Эском - это вера

 КОМЯЦКИЕ ЧАСОВНИ

Из рассказов отца и тёти Пани помнил я, что леса по Выми и по Вычегде дремучие, тёмные, реки холодные и могучие, зимы морозные и снежные, жители редкие. Без молитвы трудно человеку в таком краю. И молитва здешняя не чета той, которую мы в городах читаем.

"Шёл однажды мужик по лесу, смотрит, на пеньке старичок белобородый сидит. Поздоровался, сел рядом.

- Ты, дедушка, чей будешь?

- Нешто не признал? - старичок спрашивает.

- Дак обличье вроде знакомое, - почесал в затылке мужик. - А чего в лесу делаешь?..

- Дак тебя и сижу жду...

- Меня?!

- Тебя, тебя, добрый человек. Только ты долго чего-то...

- Байну рубил, - мужик отвечает. - Свояк попросил. К завтрашнему Николе, на именины, помыться хотел свояк в своей байне, дак задержался я, доделать хотел... А ты, дедушка, живёшь-то где?

- А нигде не живу, сынок, негде мне жить... Срубил бы мне, мил человек, какую-нибудь часовенку...

- Ты погоди, дедушко... Ты это... Скажи прямо, кто ты...

- Дак праздник завтрешний я, вот кто... - ответил старичок белобородый и исчез, и только тут мужик и сообразил, что с самим Николой-угодником разговаривал""

- Тут же и принялся мужик часовню рубить, благо топор с собой был, - завершала свое повествование тётя Паня. - Так и появилась у нас, Миколя, часовня Николы-чудотворца...

- Это та часовня, на берегу Вычегды, про которую ты рассказывала?

- Нет... Там другая... Ту поставили, когда святитель Стефан приходил. Наши-то мужики некрещёные были, дикие совсем. Ругаться стали, чего он пришёл.

А святитель встал на камень у берега, да и поплыл встреч течения. Тут-то и дошло до лешаков наших, чего они с пьяных глаз натворили. Чтоб покаяться, и поставили часовню там...

- А ещё часовни были у вас, тётушка?

- Дак ведь были, конечно... В лесу, на источнике, часовня Михаила Архангела стояла. Видная...

- И что, то же, наверное, чудеса там происходили какие-нибудь?

- Ой, не знаю, Миколя... Вода-то, конечно, целебная там. Как на крыльях из-под земли идёт... А чудеса? Не... Не слыхала... Люди-то сказывали, что Михаила Архангела там часто видели. Дак нешто будет чудеса нам Михаил Архангел показывать?

ВЕРА - ЭСКОМ

Одно из самых приятных впечатлений от Сыктывкара - общение с редакцией газеты "Эском". Эском - это вера на языке коми. Работают в газете Игорь Иванов и Михаил Сизов. Игорь - редактор. Михаил - заместитель. Кроме того, они - друзья.

Когда случились октябрьские события 1993 г., решили, что отмалчиваться нельзя, надо сказать, что думаешь. Игорю тогда как раз по местному телевидению предложили выступить.

- Газету могут закрыть... - предупредил Михаил.

- Могут! - согласился Игорь. - Мы так сделаем: если газету закроют, ты сразу перерегистрируешь её под другим названием. Ты редактором будешь, а я - заместителем.

Пожали друг другу руки, и Игорь поехал на телевидение.

Слава Богу, ничего страшного не случилось. Не закрыли газету. Не потребовалось перерегистрировать. Но тут не только о газете речь. Тут самое важное - отношения, уверенность друг в друге. Это, пожалуй, самое ценное и самое православное в этой истории.

УЛЬЯНОВСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Как и всё дело святителя Стефана Великопермского, история Ульяновского монастыря, основанного им, сходна со светом возжигаемой свечи. Страшное, гнетущее душу зрелище открывается и сейчас по мере приближения к обители, поднявшейся на высоком холме над Вычегдой. Монастырь со всеми своими храмами и строениями тоже напоминает изуродованного пытками человека. Обломленные маковки... Обрушившиеся кровли... Морозное синее небо, что застыло в пустых проёмах окон бескрышей монастырской гостиницы...

И застревали в горле привычные - "Здесь не было войны..." - слова. Здесь шла, быть может, ещё более страшная, чем с фашистскими полчищами, война сатанизма с Православием...

Православие одержало победу.

И точно так же, как после оккупации возвращались на руины и пепелища жители, возвращаются и на эти руины их подлинные хозяева - иноки...

ТРУДНИКИ

Каждому наверное, знакомо ощущение, когда, вырываясь из сонного кошмара, пытается проснуться человек.

В Ульяновском монастыре, в келье трудников, заставленной, как нарами, стоящими друг над другом кроватями, уже воочию, а не во сне, наблюдал я за судорогами пытающихся очнуться от забытья душ.

Монастырские трудники - оленеводы и шофера, плотники и бывшие геологи - народ очень разный, У одних за плечами институты, у других - многочисленные отсидки. У третьих - и то, и другое... Разные они и по жизни.

Парня из Сибири, к примеру, привела в монастырь злая безвыходность, подчистую пропился он, и не на что ему добраться домой. А в монастыре кормят, есть ночлег и, кроме того, платят, хотя и немного, но месяца через два скопится на обратную дорогу.

Другие пришли в монастырь сами, пытаясь укрыться от мирских соблазнов, которые неминуемо - они сами чувствуют это - приведут их в зону.

Третьи - действительно глубоко верующие люди, готовящиеся принять монашеский постриг и проходящие послушание...

Загнанный вечерним морозцем в эту келью, я сидел у жарко натопленной печи и слушал здешние разговоры.

- Посмотрим, посмотрим, что тут про монастырь написано... - раскрывая книгу "Ульяновский монастырь у зырян", проговорил, устраиваясь на своей койке, мужчина, плававший в миру механиком на судне.

- Ты про загробную жизнь почитай, если хочешь... - сказал ему Виктор. С Виктором мы не то что бы познакомились, но разговорились, и я знал и имя его, и то, что работает он в монастыре без жалованья, просто так, и что у него и дом есть свой, и семья, но уходить из монастыря он не хочет.

"Отец Питирим сказал, что всё равно ты, Виктор, монахом будешь..." - сообщил он мне с какой-то непонятной интонацией. И гордость звучала в голосе и вместе с тем и задумчивость. Виктор, повторив эти слова вслух, как бы ещё раз вслушивался в них, пытаясь постигнуть смысл.

- Нет... - отказался бывший механик. - Я эту почитаю.. Что будет со мной в загробной жизни, я и так узнаю, когда время придёт.

И он углубился в чтение. Впрочем, ненадолго.

- Радио бы послушать...

Виктор походил по келье, поправил что-то в иконостасе, потом полез в свою сумку, достал какую-то иконку оттуда.

- Кто это у тебя там? - спросил валяющийся на койке механик.

- Стефан... Великопермский... Он наши края крестил... Наш монастырь основал...

- Но он же в Москве помер, я читал... Значит, получается, покрестил здесь народ и отдыхать поехал в Москву.

- Виктор внимательно посмотрел на развалившегося на кровати механика, но сдержался.

- Не кощунствуй... - сказал он, задумчиво глядя на разложенные вещи, сам у себя спросил. - Чего это я разложил всё? Может, поеду домой? Женюсь?..

Сам говорил и сам вслушивался в слова, пытаясь постигнуть, услышать что-то, чего он не понимает и что очень нужно ему понять. И понятно было, что сейчас лучше не трогать Виктора, не для нас, сидящих в комнате, говорил он это, а сам для себя...

Но отставной судовой механик, похоже, не понимал этого. А может, как раз и понимал... Глумливо улыбнувшись, он сказал:

- Нет, Виктор... Тебе нельзя...

- Чего нельзя? - чужим голосом спросил Виктор, и механику нужно было насторожиться, нужно было уйти от этого опасного разговора. Но такие люди не способны и на это.

- Ты же сам знаешь... - беспечно и нагло улыбнувшись, сказал он. - Тебе жениться нельзя...

И достал, конечно, достал Виктора.

То, что произошло дальше, реалистическому описанию не поддаётся. Как-то без всякого перехода, всё ещё держа в руках иконку Спасителя: "Я тебе хавало порву! Укроп! Рогожка задутая! Давно рога не ломали?" - ровным голосом заговорил Виктор, и сразу тихо стало в келье.

Говорил Виктор минуты три. Чёрная, густо замешанная на фене матерщина лилась из него с такой ровной и злой энергией, что малейшее слово, шорох - и она рванулась бы, сметая и корёжа всё на своём пути.

К счастью, механик явно струсил. Я не смотрел на него - сам в эти минуты словно бы превратился во вжавшегося в себе обитателя зоны! - но почти физически ощущал страх, сковавший механика.

Драки не произошло. Виктор запнулся на полуслове, и побелевшие от ярости глаза снова наполнились густой синевой... Глядя на сжимаемую в руке иконку Святителя Стефана Великопермского, Виктор тряхнул головой, не понимая, что случилось.

- Ну вот... - растерянно сказал он. - Опять бес попутал. И перекрестился.

Ещё несколько мгновений длилась напряжённая тишина. Наконец механик чуть пошевелился.

- Почитаю, пожалуй... - сказал он, беря отложенную книгу "Ульяновский монастырь у зырян".

- Вот-вот... - сказал Виктор. - Правильно. Почитай лучше.

И, ещё раз перекрестившись, поставил иконку Святителя к иконостасу.

Задвигались и другие трудники.

- Ну, что тут у нас делается? - спросил водитель, подходя к печке. - Пожалуй, и закрывать трубу надо... Как говорится, хватит жить, как попало, будем жить, как придётся.

- Но культурно... - засмеялся, поддерживая его шутку, второй водитель.

- Это уж точно...

Я слушал этот ничего не значащий и вместе с тем так много значащий разговор, смотрел на грязные подтёки - ремонт здесь ещё не делался! - на стенах, на заросшие грязью двери и готов был поклясться, что полчаса назад и стены, и потолок, и двери были чище... Словно это рванувшаяся потоком душевная нечистота и запеклась на них, превратилась в грязные пятна, материализовалась в струпья пыли.

И как тут удержаться и не сравнить эту келью с отстойником... Свет и чистота, которую несут с собою монахи, уже и сейчас теснят тьму, заставляют потёмки уползать в заросшие наростами льда развалины... А тьма действовала подобно наркозу, обволакивая души людей сном безразличия. И корёжит, корёжит сейчас души людей, очнувшиеся от этого страшного сна...

Всё чёрное, гадкое запекается грязью на полу, на стенах, а чистое остаётся в человеке... Чистый уходит он в мир или остаётся в монастыре. Разумеется, сравнение грубое и неточное. Порождено оно субъективными ощущениями, когда я стал нечаянным свидетелем борения света и тьмы в душе человека, того борения, о котором ежедневно вспоминаем мы, повторяя слова молитвы: "Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его".

(Продолжение следует)

Содержание номера       Главная страница номера       Начало страницы