Паломники, прибывающие на богомолье, наверняка знают слова батюшки
Серафима о Дивеевских монахинях: "Кто заступится за них и поможет,
изольётся на того велия милость Божия".
И уж конечно любой православный слышал: "Послушание превыше поста
и молитвы! И не только не отказываться, но - бегом бежать нужно
на него!"
Мы выехали в_ночь из Москвы и к утру были уже в Дивееве. Оставили
машину на стоянке, а сами поспешили в Троицкий храм - приложиться
к мощам преподобного Серафима. Народу было очень много. Внутренние
двери были закрыты, и мы, стоя на верхних ступенях лестницы, приготовились
ждать. Тут раздался голос монахини, которая, ни к кому конкретно
не обращаясь, сказала: "Братия, кто во славу Божию хочет потрудиться
на Богородичной канавке?".
"Конечно, потрудиться для Бога можно, - малодушно подумал я,
- но у нас так мало времени и так много дел: нужно поисповедаться,
причаститься, побывать на источниках, сфотографироваться, набрать
воды, освящённого маслица, взять батюшкиных сухариков, искупаться..."
Далее произошли события, которые научили меня лучше понимать
то место в житии преподобной Марии Египетской, где неведомая сила
не пускала её во храм. Слушая Великим постом в храме житие пустынницы
или читая его дома, я считал, что неведомая сила, не пускавшая
её во храм - это литературное иносказание, показывающее духовное
внутреннее борение грешницы. Теперь я понял: это была не метафора,
а реальность.
Приложившись к мощам преподобного Серафима, я пошёл на исповедь
к священнику. Вот, кажется, уже моя очередь подходит, но в последнюю
минуту то бабулька немощная подойдёт вперёд меня, то монахиня,
то отрока болящего в коляске подвезут. Какая-то сила отпихивает
меня от священника. Очередь исповедников движется вперёд, а я
- назад.
Ранняя литургия закончилась. Не беда. Я пошёл на позднюю. Очередь
идёт, а я топчусь на месте. Так и не смог подойти к священнику
на исповедь.
Дождался вечерни. Исповедаться опять не удалось - богомольцы,
прибывающие огромными автобусами, действуют чётко и слаженно -
чужаков оттирают назад крепкими плечами и острыми локтями. День
завершился крестным ходом по Богородичной канавке с чётками. "Здесь
тебе и Иерусалим, и Афон, и Киев!" - говорил батюшка Серафим.
И на вторые сутки мне также не удалось исповедаться. К исходу
дня моё беспокойство достигло известных пределов, и я, в разговоре
с матушкой Зинаидой, которая размещала нас в гостинице, пожаловался,
что за два дня пребывания в Дивееве так и не исповедался и не
причастился, а завтра нужно уезжать в Москву.
Внутренний вид часовни, где находился источник преп. Серафима |
Матушка внимательно на меня посмотрела и сказала: "Помолимся.
Завтра причастишься". Я же, маловерный, остался недоволен таким
ответом, не слишком полагаясь на силу молитвы. Вот если бы за
руку подвела!
Настал третий день моего пребывания в Дивеево.
Утром на ранней литургии я стоял среди паломников как фарисей
среди мытарей и ждал начала исповеди, не очень-то рассчитывая
на успех. Однако результат превзошёл самые смелые мои ожидания:
отпустив двух или трёх исповедавшихся, батюшка внимательно оглядел
нашу плотную толпу и. словно натолкнувшись взглядом на меня, поманил
к себе пальцем. Не веря сам себе, я несколько раз так же жестом
переспросил священника: "Точно ли я?"
Саровская пустынь. Дорога к источнику преп. Серафима |
Покрыв меня епитрахилью, батюшка долго наставлял на путь спасения,
прижигая мои язвы огненными глаголами. Первый раз в жизни я так
глубоко, со слезами, исповедовался. Наконец, батюшка отпустил
мне грехи, благословил, и поцеловал в щёку со словами: "Помочь
тебе возможно. Молись".
Отойдя в сторонку и оказавшись почти напротив иконы Божией Матери
"Умиление", я долго не мог прийти в себя, стыдясь своих слез.
Именно тогда я многое понял и, как принято говорить, прозрел...
Понял, зачем мы молимся Богородице: "Струю давай мне слезам, Пречистая,
души моея скверну очищающи".
Колодец преп. Серафима. По дороге к источнику |
Из храма я выходил другим человеком. Хотелось любить и обнимать
весь мир. И когда монахиня на выходе остановила меня и попросила
перетащить стопки книг и икон наверх, радости моей не было предела
- я бегом, как угорелый, принялся таскать поклажу. Монахини заметили
моё рвение и дали мне награду - сухарики, освящённые в чугунке
батюшки Серафима.
Дивеево