Виктор Николаевич Николаев

    Пятого ноября, уже в храме Христа Спасителя, куда Собор перебрался из-за артиллерийского обстрела Кремля, иеросхимонах Алексий, усердно помолившись перед иконой Владимирской Божией Матери, вытащил из урны записку, в которой было начертано имя: "Митрополит Московский и Коломенский Тихон". Хор пропел "Аксиос" (достоин).
    Река времен течет более плавно, чем это представляется. И нам в наших попытках понять историю, расставляя на ней вехи знаковых событий, позволяющих говорить: "это было до" или "это было после". Такая периодизация всегда условна и нередко сбивает нас с толку.
    Весьма условной вехой является и такое громкое событие, как Русская революция. Строго говоря, она не может быть названа "событием". Что это за событие, которое длилось не меньше двенадцати лет? Это скорее эпоха. Если в ней и были какие-то вехи, то их по крайней мере три: революция пятого года, превратившая царское самодержавие в конституционную монархию; февральская революция семнадцатого года, заменившая монархию буржуазной республикой, и октябрьская революция семнадцатого года, с которой началось построение в России социализма. Именно только началось, и продолжением социалистической революции была гражданская война и коллективизация.
    Неправильно изображать дело так, будто до Октября Россия была благословенной страной с глубоко верующим народом, переполняющим многочисленные храмы и совершающим регулярные паломничества в монастыри, которая и по сей день оставалась бы такой, если бы смутьяны и безбожники при поддержке мировой закулисы ее не разрушили. Да, были и смутьяны, не ведавшие, что творят, и закулиса, прекрасно ведавшая, что творит, но эти две силы ничего бы не добились, если бы на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий всеми нашими сословиями и социальными группами не ощущалась необходимость коренных перемен во всех областях жизни, чем они и воспользовались.
    Необходимость изменений нашего уклада вовсе не означала, что в России было плохо. Она диктовалась тем историческим императивом, который у Арнольда Тойнби выражен формулой: "Вызов-и-Ответ". Живи Россия в полной изоляции от остального мира, ей не надо было бы ломать свои порядки, но для этого ей следовало бы переселиться на луну. Оставаясь на земле и являясь одним из членов мирового сообщества, она не могла проигнорировать вызов, брошенный ей Европой, а точнее - теми изменениями, которые произошли в Европе за сто лет, протекшие со времен Французской революции и наполеоновских войн. Мы соприкасались на западной границе уже с совершенно новой социально-политической и культурной реальностью, именуемой "развитым капитализмом", и реагировать на нее в духе Александра Первого, предложившего Европе основанный на христианской этике Священный Союз, было невозможно. Ответить на вызов преобразившейся Европы не означало превратиться в одну из европейских стран, как это предлагали западники, или делать все ей наперекор, предлагали крайне правые славянофилы, но в любом случае нужно было перестраивать и внешние, и внутренние установки. Это требование относилось не только к светской, но и - подчеркнем это - к церковной жизни.
    Какие задачи встали в это время перед Русской Православной Церковью? В основном они были связаны с кризисом синодального управления. Его установил Петр Великий, упразднивший в самом начале XVIII века патриаршество. С тех пор высшей церковной инстанцией сделался Святейший Синод, возглавляемый обер-прокурором, которого назначал лично государь. Эта мера соответствовала общей линии Петра, представлявшей собой его ответ на вызов, который он увидел во впечатляющем промышленном развитии протестантских стран, где побывал, учась корабельному искусству и беря на заметку достижения в науке и ремеслах. Для того, чтобы вывести на этот же уровень технических возможностей Россию, ему надо было "вздернуть ее на дыбы", стряхнуть с Нее ту неторопливость, которую он считал наследием средневековья. По его убеждению, это можно было сделать, только применив насилие. К той просвещенной монархии, которая была его идеалом, он видел только один путь - через абсолютизм, через осуществление принципа "Государство - это Я". И он подмял под себя все аспекты русской жизни, в том числе и духовный, подчинив Церковь министерскому департаменту, названному синодом. Но к концу XIX века Россия стала совсем другой: после преобразований Александра Второго и его преемника Александра Третьего произошла существенная либерализация русского общества, цензура была фактически отменена, критика власти стала привычной темой для прессы, беспрепятственно стали вести свою пропаганду разного рода сектанты, от баптистов и молокан до толстовцев, и эти "свободы", имея и положительное влияние на развитие гражданского сознания, оказались губительными для Церкви. Раньше она была подвластна синоду, а синод - монарху; теперь эта вертикаль власти ослабла и Церковь осталась без единоначалия. Естественно, встал вопрос о его восстановлении в исходной форме, т.е. о возвращении к управлению церковной жизнью патриархом, которого царь заместить уже не мог.
    Накопилась и масса других вопросов, поставленных самой жизнью, - например, о церковной проповеди в условиях наступления атеизма, о борьбе с сектантством, о браках православных с еретиками (так называемых "смешанных браках") и т.д. Все это можно было решить только на Поместном Соборе всей Русской Церкви.
    Подготовка к Собору шла в течение нескольких лет, но нагрянула первая мировая война, и его созыв отложился. Как только война кончилась, состоялось его открытие. Оно было приурочено ко дню Успения Божией Матери, 15 августа 1917 года; местом проведения был Успенский собор Московского кремля. В этой отсрочке можно увидеть Божий Промысл, так как после Февральской революции сторонники восстановления патриаршества получали дополнительный аргумент: царь не просто не был способен управлять Церковью, - царя вообще уже не было. Эта осиротелость нации сыграла решающую роль в положительном решении данного вопроса. Но сначала Собор занялся другими делами.
    28 сентября Поместный Собор Русской Православной Церкви принял воззвание ко всему православному народу с обличением происходивших в то время грабежей и убийств. Далее Собор постановил, что всякий священник обязан читать проповедь на каждом богослужении. По поводу смешанных браков Собор вынес следующее решение: "В случае уклонения одного из супругов из Православия другому супругу предоставляется право просить духовный суд об освобождении от брачных обетов и расторжении брака".
    Главный вопрос - о патриархе - обсуждался в течение месяца. На эту тему было произнесено около пятидесяти речей. Главным защитником патриаршества на Соборе был харьковский митрополит Антоний (Храповицкий). Отводя доводы противников, он сказал в своем выступлении: "Без патриаршества России-то и не было... Без патриарха Русская Церковь осталась со времен Петра Великого. Пусть он велик как государственный деятель, хотя и то под сомнением, но по отношению к Церкви он может быть назван только великим разорителем".
    Речь владыки Антония привела в бешенство публицистов, поддерживаемых Временным правительством, во многих газетах появились призывы ни в коем случае не допустить возобновления "этого реакционного института".
    В то время как на Соборе происходили эти дискуссии, в Москве разгорелись кровавые бои между большевиками и февралистами. 28 октября, через три дня после захвата Зимнего дворца в Петрограде революционерами, соборяне решили закончить прения и приступить к избранию патриарха. После двух голосовании были названы три кандидата - владыка Антоний, Новгородский архиепископ Арсений и митрополит Московский Тихон.
    Пятого ноября, уже в храме Христа Спасителя, куда Собор перебрался из-за артиллерийского обстрела Кремля, иеросхимонах Алексий, усердно помолившись перед иконой Владимирской Божией Матери, вытащил из урны записку, в которой было начертано имя: "Митрополит Московский и Коломенский Тихон". Хор пропел "Аксиос" (достоин).
    Это событие в русской церковной жизни было не менее значительным, чем совпавшая с ним по времени Октябрьская революция. Возможно, оно будет определять ход нашей истории даже в течение более длительного срока. Оно произошло как нельзя более вовремя, так как пришедшие к власти ленинцы одним из краеугольных принципов своей внутренней политики объявили принцип "отделения церкви от государства" и если бы она оставалась обезглавленной, как прежде, это означало бы ее гибель. Но получив предстоятеля, да еще такого, как святитель Тихон, она выжила, преодолела обновленческий,раскол... Сегодня наша Церковь возглавляется пятым патриархом послесинодального периода Алексием Вторым и за десять с небольшим лет, протекших после его избрания, число действующих церквей в России возросло в десять (!) раз. Такого "взрыва" храмостроительства не наблюдалось у нас с начала семнадцатого века, когда была преодолена Смута.
    Вспоминая Поместный Собор 1917-1918 годов, надо сказать спасибо его участникам еще и за то, что они высказали много ценных мыслей об устроении РПЦ, часть которых была использована при выработке социальной концепции Церкви на Юбилейном Архиерейском Соборе августа 2000 года.