Виталий Николаевич Илюшкин

    Ведь сколько копий сломали разного рода "антиармейщики" и "борцы за права человека", чтобы объявить действия наших войск там "преступными и незаконными", сколько пылу затрачено, чтобы предать проклятию нашу армию и попытаться до конца ее развалить. Давно прекращена допризывная подготовка, запрещено призывать студентов (что означает лишение армии наиболее грамотных кадров). Во многих семьях всеми правдами и неправдами стараются "отмазать" своих чад от службы, пышным цветом "расцвел" бурьян дезертирства.
    Так кто же все-таки, несмотря на все вышесказанное, нынче "держит фронт"? А если быть точным, кто и почему в нашей России-матушке все же решается защищать страну? На второй день нашего пребывания в лагере Итум-Калинского погранотряда я познакомился с капитаном медицинской службы Марией Альбертовной Буториной. Ее палатка, видимо, представляла собою одновременно перевязочную, кабинет врача и скромную девичью "светлицу".
    Маша сидела за своим рабочим столом у телефона. На тумбочке рядом пыхтел закипающий чайник. Чуть дальше, завешенная простынями, угадывалась ее кровать. От места отдыха до рабочего стола всего несколько шагов. Таков здесь непритязательный быт капитана медслужбы Буториной.
    Мария Альбертовна пригласила меня присесть к столу и разлила в затейливые бокалы душистый чаек. Затем открыла банку с чудесным вареньем из алычи местного сбора. И потекла, таким образом, неспешная, обстоятельная беседа, временами прерываемая деловыми визитами дежурного медперсонала.
    Маша родилась в поморском городке у Белого моря. Отца почти не помнит: он рано ушел из семьи. Мама работала на заводе подводных лодок, том самом, где был изготовлен героический "Курск".
    Главным в интерьере их скромной квартиры были книги, коих она перечитала большое множество. С детских лет нравились Машеньке былины о легендарных святых богатырях - воителях русской земли. Потом, уже в средних классах школы, Мария перечитала все, что только смогла, о великих российских первооткрывателях земель и о мужественных флотоводцах России.
    "Вот с тех пор и запало мне в душу желание путешествовать. Самой познать мир вокруг меня, его законы, принять свое активное участие в судьбе - пусть это не покажется Вам пустыми словами - своей Родины".
    Как бы чувствуя такое свое предначертание, девочка старалась хорошо учиться, активно занималась спортом, осваивала рисование и музыку и вообще стремилась везде успеть. Бегала быстрее всех, прыгала выше всех. Была капитаном школьной баскетбольной команды. - "И хулиганистым мальчишкам спуску не давала!" - весело улыбается Мария.
    Большую роль в становлении своего характера она отводит родному деду, православному человеку, с которым в свои четырнадцать лет Маша уже построила дом. "Я тогда почувствовала себя самостоятельной", - говорит моя собеседница и добавляет: "Что бы ни случилось, верила и верю в конечную победу добра и справедливости. И на хороших людей мне пока везло. Еще не люблю киснуть и предаваться печалям".
    Именно поэтому после школы сразу поступила в медучилище. Хотелось побыстрее приобрести полезную людям специальность и стать самостоятельным человеком.
    Затем была глухая деревенька среди северных лесов, работа фельдшером в сельском медпункте. Самостоятельности хватало по горло - и за врача, и за акушерку, и за медсестру отдувалась. Летом пешком, а зимою на лыжах, невзирая на любую погоду и время суток, добиралась до окрестных поселков, если оттуда поступал от больных вызов. - Не боялись?
    - Всякое бывало. Но ведь я отчаянная, - искрятся весельем Машины глаза. -
    Однажды, зимой это было, запозднилась в медпункте. Вдруг без стука вламываются двое незнакомых парней с бешеными глазами. И с ходу: "Давай колеса. И без звука, а то сделаем тебе "козью морду"!
    - Что, думаю, делать?
    - Что ж, говорю, пожалуйста. И даю им сильное слабительное. Пока придут в себя, прикидываю, я уже приму необходимые меры. Схватили они таблетки и исчезли. Но не успела я собраться сама бежать, как врываются еще двое и тоже требуют наркотики. Ну а я не растерялась, кричу: "Да вы что, у меня же не аптека. Только что двое таких все забрали".
    - Где они?!
    - Да вот, только что ушли.
    - Мы им покажем, гадам! - заорали и умчались в погоню.
    Вот так и жила больше года, пока не получила из Самары от подруги-студентки мединститута письмо со словами: "Приезжай поступать, будем учиться вместе". Поехала и поступила. Высокую, подтянутую и спортивную девушку пригласили на военный факультет. Так она стала военным врачом-терапевтом. Следуя своим внутренним побуждениям, попросилась в самую дальнюю точку России - на Курилы, в погранвойска.
    - Об армии мечтала давно, - признается Мария, - считала, что там особенно проверяется на прочность характер человека, настоящего мужчины.
    - Ну и как?
    - Возможностей закалить характер и волю хоть отбавляй, - усмехается Маша, - а насчет настоящих мужчин приходится иной раз разочаровываться.
    Когда началась война в Чечне, Мария сразу подала рапорт на перевод. Снова стала усиленно тренироваться: бегала на длинные дистанции, совершала многокилометровые марш-броски, упражнялась в стрельбе. А тут как раз начала формироваться десантно-штурмовая мотоманевренная группа для отправки в Чечню. Разумеется, Мария оказалась в ней в числе первых. Хотя высаживались в Аргунском ущелье уже не первыми, испытаний и трудностей на них хватило. Сейчас уже привыкла и к бытовой неустроенности, и к бесконечным дежурствам, и к боевым тревогам. И даже научилась засыпать под пулеметную трескотню и грохот артиллерийских орудий.
    К великому сожалению для себя, военврач и здесь, почти во фронтовой обстановке, снова столкнулась с фактами разгильдяйства, бестолковщины и безответственности. И не только среди рядовых и сержантов, но и офицеров.
    - Некоторые из них прибыли, по-моему, сюда не столько по зову сердца или долга, - печалится Мария, - сколько подзаработать и ускорить ход своей карьеры. Есть тут такие "воины", что ходят только по одному кругу: штаб - столовая - спальная палатка. А потом будут бить себя в грудь: мы тоже были в "горячей точке".
    - Органически не переношу распущенность даже во внешнем виде: будь то не по форме одетый неопрятный солдат или сержант, стоящий перед строем с руками в карманах, хуже того, сцепив их ниже живота.
    Не перевариваю офицеров с "досрочным" брюшком, потерявших всякую военную выправку.
    Маша помолчала и добавила: "Может, это потому, что сама предъявляю к себе очень высокие требования".
    - Вы знаете, - продолжила она, - я столько готовила себя и физически, и психически к службе в Чечне, что теперешняя жизнь меня не совсем устраивает. То есть ощущаю потребность и силы для более широкой и активной деятельности.
    - Что Вы имеете в виду?
    - Видите ли, характер болезней поступающих в нашу санчасть больных свидетельствует о том, что не все благополучно с питанием на заставах; остро не хватает овощей и фруктов. Далеко не все в порядке там с гигиеной и санитарией, не везде налажен удовлетворительный быт. Я бы хотела периодически посещать ближние и дальние заставы, чтобы проконтролировать обстановку и по возможности оказать вовремя необходимую помощь.
    - От кого все это зависит? - спросил я Марию.
    - Многое тут зависит от инициативы начальства. А вот оно-то и не любит лишних глаз, особенно таких, как у меня, - смеется моя собеседница. - Поэтому все мои попытки в этом отношении пресекаются "на корню". Знай, мол, свой шесток и "не рыпайся". - Впрочем, - встрепенулась Маша, - однажды я все-таки добилась выезда.
    Как-то с одного блок-поста в Аргунском ущелье поступило сообщение: "Тяжело заболел солдат". Я им подсказываю по рации: "Измерьте температуру". Отвечают: "Под сорок и начинает бредить".
    Транспорта у них нет, да и в таком состоянии везти нельзя. Вертолет на этой скале тоже садиться не может. Звоню в штаб, вызываю автомашину. Но они хотят послать фельдшера-мужчину. Я им доказываю, что там нужен именно врач, и притом - терапевт. Короче, добилась. Беру все необходимое и сажусь в кабину "газона". А там верзила-контрактник лет сорока. Ухмыляется: мол, посмотрим, как взвоешь на трассе под прицелами боевиков.
    Стали спускаться по серпантину. Справа - скала, слева - пропасть, аж смотреть страшно. Тут еще жара стояла, как в Африке. А шофер почему-то наглухо задраил окошки. Сам-то по пояс голый. Я же в камуфляже, застегнута на все пуговицы. Пот глаза заливает, вся мокрая как мышь. Шоферюга видит, как я страдаю, и, знай себе, "поддает": "Если начнут стрелять, пригибайся ниже-ниже и сжимайся клубком - долго будем кувыркаться". Но я собрала себя всю в кулак, напряглась: "Нет, не услышишь от меня ни жалобы, ни стона, зря что ли я себя столько закаляла?!"
    Так и доехала до места, как бы бесчувственным истуканом. Солдатика того все-таки выручила. Опоздай я на несколько часов - дело могло кончиться плохо.
    А вообще-то я, как, наверное, и все женщины, хочу выйти замуж за хорошего парня, свить с ним свое собственное гнездышко и народить кучу детей, - сказала вдруг Маша, как бы спохватившись. Мол, не подумайте, что я такая - зануда и критикан.
    И дай тебе Бог удачи и хорошего казака, капитан Мария!