Наталия Евгеньевна Сухинина

    Хотите поехать в Шушенское?
    - Не хочу!
    - Как, вы еще не были в Шушенском?
    - Не была.
    - Приехать в Сибирь, и не попасть в Шушенское... Уступаю гостеприимству друзей-сибиряков. Невежливо упорствовать в чужом доме, тем более, хорошо помню и люблю повторять другим - в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
    И вот будто в юность мою близорукую еду в Шушенское, в гости к тому, с кем даже по этикету вежливой быть не получится. И уже ловлю себя на том, что приняла стойку, готовая ринуться в бой, за выстраданное мое право быть собою.
    На маленькой, чистенькой площади безлюдно и тихо. Скребет добросовестный дворник по и так чистому асфальту, птичка веселится в кустах, а солнце золотит высокий церковный купол. Да, да в трех шагах от музея-заповедника "Шушенское" храм апостолов Петра и Павла. Захожу туда в нечаянной радости, прикладываюсь к иконам, спрашиваю приветливую женщину за свечным ящиком:
    - Ходят ли в храм местные, не пустует ли он?
    Она удивленно вскидывает глаза:
    - Как это пустует? У нас приход крепкий, народу много бывает, люди в Шушенском верующие, священник отец Василий из местных.
    Только вышли за церковную ограду - большая вывеска: "Государственный историко-этнографический музей-заповедник "Шушенское". Вход в музей только с экскурсионными группами. Покупаю билет. Думала, иду в музей, а попала на широкую сельскую улицу. Крепкие и ладные крестьянские дома, прибранные дворы с зелеными лужайками, а на лужайках - телеги да сеялки, бочки да колеса, тут тебе и амбар, тут тебе и баня - все, что нужно для налаженной крестьянской жизни не на день, а чтобы и самому хозяину с избытком, и детям хватило. За домом -огороды. Цветут, вертят головами подсолнухи, колосится рожь, стелится розовым дымком гречиха. Все такое настоящее, взаправдашнее, не музейное, кажется, войдешь в дом, а там девица-красавица за прялкой сидит, приданное себе готовит. Вхожу и... Девица сидит за прялкой, пригожая, в сарафане ярком, с косой, алой лентой украшенной, глаза долу опущены, нет, видать, родительского благословения по сторонам смотреть. Осторожно интересуюсь:
    - Что, девица, делаешь? Никак сорочку себе в приданное ткешь?
    - Сорочка, - отвечает, - но не себе в приданное, а на продажу. Вперед пройдете и третья изба справа - магазин "Сувениры". Там наш ассортимент широко представлен. Хорошо бродить по сельской улице. Заглянула в сельскую кузницу, в волостное управление с маленькой, "на несколько персон" тюрьмой, в лавку со смешанными товарами зашла, справила там себе плетеную из лозы корзиночку, тканный и очень славный фар-тушек, расписную солонку. Даже питейное заведение, а попросту - кабак не - прошла мимо. И уже совсем расслабилась, когда вырос передо мной ладный, под справной крышей, в четыре окна с резными ставнями, дом.
    - Здесь жил Владимир Ильич. Сейчас мы войдем в дом, и я познакомлю вас с вещами, принадлежащими...
    Я не иду в этот дом. Вспоминаю, что Шушенское снискало себе славу во всем мире благодаря именно этому дому. А мне никогда в голову не приходило, что живут в Шушенском просто люди, сеют хлеб, рожают детей, отпевают усопших. Правил шушенским балом вождь мирового пролетариата, чья память давлела, подминала под себя память других. Отхожу в сторону, смотрю, дабы убить время, в подслеповатое оконце сельской бани. Теснота, полог деревянный, ковш... И опять идем мы по сельской улице, и опять весело нам от резных наличников, ухоженных огородов, от встречных шушенских красавиц в расписных кокошниках и ярких сарафанах.
    - А здесь был храм, - останавливаемся мы у небольшой горочки, - здесь Владимир Ильич венчался с Надеждой Константиновной.
    Этого мы - не проходили. Оказывается, когда Ильич отправлялся в ссылку, засобиралась с ним и Крупская. Но строгие нравы царского времени не позволили этого: брак их был невенчан. Вот и пришлось проявить поспешную "беспринципность" - обвенчаться в местном храме. После этого они переехали в большой и просторный дом на другом краю Шушенского. Сейчас нас, наверное, в него поведут...
    - В этом доме Владимир Ильич жил с супругой. Приглашаю вас войти...
    Ныряю за большой жасминный куст, сижу тихонечко, дабы себя не обнаружить.
    Но все равно, я полюбила Шушенское. Это сибирское село жило своей, независимой от исторических катаклизмов, жизнью. Конечно, было оно на виду, на слуху, избаловано было высокопоставленными делегациями, но историко-революционный музей был некой сценой с декорациями, за которыми в глубоком закулисье теплилась своя, нормальная, естественная жизнь.
    Захожу опять в храм, спрашиваю, где найти кого-нибудь из местных батюшек.
    - Поезжайте в село Ермаковское, это совсем рядом, там отец Василий живет.
    Вот и еще одна встреча на сибирских дорогах. Еще одна судьба шушенского жителя, выстроившего свою жизнь не по законам научного коммунизма, а по законам непостижимого Божиего Промысла. Все как у всех. В пионеры вступал под знаком историко-революционного музея, детское сердце питалось соками ложной избранности, ликовало, что не откуда-нибудь он родом, из самого Шушенского. Но взрослел и все чаще думал просто о жизни, просто о своем в ней месте, просто о радостях нормального бытия. Рано женился, взял землячку. Хотелось жить одним, самостоятельно, сняли квартиру. Пытливый ум требовал здорового питания, и он полюбил книги, хорошие и разные. Но перед их изобилием и разнозначностью растерялся. Душа ждала главную книгу. И Господь ее послал. Был воскресный день, в дверь постучали. На пороге стояла румяная с мороза почтальонша.
    - Вам бандероль.
    Маленький пакет. Адрес его, ничего не перепутано. Он раскрыл пакет, и красивое, новенькое Евангелие легко в руки. "Книга книг лежит в горнице моей..." Вот и его горница озарилась светом Божией Мудрости и Любви. Кто прислал книгу, как попала она в дом и по сей день загадка, но он дождался главной своей книги, и уже ничего не было страшно, даже резкий вираж в священники. Его черноглазая жена Нина стала вдруг матушкой, дети поповскими детьми, а сам он - отцом Василием. Служил в Шушенском, но потом дали ему еще храм поблизости, в селе Ермаковском. Переехали туда. Храм во имя Трех Святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого. Последний - его небесный покровитель, святой, чье имя носит. В этом усмотрел шушенский иерей Василий Божий Промысел и без ропота принял бедненький и хлипкий, всеми ветрами продуваемый церковный дом. Развесил бумажные иконочки, разжился дешевенькими занавесками, освоил "технологию серебрения окладов". Копил-собирал фольгу из-под конфетти и ею облагораживал иконки. Случалось в таком холоде служить, что сводило руки, когда кадило разводил. Сибирские морозы не шуточные, в валенках и тулупах стояли на службе ермаковские старушки. Начнут "Верую" петь, пар изо рта валит, друг друга не видят. В долг купил уголь, стал потихонечку подтапливать. Но дыр в церковном хозяйстве оказалось в тысячу раз больше, чем скудных пожертвований бедных односельчан. Вставали на молитву всей семьей: отец Василий, матушка Нина, дочки Женя и Настенька. Просили не теремов расписных, а сил душевных и телесных в возрождении ермаковского храма. И вдруг тяжелая батюшкина болезнь. Он вспоминает о ней спокойно, как человек, много раз обдумавший и взвесивший все, что с ним произошло.
    И живет. И радуется дочкиным успехам в школе, радуется, когда приходит в храм на службу хоть на две-три бабушки больше, чем обычно. И гостям радуется.
    - Вы уж простите, у нас по-простому...
    - А в Шушенском часто служите?
    - Приходится. Но там народу побольше, храм апостолов Петра и Павла окрест хорошо знают. Идут. Прозревают люди, вот и наши, шушенские тоже... Знаете, какое у нас было знамение? Храм готовился к открытию, покрасили, побелили, дорожку камушками выложили, но, как всегда, дел накануне открытия много. Рабочие работали всю ночь. Утром вышли, а гипсовый вождь, что напротив храма, у мемориала, рухнул, как подкошенный. Вот оно как обернулось... "Которые тут временные, слазь, кончилось ваше время...", - вспомнила я хрестоматийного классика. Пришло время шушенцам молиться, вымаливать вразумление и душевный мир себе и своим детям-внукам. Они и молятся. И уже поменялось само название Шушенского заповедника, из историко-революционного стал он историко-этнографическим. И даже выставочные залы, рассказывающие прежде о вожде мирового пролетариата и его соратниках, отбывающих здесь ссылку, теперь используются для других выставок. Например, "Плетение из лозы", "Одежда сибирских крестьян", "Русская икона". Село Ермаковское подальше, здесь еще и прихожан в храме мало, но батюшка не теряет надежды, молится. И меня попросил - помолись.
    Помню, вошла я в церковную ограду, подняла голову к крыше и сжалось сердце от увиденного. Вместо колоколов пристроил батюшка пустые баллоны из-под газа. Конечно, если их раскачать получше, да стукнуть посильнее, они звенят. И ставит батюшка перед каждой Всенощной большую лестницу и лезет на крышу, и стучит-стучит что есть мочи в пустые баллоны. Недалеко разносится тот звон, застревает в высоких деревьях вокруг церкви. Но батюшка стучит настырно, зовет в Божий храм Божиих людей села Ермаковское.
    - Хотите послушать наш "малиновый" звон? - спросил батюшка и полез на крышу. Крякнули недовольно газовые баллоны, да зазвонили, а куда денешься?
    - Надо, батюшка, вам колокол, обязательно надо.
    Отец Василий хитро улыбается:
    - Есть уже, только привезли. Маленький, правда, но на первое время хватит. Хотите покажу? - и он вынес из сарая ладненький колокол, взмахнул им весело и посыпалось из его рук серебро, и баллоны на крыше напряженно затихли, чувствуя, что дни их сочтены.
    Шушенское и Ермаковское. Два сибирских села, вошедших в учебники истории только потому, что в одном отбывал ссылку вождь, а в другом - его единомышленники. Сейчас и в том, и в другом есть храмы, и служит в них человек, сполна вкусивший радости безбожного времени, но милостью Божией презревший их и взявший нелегкий крест пастырского служения, который несет в крепких и мозолистых крестьянских руках. Он мечтает об общине с общим хозяйством, общими полями, радостями и бедами, общей молитвой. А пока держит в руках колокол, который совсем скоро пропишется на его церковной крыше. Маленький колокол, почти что колокольчик, но очень жадный до работы, звонить ему и звонить.
    А между Шушенским и Ермаковским на большом, поросшем разнотравьем поле, - странное сооружение под пологой крышей, обнесенное бессмысленным забором.
    - Что это, батюшка? - мы едем мимо и отец Василий вздыхает, удовлетворяя мое любопытство.
    - Аэропорт строили. Чтобы летали сюда, в заповедник, в Шушенское, прямо из Москвы партийные делегации, правительство, высокие гости. Но не достроили. Человек, он, конечно, предполагает, а располагает один только Бог.
    Как хорошо, что не достроили. Шушенские и без аэропорта проживут, ермаковские тоже. Они из Сибири никуда улетать не собираются.

    Наталья Евгеньевна Сухинина,
    село Шушенское
    Красноярского края

На главную страницу

Оглавление номера

Главная страница номера