На службе Отечеству

 

  Замечено, что те, кто действительно послужили стране, не очень любят об этом рассказывать. Беседуя с Николаем Сергеевичем Леоновым накануне его юбилея, я еще раз убедился в этом.

- Вы не хотите хвалиться своими делами и это правильно: ведь тот, кого возвеличивают люди, не будет возвеличен Богом. Но все-таки, не могли бы Вы рассказать о двух-трёх своих "подвигах разведчика", пусть не о похищении генерала, как в фильме, но о чём-то столь же опасном?

- Вся работа разведчика связана с опасностью. Он действует один в чужой стране, часто ему не на кого надеяться, кроме как на самого себя, на быстроту своей реакции, хладнокровие, умение всё рассчитать. По долгу службы мне приходилось бывать во многих "горячих точках"; два раза загорался самолет, на котором я летел, в меня стреляли из гранатомёта, и шрамы остались до сих пор. В Никарагуа я был первым русским человеком, попавшим туда после сандинистской революции, - надо было разобраться, что там происходит, поскольку этого никто не знал. В Перу, где я находился под видом журналиста, мне позвонили и, сказав, что "вычислили" меня как шпиона, пообещали убить. Почувствовав, что меня берут "на пушку", я ответил: сегодня вам представится для этого отличный случай - я иду в такой-то кинотеатр на такой-то сеанс. И пошёл. Фильм, конечно, смотрел кое-как, домой шёл всё время ожидая выстрела. Обошлось. Войдя в квартиру, первым делом принял душ. И обнаружил в своей руке прядь собственных волос.

Добавлю к этому, что "роковыми минутами" нашего столетия, которые Леонову довелось видеть, были не только кульминационные моменты кубинской и никарагуанской революций, но и пресловутый "Карибский кризис", чуть не приведший мир к ядерной войне. Для него эти события происходили "здесь и сейчас", и в их благополучном разрешении он принимал прямое участие.

Шанс хоть как-то повлиять на политические решения первого лица государства появился у Леонова в 1965 году, когда во время полуторамесячного визита Фиделя Кастро в СССР он был приставлен к Хрущёву в качестве переводчика. Но более реальная и устойчивая возможность оказывать такое влияние возникла тогда, когда он начал работать в информационно-аналитическом управлении разведки, а потом и возглавил его.

В свое время некий "знающий человек" поведал мне, тогда ещё молодому студенту, что наша разведка страшно отстаёт от американской, поскольку действует допотопными методами: проникает через чердаки в кабинеты, где хранится секретная переписка, взламывает сейфы и т.п., тогда как там специалисты сидят в удобных кабинетах и умело анализируют открыто публикуемую информацию, извлекая из неё всё, что им нужно. Леонов весело рассмеялся, когда я сказал ему об этом.

- Это просто чушь, наши аналитики всегда были много лучше американских. Информационно-аналитическая служба, созданная у нас сразу после войны, работала очень эффективно. Да, техническое оснащение этой деятельности у них всегда было намного более мощным - спутники слежения, радиоперехваты, компьютерное обеспечение. Да и количественно их аппарат был куда масштабнее нашего. Но всё это не могло компенсировать их отставания в интеллекте - ведь наш народ и культурнее, и умнее. У них всё держалось на количестве, а у нас на качестве, а качество тут важнее. Я говорю это не голословно: серьёзное недовольство работой информационно-разведывательных служб США выразила в конце 1970-х годов администрация Картера, которая назначила комиссию по их проверке. Мы просто со смеха умирали, когда познакомились с отчётами комиссии: перед нами предстала картина бессмысленного затоваривания разведки информацией, которую она совершенно не была способна переварить. Это ненужное количество переходило у них в антикачество, что и сказывалось на промахах государственной политики. Американская разведка проворонила кубинскую революцию, в упор не видела, в каком направлении развиваются события в Иране, и эта страна была потеряна для Америки, хотя там было тридцать тысяч её ставленников. И в других местах происходили аналогичные "проколы", нет даже смысла их перечислять.

- А у нас?

- У нас была другая беда. Мне она хорошо известна, поскольку одно время я возглавлял всю информационно-аналитическую службу КГБ. Она заключалась не в том, что разведка плохо работала, а в том, что её никто не слушал. Это просто поразительно: аналитическая разведывательная служба для того ведь и создавалась, чтобы её рекомендации учитывались в разработке внешней и внутренней политики государства. Наши рекомендации всегда были основаны на квалифицированной обработке объективных данных, в большинстве случаев секретных, и, как сейчас можно видеть, были правильными. Но эта работа делалась впустую: в одних случаях власти поступали "прямо наоборот", а в других - вообще не интересовались нашим мнением.

Приведу всего два примера. В 1970-х гг. Комитет государственной безопасности однозначно давал знать политическому руководству страны, что дела в стане наших восточноевропейских союзников идут из года в год всё хуже. Но не было никаких сил докричаться до наших вождей. А когда докричались, было уже поздно. В 1980 году я лично докладывал Андропову о положении в Польше.

Выслушав меня, шеф сказал: "Надо думать над тем, как стабилизировать обстановку в Польше на длительный период, но исходить из того, что лимит наших интервенций за границей исчерпан". Так бесславно завершилась "Доктрина Брежнева" - убеждение в том, что по отношению к странам "соцлагеря" можно руководствоваться поговоркой "сила есть, ума не надо", а поэтому нет надобности советоваться с умными людьми.

Что же касается решения Политбюро о вводе войск в Афганистан, то оно было принято тайно, и в разведке никто о нём не знал. С ней не сочли нужным даже проконсультироваться. Советское руководство верило одной из борющихся в Афганистане групп, а именно НДПА, и не удосужилось сверить идущую от этой партии эмоциональную информацию с действительным положением дел в этой стране. Последствия такой странной для правительства доверчивости, как мы теперь знаем, оказались самыми ужасными.

Стать таким же "помощником царей", какого видел в Ломоносове Пушкин, Леонову, как вы уже поняли, не удалось, хотя он тоже был крестьянским сыном, блестяще одаренным от природы и преуспевшим в науках. Эти его доблести остались почти невостребованными ни впадавшими в маразм "генеральными" периода стагнации, ни многоречивым демагогом Горбачевым.

Служение, потребность в котором ощущает всякий русский человек, находит конкретную и ясную форму у человека военного: форму служения своему государству и его верховной власти. Именно на такое служение присягал в молодости Леонов, и выполнение присяги давало ему удовлетворение. Но с развалом СССР и образованием на российской территории совершенно новой политико-административной единицы это всё кончилось. В августе 1991 года Леонов подал прошение оботставке, и оно было немедленно принято. Новой присяги от него никто не требовал, а старая сделалась недействительной. Оказаться в 63 года не у дел после тридцатилетней непрерывной службы, будучи физически абсолютно здоровым, сохранив в груди по-молодому горячее сердце и, кажется, только-только войдя во все тонкости искусства политического анализа и обретя человеческую мудрость - это подлинная личная трагедия, и то обстоятельство, что она разыгралась на фоне общественной трагедии, не смягчало боли, а лишь усугубляло ее.

- Первые месяцы я испытывал состояние шока. Я не читал газет, не смотрел телепередачи. Постепенно, медленно возвращалось ощущение жизни. Появились предложения поработать в новых структурах. Это дало возможность восстановить связи с людьми, пробудить в себе интерес к судьбе своего окружения. Вскоре измятые "крылья" мысли расправились, и думы вновь вернулись к вечному предмету забот - судьбе Отечества и народа.

Последняя фраза - самый краткий и точный отчёт генерала Леонова перед многочисленными читателями и почитателями, которую и следует приурочить к его юбилею. Из этого отчёта ясно не только то, что он преодолел внутренний кризис, но и то, что он вышел из него обновлённым. Преодоление состояло в постепенном осознании того, что, давая присягу действующей верховной власти - царю ли. советам народных депутатов или президенту, - присягающий в действительности даёт клятву на верность стране и народу. Верховная власть меняется, царя могут свергнуть, советы могут выродиться в номенклатуру, у президента кончится срок, а народ остаётся, и то метафизическое значение присяги, которое в момент её принесения было сокровенным, в такие минуты становится явным. Леонов понял, что подлинной верховной властью всегда будет для него Отечество и нация, поэтому снова присягать ему не надо.

Я задаю Леонову последний вопрос:

- Николай Сергеевич, на умы граждан, а значит, и на будущее России сильно влияют средства массовой информации. Как вы думаете, много в них объективности?

- Никакой. Наши СМИ - это антигосударственные и антинародные органы, которые не имеют ничего общего с фундаментальными чаяниями нашего народа. Большинство каналов информации принадлежат лицам, которые давно уже сделали свой выбор и ныне являются проводниками чужой идеологии, конкретно, американской. У этих людей все на Западе - и деньги, и виллы, и источники технических возможностей обработки наших умов. Чего же вы от них хотите? Могут ли волновать и заботить их мысли о России как о государстве с уникальной исторической структурой, как о духовном центре мировой цивилизации?

- Но ведь тогда наше дело безнадёжно!

- А вот это неверно. В самые страшные годы войны нас спасали и спасли две фразы, имевшие почти религиозное значение: "Наше дело правое" и "Победа будет за нами". Их надо повторять нам и сейчас, потому что так оно и есть.

 

Содержание номера        Главная страница номера