного и любящего сына России.

В одном из "Камешков на ладони" говорится: "... если ты русский человек, ты обязан знать, что такое "Слово о полку Игореве", Покров-на-Нерли, Куликовская битва, рублёвская Троица, Кирилло-Белозерский монастырь, Крутицкий терем, устюжская чернь, вологодское кружево, Кижи, Остромирово Евангелие, Владимирская Божия Матерь". Пусть же помнят грядущие поколения русских людей и о том, кто такой Владимир Алексеевич Солоухин и что такое его творчество.

Содержание номера       Главная страница номера       Начало страницы