"Давайте и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною..."
(Лк. 6, 38)
Старые люди говорят, что такого множества калек-попрошаек в Москве не было со времён войны с немецкими фашистами.
А сколько старушек - униженных, жалких, растерянных - стоит в переходах метро в надежде получить от сердобольных и совестливых людей хоть несколько рублей на жизнь?
По телевизору объясняют нашему простодушному народу, что стариков и калек собирают по всей стране организованные преступники, привозят в Москву на "работу" в метро и других хлебных местах собирать милостыню. То есть, подавая им милостыню, мы тем самым поощряем преступников, которые отнимают у несчастных всю дневную выручку.
Я даже думать боюсь о том, как живёт, например, тот молодой парень без рук, которого часто встречаю в метро на "работе" - с пакетом на правой культе, куда пассажиры ему кидают деньги. Как же ему жить без нашего участия? Ведь кто-то должен его кормить, ухаживать за ним...
Для нас, простых людей, которые в жизни, как правило, мало добрых дел совершают, пожалуй, единственный шанс сделать нечто чистое для самого Бога - это подать милостыню. "Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут" (Мф. 5, 7).
И мнится мне, что нищие в метро - это подземные ангелы, посланные по Божьему смотрению нам, грешникам, для умягчения огрубевших сердец наших.
Однако мы избегаем, как прокажённых, дурно пахнущих нищих и обездоленных людей - тех, кто претерпел в жизни несчастье или попал в беду. Мы презираем просящих у нас милостыню, не понимаем слова Спасителя: "...милости хочу, а не жертвы" (Мф. 9, 13). Зарекаемся от сумы и от тюрьмы: уж с нами-то этого точно случиться не может.
"Милостыня - она может и грехи загладить, и избавить от суда, - говорил ещё 1600 лет назад святитель Иоанн Златоуст. - Давайте поможем тем беднякам, которые умоляют нас об этом, и, даже если они обманывают нас, не надо придавать этому обману слишком большого значения, ибо подобного милосердия, прощения и доброты заслуживает каждый из нас.
Ты хочешь, чтобы тебе оказали милость? Окажи сам милость своему ближнему. Такого свойства это дело: данное нами к нам же вернётся".
Часто проходил мимо рослого светловолосого парня, стоящего с протянутой рукой, тяжело опирающегося на костыли в переходе подземки. И однажды я, многогрешный, движимый чувством сострадания (а может быть, и своим тщеславием), подал ему десять рублей. Молодой человек крепко ухватил меня за рукав и принялся горячо убеждать дать ему хотя бы ещё сто рублей, сильно напирая на свою болезнь и дороговизну лечения. Вырвавшись с некоторым усилием из его цепких рук, бормоча извинения и страшно смущаясь, я побрёл своим путём, размышляя о молодом человеке и его "агрессивном маркетинге".
Однако совесть моя обличила меня: святой праведный Иоанн Кронштадтский отдавал свои сапоги просящим забулдыгам и шёл к жене домой босым. Ну, я-то не святой... Но всё равно смутила меня эта встреча. Вместо покаяния возникло раздражение на этого паренька и ему подобных. Душу он мне задел - помешал жить спокойно.
Несколько раз я видел его в разных переходах метро - он, как мне показалось, всё так же развязно приставал к проходящим мимо него людям.
Самый вид его вызывал у меня внутренний протест, хотя Спаситель сказал яснее ясного: "Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся" (Мф. 5, 42).
В канун Прощёного воскресенья, поздно вечером, мне снова встретился сей молодой человек. В этот раз не стерпел я и подошёл выяснить у парня, на что он собирает. Приступив к нему, с пристрастием, я спросил: "На что копишь, мил-человек?" Тот ответил, что у него гангрена обеих ног - они гниют, срочно нужны деньги на операцию.
Я сказал: "Дам 500 рублей (десятую часть моей зарплаты), если не врёшь!" Нимало не смущаясь, отступив за выступ стены, он поднял до колен обе брючины, и я увидел неестественно раздутую, чёрную плоть его ног.
Я ужаснулся: сердце у меня содрогнулось, в голове помутилось. Сострадательная жалость к Виктору - молодому и симпатичному человеку - как острое оружие прошла мне душу. Ведь я его в сердце уже осудил - неприязненно считал его молодым здоровяком, мелким мошенником, побирушкой. А здесь такая беда!
Виктор приехал с Украины в Москву в надежде собрать денег на операцию и на дорогие лекарства, но врачи говорят, что он уж не жилец - поздно, время упущено - болезнь слишком быстро развивается; спасти его может только чудо.
Я отдал ему обещанные деньги. Узнав, что он верующий, а креста на нём нет, я снял со своей шеи увесистую серебряную цепочку с крестом и ладанкой-иконой Богородицы и подал Виктору.
"Молись, Витя, Господь тебя не оставит", - только и удалось вымолвить мне.
Легко проповедовать людям о терпении скорбей, о смирении и несении своего креста, когда тебя самого беда не касается и, как хочется думать, не коснётся никогда.