1 декабря 1934 г. в Ленинграде, в Смольном член ВКП(б) Леонид Николаев выстрелом из револьвера убил Сергея Мироновича Кирова, члена Политбюро ЦК ВКП(б)
Убийство "любимца партии" Сергея Мироновича Кирова (настоящая фамилия Костриков) отделено от нас 70-летней историей, но продолжает волновать исследователей и любопытных граждан именно потому, что отмечает очередной поворот в судьбе нашей страны. В этом повороте можно углядеть множество деталей, учащих зорко видеть подспудные течения во власти и ждать от неё самых неожиданных шагов. Можно быть уверенным, что убийство любого видного политического деятеля не будет оценено властью как бытовое, а непременно превратится в повод для решения каких-то своих внутренних проблем.
Так и убийство Кирова, изобилующее таинственными совпадениями и недомолвками, показывает нам излом в родной истории - переход сталинизма от политических методов борьбы с внутрипартийной оппозицией к прямому уничтожению своих недавних соратников и решительному утверждению политического единства государства. За этим убийством видят то коварные планы самого Сталина, то провокацию Троцкого, то антисталинский заговор. Что наверняка было, так это обстановка крайней напряжённости, взорвавшаяся после убийства Кирова и на многие годы превратившая страну в военный лагерь.
Судьба Кирова как бы готовила его к тому, чтобы стать знаковой фигурой в политических "раскладах" того времени и превратиться в "мученика". Это был новый образ жертвы - лучащейся жизнью, чуждой всякому аскетизму, - политик нового типа, в образе которого не замечалось признаков изнурения подпольем и тюрьмами (через эти испытания Киров прошёл неоднократно, начиная с участия в бунтах 1905 г.). Из большевистского лидера среднего звена Киров после Гражданской войны быстро превратился в видного партийного лидера за счёт своей "кавказской" биографии и тесной связи с северокавказскими и закавказскими парторганизациями. В 1926 г. Киров стал первым секретарём Ленинградского губкома (обкома) и горкома партии и Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б). В 1930-м Киров - член Политбюро, а в 1934-м - секретарь Политбюро, член Оргбюро ЦК ВКП(б), член Президиума ЦИК СССР.
Этой карьерой Киров во многом обязан Сталину и своему образу, олицетворявшему "большевистскую мечту": кто был ничем, тот станет всем. Однако, превратившись в "любимца партии", Киров перестал быть для Сталина удобной фигурой. У молодого лидера появилась самостоятельная позиция и перспектива в будущем возглавить партию после Сталина или вместо него.
В начале 1935 г. планировался перевод Кирова в Москву. Готовилась большая чистка ленинградской парторганизации от зиновьевцев. Киров тормозил их аресты, не жаждал крови оппонентов и сам ничего не боялся. Киров как бы создавал альтернативный образ вождя в противовес сталинской склонности к администрированию и тиранической форме властвования. Он, напротив, был скорее партийным популистом - простым в общении и доступным для обычных людей.
Для Сталина Киров мог быть очень опасным конкурентом. На XVII партсъезде в январе 1934 г. тайные выборы членов ЦК дали неожиданный результат - четверть делегатов (292 из 1225) проголосовала против Сталина. Против Кирова было подано всего 6 голосов.
В своих воспоминаниях Хрущёв считал доказанным, что убийство Кирова было подготовлено руководителем ОГПУ Ягодой, действовавшим по секретному поручению Сталина. Исполнение этого поручения дорого обошлось и самому Ягоде, которого на процессе "правотроцкистского блока" в марте 1938 г. вынудили признаться в организации убийства Кирова. Ягода, будто бы по указанию лидеров "правотроцкистского центра" Бухарина и Рыкова, не препятствовал теракту. В 1953 г. на Западе вышла книга "Тайная история сталинских преступлений", где беглый работник НКВД А. Орлов утверждал, что убийца Николаев был отобран Ягодой, а потом настроен соответствующим образом штатным провокатором.
Верить домыслам Хрущёва было бы опрометчиво - сам он был причастен к преступлениям сталинизма, но ни в чём так и не покаялся. Признания Ягоды тоже немногого стоят, поскольку были оглашены в целях расправы над политическими соперниками Сталина, а сам Ягода мог оказаться перед выбором между немедленной смертью и лжесвидетельством. Версия Орлова также шита белыми нитками, поскольку в ней прослеживается явный политический заказ.
Мы можем сказать только одно - это убийство оказалось необходимым для компартии. Чтобы сохраниться, нужно было убить большевизм. Убийство Кирова стало ритуальной жертвой истории.
Убийство Кирова мистическим образом связывает между собой двух антиподов - убийцу и убитого. Леонид Николаев был прямой противоположностью Кирову. Это был чрезвычайно хилый и малорослый человек, мрачный, раздражительный и упрямый. Его жена, симпатичная латышка Мильда Драуле, соблазнилась на брак с Николаевым только в связи с его переездом к родне в Питер, где в трудном 1925 г. вероятность выжить была выше, чем в провинциальной Луге. Став помощницей Кирова, Мильда не возражала против романа с любвеобильным обкомовским начальником. Эта связь была общеизвестной и не укрылась от Николаева.
К семейным проблемам у будущего убийцы добавились служебные. В апреле 1934 г. его исключают из партии за мелкий проступок, и он теряет работу в Институте истории партии. Добившись восстановления в партии, Николаев месяцами обивает пороги начальства ради восстановления в должности. Главным организатором всех бед он считает любовника своей жены и начинает вынашивать план убийства. При всей своей нервозности, Николаев проявил завидное упорство в достижении цели.
Первая попытка убийства 15 октября 1934 г. оказалась неудачной. Николаев был схвачен охраной Кирова и отправлен в отделение милиции как подозрительная личность с заряженным револьвером в кармане. Но Николаева отпускают, поскольку у него есть разрешение на револьвер, а также партбилет. 14 ноября Николаеву не удалось совершить замышленное и подойти к Кирову на Московском вокзале. В третий раз Николаев ждал встречи с Кировым 1 декабря 1934 г. в Таврическом дворце, где должно было пройти собрание партийного актива Ленинградской организации ВКП(б). Киров случайно оказался в Смольном, где Николаев хотел получить пригласительный билет на собрание партактива. Случайная встреча решила дело. Приотставшая охрана подоспела поздно - Киров лежал на полу с простреленным затылком.
Сталин был в Ленинграде уже на следующий день и сам прямо в Смольном допросил Николаева. Но разговора не получилось вследствие смутного состояния Николаева. Вероятно, именно в этот момент Сталин понял, что может использовать убийство для разгрома зиновьевцев, доставивших ему столько хлопот в 1926 г., когда вся ленинградская организация партии состояла сплошь из его противников. Через несколько дней у Николаева появились "соучастники".
Интригу в эту историю добавила гибель охранника Кирова, которого доставляли на допрос к Сталину на грузовике. На обратном пути охранник слетел с облучка и расшибся о фонарный столб насмерть. Впоследствии Хрущёв назвал это "убийством сообщника". Но в сталинской версии эта смерть могла быть истолкована иначе: тайные организаторы убийства Кирова просто прятали концы в воду.
29 декабря 1934 г. сессия Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством Ульриха вынесла всем 14 подсудимым приговор - высшую меру наказания. Когда же был оглашён приговор, Николаев воскликнул: "Обманули!" Ему обещали за доносы сохранить жизнь. Через час приговор был приведён в исполнение. А через несколько месяцев была расстреляна и вся семья Николаева, его жена и тёща.
Всесильный Сталин и ничтожный Николаев сошлись в тот исторический момент, когда бытовому убийству из ревности нужно было придать значимость поворотного события, за которым стране и народу предписывалось другое бытие - не построение штаба мировой революции, а создание вотчины для советской бюрократии. Этот дом предстояло очистить от интернационализма.
Самое важное в этой истории состоит в том, что страна поверила, что кругом действуют "враги народа", готовые к индивидуальному террору. Страна не довоевала и без стеснения продолжила без разбора добивать истинных и мнимых врагов. Впрочем, сталинские репрессии во многом упредили сплочение его тайных и явных противников - внутрипартийная борьба могла в любой момент разгореться с новой силой и создать в партии противостоящие группировки, которые не постеснялись бы взяться за оружие. Поэтому приходится признать, что без сталинских репрессий мы не смогли бы выиграть войну с фашизмом. Просто потому, что большевики-интернационалисты в борьбе со сталинистами не пожалели бы страны даже перед лицом внешней угрозы. Они бы продолжали уповать на пожар мировой революции. Сталин, прагматически связавший свою личную судьбу с советской Россией, использовал случайное убийство Кирова для того, чтобы окончательно закрепить победу советской бюрократии над большевистским романтизмом. В конечном итоге этот выбор, несмотря на все издержки сталинизма, предопределил победу в Великой Отечественной войне.
Политическими становятся такие убийства, которые позволяют правящей группировке разорвать устоявшийся ход событий. Если политическими убийствами считаются убийства шоумэна Листьева, правозащитницы Старовойтовой и даже смерть "затравленного" Собчака, а убийства певца Талькова и генерала Рохлина к таковым не относятся, мы можем ждать от власти только радикализации либеральной политики - иного бытия большевистского романтизма.
Особенность современной политической ситуации - заведомо политический характер беспрерывной серии террактов, заказчики которых прямо демонстрируют намерение разрушить Россию до основания. Тем самым они пробуждают и ответную реакцию: возникает стихийное сопротивление и восстановление национального самосознания, а либеральная бюрократия понимает всю беспочвенность своих надежд на место в глобальной элите. Вопрос лишь в том, успеет ли мировоззренческая трансформация общества и власти опередить процессы разрушения? Быть может, нам не стоит ждать очередного терракта или убийства, чтобы отказаться от тупикового курса строительства "новой России" в рамках глобалистского сценария и перейти к реализации национального проекта, к восстановлению России исторической?