Проклятая рука

  "Насильно разлучающий душу с телом будет ли прощён? Таковых древние и после смерти признавали проклятыми и бесславными, даже руку самоубийцы, отрубив, погребали отдельно и вдали от прочего тела, почитая недостойным, как послужившей убийству, воздавать ей ту же с остальным телом честь. Если же рука и по смерти подвергаема была наказанию людьми, то получит ли какое помилование душа, подвигнувшая и руку"?

По земной жизни помню отца моего внучатого племянника, маленького конопатого мальчика, сына моей сестры. Как его звали? Если честно, не помню. У меня было много братьев и сестёр, а уж племянников и племянниц - не счесть. Тогда это была типичная крестьянская огромная семья. Целый хутор одних родственников. Жили в достатке, потому что трудились и Бога не забывали. Хуже стало, когда в колхоз загнали. Председатель сельсовета сказал тогда всем нам: "Выбирайте: Сибирь или колхоз". Пришлось написать заявление. "Добровольно" отдали колхозу всё наше стадо, которое потом постепенно куда-то исчезло. Урожай кто-то сгноил. Говорили - работа врагов народа. Но не унывали мы. Продолжали дружно трудиться.

В 33-м много деток умерло от голода. Надолго запомнил я глаза супруги моей после смерти нашего первого ребёночка. Страшные глаза. У меня самого руки были в кровавых мозолях от рытья могил. По милости Божией, не все умерли, потому что не догадались отнять у нас просо, валявшееся в пустом хлеву. Его приготовили для плетения веников, но к весне дожевали всё. И войну пережили с Божией помощью. Жизнь начала налаживаться. Господь дал мне ещё детей.

Голод и войну пережила ещё одна моя родственница, Марией звали её. Овдовела она рано, семерых детей схоронила. Очень богомольной была. Мы тоже вроде Богу молились, иконы имели, Святое Писание читали. Но всё как-то механически. "Вычитывали правило", - как говорят теперь. Родители нас так учили, а мы своих детей. У некоторых из них комсомольский билет уже имелся. Кривясь, лоб крестили перед обедом, чтобы ложкой не получить по этому самому лбу.

Мария молилась по-другому. Помню её всегда молчащей. Если кого осуждали при ней, она перекрестится и отойдёт тихонько в сторону. Её губы что-то всегда шептали, как потом узнал - Иисусову молитву. После масленицы она куда-то исчезала, а после Пасхи появлялась. Говорили, что в Киев пешком ходила к святым угодникам Киево-Печерским. Ненормальной её считали, смеялись: "Совсем ты, Маня, от религии тронулась. Лечить тебя надо". Она на это, бывало, улыбнётся, и за своё: поклоны - молитва, молитва - поклоны.

Жизнь потихоньку шла. Дети переженились, внуки родились. Жену схоронил. Ослеп я почти и еле двигался. Детям мешал. Такая тоска меня взяла. Может, и кружку воды некому будет подать? Тут откуда-то Мария взялась, будто издалека в душу мою заглянула. Священника с собой привела. Откуда она его взяла? За 40 километров у нас церковь была, а все ближайшие коммунисты разрушили.

"Неси свой крест до конца, брат Фёдор, молись. Помни, что уныние - грех", - говорил батюшка. А Мария очки хорошие дала, велела книгу Иова Многострадального читать, свою Библию отдала.

Подумал: да что её читать - и без того слабое зрение портить. А тут будто шепчет кто-то: "Ну, что ты мешаешь всем, зачем живёшь? Дети повырастали, а твои маленькие детки, умершие, тебя на небе ждут. И жена тоже". Из последних сил встал с постели. Велел кабанчика заколоть, стол накрыть, собрал всех. Домочадцы не поймут: что за праздник? Едят, пьют, гуляют. Попытался я с ними попрощаться, да не услышал никто. Встал из-за стола, поглядел на всех - чужие. В спальне надел новую рубашку, помылся. И... повесился.

Меня хватились только утром. Старшая дочь нашла. Брата на помощь позвала с петли снять. Говорит ему: "Не сказывай никому, что батя повесился. Умер и всё. А то начнётся: что да почему".

Участковый милиционер даже в хату не зашёл: "Умер старик. Справку в сельсовете обязательно возьмите".

Закопали меня без отпевания. Горько плакала только Мария. "Почему, старая, попа не привела? - спрашивали её. А она: Нельзя ему. Что ж ты, Федя, наделал?". Всё это случилось за 10 лет до рождения моего внучатого племянника.

Господи! Господи! Господи! - страшные вопли грешников сливались в один общий вой, и все почему-то понимали, что молиться уже бесполезно. То огонь, то леденящий холод приносили невыносимые муки. Все страшно смердели. Когда я вылез из кишащих тел и хотел глотнуть воздуха, в рот влетел клубок червей. Нет слов, чтобы передать эти мучения.

А вокруг раздавался громкий хохот. Нечисть с неописуемыми рожами будто дразнила меня. У каждого на шее был обрывок старого полотенца.

Лишь на мгновение я увидел моего ангела-хранителя. Боже, какое у него было грустное лицо! Из его рук выпала бесполезная хартия моих добрых дел. Всё перечеркнул кусок старого полотенца.

Мне казалось, что прошли столетия, а оказалось - только несколько минут. Самым страшным было осознание того, что всё это будет длиться вечно. А на земле шли года. Обо мне там все забыли, кроме одного человека. Только Господь ведает, сколько милостыни подала за меня нищим Мария.

И вот однажды я опять увидел своего ангела-хранителя. На этот раз он сказал мне: "По молитвам благочестивой Марии мне велено передать тебе утешительную весть. В вашем роду родился мальчик, который станет монахом и, может быть, вымолит для тебя лучшую участь". Ангел ушёл. Мои муки продолжались, но мне стало легче. У меня появилась надежда. Я вдруг будто получил глоток свежего воздуха. Однажды мне сообщили: "Мария умерла, теперь она будет молиться за тебя и всех грешников прямо у Престола Господнего, но вымолить тебя должен монах". И опять потекли вечные минуты адских мук.

Однажды и без того невыносимые муки усилились. Один из чертей, не скрывая удовольствия, сказал мне: "Хорошие у тебя дети, грешник. Старшая твоя дочь, с петли тебя снимавшая, подала записку в церковь "о упокоении", куда вписала и тебя. В осуждение! В осуждение! Ха-ха-ха! И себе грех заработала".

И в третий раз пришёл ко мне ангел: "Отец будущего монаха сообщил ему твоё имя. Тебя записали в родословную как самоубийцу. Больше я к тебе не приду. Теперь всё зависит от монаха".

Снова продолжились мои мучения. Ну когда же он начнёт молиться за меня? Как-то я заметил перемену в поведении нечисти. Не смеялись они уже, не дразнили, а лишь недовольно шипели в мою сторону. Сердце подсказало: "Принял постриг мой родственник".

Облегчение я ощутил сразу. Это были уже не глотки чистого воздуха, а струи прохладной воды, но облегчение чередовалось с усилением мук. Нечисть ехидно сообщала мне: "Блудные помыслы одолели монаха твоего, устами молится, а ум под юбкой". Или: "Не читал сегодня канон "О самовольно живот свой скончавших" монах твой. Мы на него леность и сон нагнали".

Но однажды всё вокруг резко изменилось. Исчезли тела грешников, огонь и леденящий холод, в последний раз увидел я демона: "Четыреста канонов прочитал он за тебя. И что ему за дело до тебя, ведь он даже никогда тебя не видел! Как я ненавижу этих черноризцев!"

Небесно-золотой свет вдруг ослепил меня. Я начал непрестанно вопить: "Господи, помилуй!" "За него очень сильно молились. Может, его в селения праведных?" - услышал я женский голос.

"НЕТ, НИКТО ИЗ НИХ НЕ МОЖЕТ ЖИТЬ В СЕЛЕНИЯХ ПРАВЕДНЫХ, С НЕГО ДОВОЛЬНО ПОКОЯ И ПОСЛУШАНИЯ".

Когда я поднял голову, света уже не было. Была лишь пустая побеленная комната, освещённая белыми лучами, неизвестно откуда. Передо мной стояла моя сестра Мария, - молодая, красивая, в ослепительном одеянии.

- Ну вот, Федя, вымолил тебя наш монах. Теперь молитвы его за самоубийц пойдут до седьмого колена. Были в нашем роду и разбойники, и дуэлянты".

- А как зовут-то его?

- Пока он среди живущих, незачем тебе этого знать, но будешь помогать ему теперь. Вот послушание тебе. Читай непрестанно: "ВЗЫЩИ, ГОСПОДИ, ДУШУ (имя рек), АЩЕ ВОЗМОЖНО ЕСТЬ, ПОМИЛУЙ, НЕ ИЗСЛЕДИМЫ СУДЬБЫ ТВОИ. НЕ ПОСТАВИ ВО ГРЕХ СЕЙ МОЛИТВЫ МОЕЙ, ДА БУДЕТ СВЯТАЯ ВОЛЯ ТВОЯ. АМИНЬ".