Земля и воля

 Помню изумление, с которым я читал письмо, пришедшее с утренней почтой в боннский корпункт одной из советских газет. В письме на бланке солидной риэлтерской фирмы мне, скромному советскому журналисту, предлагалось приобрести земельный участок в американском штате Невада.

По всей Европе тогда, в начале 1980-х, бушевали страсти по поводу ракет средней дальности СС-20 и ответного размещения на континенте американских "першингов".

"Холодная война" была жестокой реальностью, и уровень пропагандистской истерии перехлёстывал все мыслимые пределы. А тут некая американская компания тихо торговала родиной, причём по цене хоть и не малой (по паре тысяч долларов за акр), но никак не непомерной, а для нормального состоятельного иностранца вполне даже приемлемой. Но предлагали-то персонально мне, патентованному советскому вражине, тем самым совершенно очевидно выводя лично меня из числа недругов Америки. В те времена это письмо мне показалось посланием безумного, циничного и абсурдного до идиотизма мира. Так что невадским землевладельцем мне стать не довелось.

Сегодня, наблюдая за полемикой сторонников и противников купли-продажи земли в России, я ловлю себя на мысли: если этот вопрос имеет столь судьбоносное значение для моей страны (а так оно, вроде, и есть), то почему аргументы, которыми обмениваются оппонирующие стороны, столь поверхностны и неубедительны?

Как и большинство моих соотечественников, я не знаток земельных проблем. Однако мне, как и всем живущим на 1/7 части земной суши, называемой Россией, далеко не безразлично, что с этой седьмой частью собираются делать люди, чей опыт в проведении каких бы то ни было преобразований выглядит, мягко говоря, сомнительным, а результаты реформ угрожающе приблизились к порогу национальной катастрофы.

Что поражает больше всего в реакции российской общественности на планы приватизации российских сельхозугодий, так это отсутствие всякой реакции. Отсутствие - тотальное, убийственное, вызывающее.

Вялая, начисто лишенная какой-либо заинтересованности полемика вокруг второстепенного по сути вопроса о возможности покупки российских земель иностранцами не только не обострила диалог сторонников и противников правительственного проекта закона, но, кажется, и вовсе лишила его смысла. Настолько, что у непредвзятого наблюдателя могло сложиться впечатление о преднамеренном сговоре антагонистов. Сговоре, ставящем целью подменить истинную проблему мнимой, и таким образом уйти от публичного поиска ответа на, без сомнения, самый острый в истории России вопрос.

Ведь мало того, что для российского крестьянина абсолютно безразлична национальность инвестора - собственника земельных наделов, точно так же как американцам, предлагавшим мне когда-то поселиться в Неваде, было в высшей степени наплевать, как я собирался бы свою собственность использовать. Но и якобы найденный в муках компромисс, предоставляющий чужестранцам право 49-летней аренды земли, по существу ничего не меняет. Хотя бы потому, что полувековой срок аренды - это срок деятельной жизни двух поколений крестьянских семей, которые гипотетически могли бы претендовать на тот же кусочек своей Родины.

Однако сами крестьяне на удивление равнодушно отнеслись и к этой перспективе, как и вообще к решению своей участи, словно речь в земельном законе идет не об их выживании, а о продаже лунного грунта.

Будто и не было в истории России последних 400 лет с их крестьянскими войнами, бунтами, массовыми всенародными трагедиями, морями крови и чередой страданий.

Армяне и азербайджанцы воюют за Нагорный Карабах. Резня в Ошской области. Осетины и ингуши оспаривают друг у друга пригородный район Владикавказа.

В наших СМИ все эти конфликты, как и сотни других, помельче, но тоже оплаченные непримиримой враждой и кровью, принято называть межнациональными, межэтническими и даже межрелигиозными. Однако, на мой взгляд, подобная трактовка не только поверхностна, она ошибочна и уводит от сути истинных причин усобиц. А дерутся-то за землю, за землю - не как за часть суверенной территории того или иного государства, а за конкретные наделы, огороды, поля и пастбища.

А тут парламент впопыхах (время отпусков поджимает) под реплики: "Да чего тут обсуждать - всё и так ясно!" принимает закон, который может означать для России ни много, ни мало как выбор её цивилизационной судьбы. При полной безучастности тех, для кого эту судьбу готовят.

Что означает это "молчание ягнят"? И каковы будут его последствия, если они вообще будут?

Я не ставлю перед собой задачи ни анализировать закон "Об обороте земель сельскохозяйственного назначения", ни доказывать, хорош он или плох. Мне интересно понять, почему "народ безмолвствует"? Мне кажется, отыщи ответ на этот вопрос, и станет ясно, чем закон обернётся для России - благом или проклятием, а может, попросту ничем, как это часто уже бывало на Руси.

И вроде бы недостатка в ответах на это "почему?" нет: кто-то объясняет народное безразличие дефицитом "пассионарности", кто-то ссылается на "усталость" от реформ и всеобщее обнищание, кто-то видит причину всех зол даже в консерватизме православной этики, несовместимой якобы со столь востребованными сегодня индивидуализмом, духом конкуренции и предпринимательства.

В современной отечественной, по преимуществу либеральной, политологии чрезвычайно распространено убеждение, что Россия-де от веку была страной рабов. Ну, как же! - гнёт Золотой Орды, проклятое крепостное право, сталинская диктатура, колхозная кабала... Да при такой скверной наследственности раба из себя впору выдавливать не по капле, а вёдрами, если не бочками.

Вот нам и предлагают выдавливать, иначе не примут в цивилизацию. Западную, разумеется.

О богатстве "великого и могучего" говорено - переговорено. Но есть в нём слово, которое одно целого богатства стоит. Это слово - воля. У него несколько значений. Меня же сейчас интересует то, которое сродни значению слова свобода. Мало кто обращал внимание на то, что ни в одном европейском языке слово воля этого значения не имеет. На Западе понятие свобода исчерпывается одним этим словом. И никакой тебе воли...

Язык формируется жизненной средой. Значит, наличие или отсутствие понятия имеет свою чрезвычайно вескую причину.

По какой причине европейцу слово воля без надобности, а русскому без него жизнь - не в жизнь? Не претендуя на исчерпывающее объяснение, осмелюсь предложить свою версию.

Окажись ты в любой точке Центральной Европы (причём не обязательно в наше время, но и века назад) - и пойди в любую сторону - непременно попадёшь в какой-нибудь город, деревню, хутор, одинокий замок-крепость. В

России же, по меткому наблюдению классика, хоть три дня скачи - никуда не доскачешь. А в результате этого очень интересные и поучительные коллизии возникают.

Кому не известен отважный Робин Гуд - благородный мститель Шервудского леса. Легенда утверждает, что настоящее имя его - Локсли и что был он местным свободным йоменом, то есть крестьянином (или фермером).

Что же заставило свободного английского крестьянина Локсли, имевшего талант необычайно ловко стрелять из лука, бросить свой земельный надел, семью и стать разбойником? Неужели идея социальной справедливости? Да нет, всё гораздо прозаичнее. Просто крестьянин завалил в лесу оленя, а лес со всей живностью, в нём обитающей, принадлежал местному феодалу. И по тогдашним английским законам свободный английский фермер Локсли должен был быть повешен на первом же суку в том самом Шервудском лесу. Ясно, что тот предпочёл стать Робин Гудом.

В то беззаботное время, когда Европа ещё не знала прелестей Реформации, все леса, пашни и прочие сельхозугодья по всему континенту были уже поделены между светскими сеньорами, монастырями и крестьянами вроде незадачливого меткого лучника. Те, кому земли не досталось, шли в батраки. Кто не хотел идти в батраки, или на кого батрацких вакансий не хватило, шёл на виселицу: именно так ещё в XVIII веке предписывал английский закон о бродяжничестве (а бродягами автоматически становились все, кто оказался на свою беду без земли, а значит - без дома).

Вообще колыбель современной демократии была довольно жёсткой. По славному пути созидания "гуманистической цивилизации" шла вся Западная Европа и примкнувшая к ней в этом увлекательном странствии Северная Америка, где на полях плантаторов и фермеров ещё каких-то полторы сотни лет назад вкалывали не наёмные батраки, а рабы, потомков которых по одному подозрению в каком-нибудь непотребстве линчевали даже в середине XX века.

А как в этом смысле обстояли дела в "стране рабов" - варварской России?

Здесь тоже, конечно, были в лесах свои Робин Гуды - Кудеяры, и шли на плаху крестьянские бунтари - пугачевцы.

Но всё же и под татаро-монгольским игом, и в крепостничестве русский крестьянин не знал столь суровой безвыходности, как "свободный йомен" Локсли. Не заказано ему было заходить в лес - кому за дровами, кому за зверем. Никого не спросясь, он мог идти на речку или к озеру. А уж если помещик слишком крут и жесток оказывался, или по причине религиозной несовместимости, как те же старообрядцы, русский крестьянин мог, споро собрав нехитрый свой скарб, взять и уйти, куда глаза глядят. И уходили. Иногда даже целыми деревнями. И ищи ветра в поле. Кто - куда: кто - в степи, на Дон, ("а с Дона выдачи нет"), кто - за Урал, в тайгу, кто поотчаянней - с ватагой таких же молодцов ещё дальше - к берегу Тихого океана. Немереные, необозримые, беспредельные просторы давали им эту возможность.

Британскую, как и все другие европейские империи, создавали флоты, армии и ростовщики - банкиры, финансировавшие войны. Россию, в её нынешних границах, создал крестьянин без привлечения сторонних инвестиций, на свой страх и риск при благотворном попустительстве и легендарном разгильдяйстве власти, а зачастую вопреки ее же злокозненному противодействию.

Сопоставьте подвиг "извечно подневольного" русского крестьянина со славными деяниями "свободного йомена" Локсли, обстоятельства и резоны совершённых ими поступков - и, может, станет чуть понятнее разница между европейской и российской ментальностью, как и разница между понятиями свобода и воля. Первое скорее характеризует юридическое, т.е. внешнезависимое состояние человека от общества. Второе - внутреннее имманентное состояние души и возможность реализовать её самые сокровенные порывы. Даже самому космополитичному европейцу по вполне объективным причинам - куда ни плюнь, везде на эту самую свободу найдется заготовленный законом поводок, - недоступно и уже, вероятно, никогда доступно не будет состояние воли - пусть и не осознанное, но естественное и генетически запрограммированное во всяком русском человеке, независимо от его национальности.

(Продолжение следует)

 

 

Содержание номера        Главная страница номера