А где наши деды?

Как возвращается к памяти дорогое русскому сердцу прошлое? Как будто ниоткуда донесётся звук мелодии, тронувшей когда-то сердце. Повеет запахом давно истлевших цветов, напомнит о счастье детской беззаботности. И тогда всё это, эфемерное, как будто уплотнится... И начинаешь вспоминать.

Наш старый дом в Задонске. Белые облачка "созрели" к закату, порозовели, налились светом заходящего солнца. К своим гнёздам на старинных тополях городского парка тянутся с полей стаи чёрных птиц. Грязно-коричневые купола монастыря зияют дырами, торчит гнилая обрешётка. Монастырь называют сушзаводом. Здесь делают варенье из черной смородины.

Сколько мне лет тогда было? Четыре? Может быть, пять?

Штабс-капитан Александр Николаевич Воробьевскийс супругой.

Ни листочка не шелохнётся. Даже двухвековая липа не шепчется со своим ровесником клёном. Летний вечер стал тихим, как будто для того, чтобы мы услышали что-то едва уловимое. Из далёкой дали, из старинной старины.

Вечер благоухает: то ли липовым цветом, то ли ароматом бледно-робкой, набирающей душистой смелости только к закату, матиолы. И какой-то неведомой, наверняка прекрасной жизнью пахнули первые такты духового оркестра. Приглушённые, они донеслись из парка, как будто с неведомого края света, из самой Манчжурии. Сердце сладко заныло. Бабушка тихо подпевает: "...русских не слышно слёз".

Дед подзывает меня: "Пистолет, ну-ка, пойди сюда"... Он и летом одет в неизменный старый ватник, "кожух". Глядя на меня, снимает картуз и проводит рукой по короткому серебряному ежику моих волос. Давно уже не похож он на того бравого, с закрученными усами, артиллериста, на того штабс-капитана, вернувшегося с Первой мировой, который, придерживая шашку, смотрит на нас с пожелтевших снимков.

На днях я нашёл среди старого хлама невиданный шлем - сверху к нему приделана остроконечная пика. В поржавевшем металле - круглая дырочка... Бабушка сказала, что такие шлемы были у немецких офицеров. Напоминает о давней войне и удивительный чернильный прибор на монументальном, с резными ножками письменном столе деда. Солдаты искусно спаяли этот шедевр из пуль винтовки-трёхлинейки. Сам стол - кладезь таинственных предметов. На них иногда удаётся взглянуть.

Дедушка Саша и я, автор этих строк

Сегодня дед вдруг взялся воспитывать во мне солдата. Почти по образцу царской армии. Я марширую вокруг цветочной клумбы, а дедушка Саша отбивает барабанную дробь на фанерном посылочном ящике. Он командует: "Грудь колесом! Молодец! Носок выше тянуть! Правой! Правой!" Я стараюсь. Старик глуховато, с одышкой, запевает... Никогда потом он не пел. И этот опыт строевой подготовки оказался единственным. Со временем мимолётная сценка забылась...

Прошло, наверно, четверть века, прежде чем в памяти проявился тот тихий вечер. Почему я вспомнил его? Ради чего? Не могу сказать. Важно то, что старинная солдатская песня всплыла из подсознания дословно. И получилось удивительное: эти простецкие, обветренные, с хрипотцой в голосе "солдатушки", показали себя суворовскими чудо-богатырями. Они словно вернулись из дальнего похода и отогнали от меня патлатые и кривляющиеся толпы советской и чужестранной попсы. Они привели за собой и "Чёрных гусаров", и "Одесских уланов", и казачков, запевающих на круге... Согрелось сердце. "Полно вам, снежочки, на талой земле лежать, полно вам, казаченьки, горе горевать...". Мой сын, бегавший с игрушками, вдруг остановился. Заслушался.

Юрий Юрьевич с сыновьями Дмитрием и Иваном

В детстве смысл некоторых куплетов был мне непонятен: "Наши хаты - лагерь супостата...". Я не спросил тогда у деда, что это значит... Теперь, уже с сыновьями, мы можем грянуть песню во время праздничного застолья. Зазвучит частица прошлого. Она вошла в меня под маршевый стук в старый посылочный ящик. И уже не подлежит забвению. Разве всё это мало значит? Может быть, именно благодаря песне мои сыновья вовремя узнали ответ на вопрос: кто такой супостат?

Ритм ударов в надтреснутую фанеру совпадает с биением моего взволнованного сердца. Такие марши ещё зазвучат. Из вечерних городских парков нашего детства донесутся, поплывут волнами отдалённые звуки сверкающей меди - то грустной, то боевой. Песни старых гвардейских полков сначала спросят: "Кто не знал - не слыхал про гусар бессмертных?" А потом ворвутся даже на официозные праздничные концерты: "Не ржавеют, а горят сабельки кривые!" В капусту порубят бодряческие поделки нынешнего псевдо-патриотизма. Погонят на историческую родину брюхатых палестинских казаков и приблатнённых кабацких "корнетов". Вот это будет битва! Победа в ней выведет из поганого плена миллионы русских душ.

С этой памятью, воплощённой мелодией и ритмом, мы избавимся от малодушия. Вспомним дедов. Это только кажется, что они умерли. И умерли так рано. "Наши деды - славные победы". Не забывайте: у этих дедов есть внуки. Будут и правнуки.

Теперь нам бодрее идти дорогами Третьего Рима. От покрытых мглой сопок Манчжурии до Мир, прославленных героическими драгунами. И дальше. Правой! Правой! Это красноармейцев, потенциальных жертв ритуального заклания, учили маршировать с левой ноги. "Кто там шагает с правой? Левой! Левой! Левой!" (Маяковский). За правое дело пойдут в бой христолюбивые воины. И они будут не армией "россиян", управляемой по законам зоны. Православная рать не знает дедовщины, она помнит дедов.

Запевала выводит задорным тенором: "Солдатушки, браво-ребятушки, а где ваша слава?"

Рота знает ответ: "Наша слава - Русская Держава! Вот где наша слава"...

Нашему другу, постоянному автору, отцу четверых детей Юрию Юрьевичу Воробьевскому 1 мая 2006г. исполняется 50 лет.

Дорогой Юрий Юрьевич!

Коллектив редакции журнала и ваши читатели поздравляют Вас с юбилеем! Многая Вам и благая лета!