Зарисовки с натуры

 Солдаты

Помню наступление прошлой весны - такое же стремительное. Люди выходили на улицу в пальто, а в полдень уже шли в свитерах. Солнце слепило, воздух был свежий, бодрящий. Весна! Всё светится, оживает. Льнут друг к другу - птица к птице, ветка к ветке.

Город преображался, зеленел. Солдатики рыли какую-то яму. Свежий запах разрытой земли. На семь-восемь человек - бутылка газировки. Юные мальчишечьи лица. Никому нет дела до их молодости и красоты. Никому нет дела до того, что весна наступила для всех, и для них тоже! Все идут мимо. А они роют эту яму. Вытирают пот.

Мысль пришла сразу. Захожу в ближайший магазин. Чем бы угостить их? Под стеклом - мороженое в золотой обёртке. Несу целый пакет мороженого мальчишкам. Они перестают работать. Один, что ближе всех, смотрит тёплым взглядом доверчивых синих глаз.

"Это вам, - запинаюсь, опускаю глаза, - в честь весны". Ещё мгновение - и я ухожу от них к остановке. Когда проезжаю мимо в автобусе, вижу их вглядывающиеся лица. Прячусь за людей.

Русский бунт

Днём на Ярославке постоянно стоят приезжие люди, у них довольно несвежий вид, тёмные восточные лица, отдельно от них держатся русские мужики, тоже приехавшие в Москву подзаработать. У них более смелый, открытый взгляд. Таджики при виде милиции становятся словно в два раза меньше, пытаются убежать. С русскими такого не происходит. Однажды на Ярославке устроили рейд в связи с тем, что кто-то из начальства должен был проехать по шоссе. Необходимо было разогнать народ, очистить дорогу от позорного зрелища безработных, отчаянных людей. Таджики быстро всё поняли и скоро исчезли. Русские мужики просто-напросто переместились в другое место. Опять подъехала милицейская машина, в ход пошли дубинки. Мужики похватали палки, благо рядом стояли кучи неубранных веток от спиленных деревьев и кустарников. Они воинственно помахивали палками, но в ход их пускать не решались. Милиционеры, видя агрессивную толпу, вели себя сдержанно. Лишь один бесновался, ему, видимо, нужно было выслужиться, он кричал, грозился, и больше... ничего - перед ним стояли крепкие молодые мужчины, а он был трус. Когда он оказался напротив мальчишки лет семнадцати, который стоял с краю толпы, милиционер вдруг обрадовался чему-то и схватил его. Он выбрал самого слабого, самого юного. Этот парнишка стал жертвой за всех. Мент крыл его матом, с жаром рассказывал о том, что его ждёт в отделении.

Всё это происходило возле подземного перехода. Из-за толпы и всего, что происходило, я не решалась идти, маленькая дочка сидела в коляске и со страхом и удивлением смотрела на людей. Глядя на этого мальчишку, я чувствовала, как рушится его судьба, с каким азартом ему сочинят дело и повесят срок, - этому милиционеру так не терпелось отыграться. "Вы, что не видите, он же совсем ребёнок!" - сказала я милиционеру, глядя в глаза. Он нисколько не смутился: "Это ребёнок? Это - ...", - дальше он нецензурно выругался и послал меня в одно место, куда именно - уточнять не буду. Мент в каком-то радостно-нервном возбуждении надел на парнишку наручники и повёл в машину. Никто не заступился за него. Мужики побросали палки, лица у них стали смиренными. Бунта словно и не было. Они расступились. И я покатила свою коляску. Что я могла сделать? Только взмолиться за этого неудачливого ребёнка, который отправился со взрослыми искать счастья в столице. И как всегда, Москва показала себя не с самой лучшей стороны.

Мрачное место

Мрачное это место - Ярославское шоссе. Оно наводит на меня мистический ужас. Особенно неприятно возвращаться вечером домой. В переходе уже стоят девушки, все лампочки побиты. Наверху дежурят откормленные сутенёры. Девиц продаёт грубая тётка. В переходе неприятно пахнет парфюмерией и "отработанными" телами. Но им мало перехода. Сейчас тепло, девушек больше, и больше "любвеобильных" мужчин. Они заполнили начало нашей улицы. А я опять с коляской и мне некуда деваться, объезжать кругом не хочется. Стоят машины, фары высвечивают выстроенных в ряд девушек от 13 лет и выше. Они улыбаются. Голые ноги, красные губы. Для сутенёров я словно не существую, они смотрят куда-то мимо. И я двигаюсь туда, куда светят фары, на ряд девушек, которые загородили проход. Они вдруг виновато заулыбались, стали расступаться перед коляской. Хмельной женский голос пробовал шутить: "О! Какая машина!"

Думаю о том, что они тоже были когда-то чистыми, милыми, как моя кроха-дочка. Смысл их жизни - чужая животная похоть. Когда кончится для них этот кошмар? Вечером, когда возвращался с работы мой муж, они весело предлагали себя, но вдруг в темноте разглядели и отшатнулись: "Это же священник!" Гену с его бородой и одухотворённым лицом часто принимают за священника. Он сказал, что они ошиблись, что он для них не может быть интересен, так как принадлежит к тому дикому меньшинству, которое хранит верность. С тех пор они здороваются, подшучивают над ним. Наверное, потому, что он для них - надежда на то, что есть в мире мужчина, который простит, не бросит и будет верен.

Рынок

Рынок наводит на меня грусть. Цены и цинизм. Продавцы настолько привыкли обманывать и обворовывать, что по привычке обманывают меня, человека, который берёт немного и недорого, мне легко сосчитать - сколько я должна. Продавец пересчитывает и опять обманывает. "Что это со мной?" - говорит она. Понимающе улыбаюсь. Человек не виноват, у человека просто привычка. Рядом со мной закупается мужчина, берёт всё дорогое, свежие фрукты и овощи. Я прошу у продавца капусту и морковь прошлогоднего урожая. Я для продавца человек-никто. Он даже не хочет положить это в пакет, протягивает мне овощи, словно я могу понести это так - в руке.

По рынку ходит нищая старушка. Она тоскливо смотрит на прилавки. Ничего не покупает, у неё нет денег. Я вижу, как она подходит к кадке с солёной рыбой, и, пока не видит продавец, обмакивает палец в рассол и обсасывает его. Для неё радость - несколько капель рассола. Я не могу этого вынести: "Бабушка, можно вам помочь?" - протягиваю полтинник. Бабушка опускает глаза и молча берёт деньги. Я вижу в это мгновенье изумлённо- напряжённый взгляд продавщицы. Ей нужно было это увидеть - чтобы оставаться человеком.

Свобода

Мы нищая, но гордая интеллигенция", - говорит муж. Думаю, что не гордая, а свободная. Потому что в наше продажное время мы умудряемся заниматься творчеством, верить в то, что люди могут измениться. Жизнь даётся раз, неужели возможно отказать себе в удовольствии заниматься любимым делом? Среди всеобщего безумия выискиваем Любовь, поддерживаем её, раздаём. Гена приходит из гимназии, как с каторги. Ученики издеваются, грохают дверями, обзывают, кроют матом. Они спокойно признаются в том, что они всё испытали. Он испытывает шок, глядя в уже не детские похотливые глаза девочек. Дети в форме ультиматума требуют себе хороших оценок. Учитель, в их понимании, - это "лох по жизни". Но его терпение "точит камень". Что-то меняется. "Из меня уходит жизнь", - говорит он. Такой ценой он пытается дать им знания, смягчить их дерзкие опороченные сердца. И вот они просят его: "Не уходите!" Как уйти от них?

Свободное племя

Не всё потеряно. Мало их, но они есть. Люди, которые возводят на высоту Бога любовь и красоту. Я видела их, слышала их песни. Песни о любви, небе, дожде, святости. Есть в них стремление к святости, то есть к свободе духа. В них искренность, непродажность, зрелость мыслей и чувств, именно поэтому их невозможно увидеть на "голубом" экране. Им "параллельны" мода, престиж, карьера... Ни в какие искусственные рамки не умещаются такие люди. Вы могли наблюдать, как ловко преодолевают свободные люди все эти электронные карточки и барьеры. Как бы ни хотели власть имущие в целях своей безопасности и вседозволенности ограничить человека, им это не всегда удаётся. У простого свободного человека есть душа, рядом с которой можно испытать непритворную радость, почувствовать дружеское тепло. Душа его свободна. Порой у богатого есть всё... кроме души. И в этом его главная потеря, главная несвобода. Бедные почему-то стремятся подражать богатым, - порок, завешанный золотом и брильянтами, всегда притягателен...

Напоминаю себе, что в могилу ничего не заберёшь. После смерти помнить будут только те, кто любил тебя, за кого ты боролся. Утешаю себя мыслью о Господе, Который есть Любовь, которому негде было голову преклонить... Он зовёт любить и прощать. Почему люди не хотят любить друг друга? Ведь именно это должно быть самым естественным для человека.