Евгений Александрович Малюта

    С незабываемых дней беловежской замяти у либеральной России появилась вторая восточная государственная граница. Одна, как известно, проходит там, где всегда проходила, - по Курильской гряде и далее на север, другая, новоявленная, как бы неизвестная и незамечаемая, прошла по самому подбрюшью, в которое уперся коленом Казахстан. Всем известно, что при таком положении возникает ощущение, не вызывающее восторга. Это не образ, не метафора, а существующее реально ощущение дискомфорта у тех русских людей, которые проживают сегодня в нижнем Заволжье, - потомков волжских и яицких казаков, симбирских и пензенских крестьян, малороссийских чумаков, которые, не жалеючи живота своего, головы своей, на протяжении нескольких веков осваивали дремучие степи Волжско-Уральского Междуречья.
    Восток хоть и был всегда делом тонким, то есть коварным, но во времена еще Ивана Грозного грезился русским первопроходцам заманчивым, сурово-романтичным, а потому желанным. И они шли вопреки всем опасностям, без оглядки, в сторону восходящего солнца. Вспомним хотя бы славного казака Ермака Тимофеевича. Таких, как он, но забытых историей, было немало. О себе они оставляли память в виде земляных острожков и военно-охранительных крепостниц, на месте которых потом возникали города. В конце XVI века, в годы правления Бориса Годунова, была создана Волжская сторожевая линия от Нижнего Новгорода до Астрахани - одна из самых больших не только в Московском государстве, но и в Европе. На линии выросли города-крепости Самара, Царицын, Саратов.
    Чувствуя за своей спиной такой надежный тыл, несколько сот вольных волжских и донских казаков вышли почти в то же самое время на порубежье к славной реке Яик (Урал). Они основали Яицкий городок и цепь пограничных крепостей и станиц на реке вплоть до самого Каспия. К сожалению, в нашей отечественной истории, особенно советской эпохи, а уж тем паче эпохи демократии, этому факту не придавали и не придают какого-либо исторического значения. Понятно почему: в одном случае как бы не поранить интернациональные братские отношения, в другом - умолчанием потрафить националистической гордости "потомков чингизидов", освободившихся от советских оков и осчастливленных независимостью.
    А суть дела в том, что яицкие казаки, как писал наш прославленный, высокочтимый Николай Михайлович Карамзин, "наводили ужас на ногаев". Этой короткой фразой историк фактически сказал все или почти все о призвании, об исторической миссии, выпавшей на долю лихих русских людей в лике вольной казацкой "голутвы", которая с гордостью пела о себе:
    Промеж было Казанью, промеж Астраханью,
    А пониже города Саратова, А повыше было города Царицына…
    Вот этот присущий казакам дух вольницы, органичная востребованность гуляй-поля, удальского размаха, без которых ими не мыслилось существование, нашли самовыражение на берегах Яика. Междуречье Волги и Яика виделось казакам не иначе, как той же Понизовой вольницей между Доном и Волгой. Но это жизненное пространство, которое по своим масштабам превосходило любое европейское государство, переварить было непросто. Хозяйничать на этом пространстве стремились, сменяя друг друга, кочевые орды, шедшие волнами из далекой Джунгарии (Китая): в степном Междуречье они находили большие запасы корма для скота и относительно безопасное место обитания, откуда можно было совершать безнаказанно грабительские набеги на русские поселения, убивать, брать в полон и продавать русских в рабство на рынках Хивы. А вот этого казаки никак не хотели терпеть. И тут, как говорится, нашла коса на камень: выяснять отношения пришлось кряду почти два столетия - практически до середины ХVIII века.
    Став кордонами и городками на засечной линии по Яику вниз до самого Каспия, казаки сделали ее почти неприступной. Междуречье стало русским котлом, но изрядно кипящим: в него попали ногайские и калмыцкие орды. Конечно, самодеятельная засечная линия по Яику очень даже по душе пришлась царским властям, потому что к востоку от этой реки открывались киргиз-кайсацкие (казахские) степи - своего рода ворота к богатым торговым центрам Средней Азии, Персии, Индии. Ценность этих рынков особенно осознавалась Петром I который хотел "путь во всю полуденную Азию отворить". Главным для русских стал торговый путь из Самары, через ногайскую степь, далее через Яик и Эмбу на Бухару, Кроме того, появление засечной линии по Яику создавало условия для более безопасного плавания по Волге. Находившиеся в русском котле - Междуречье татарские орды уже не могли позволить себе большие вольности; если и пытались шалить, то по мелочам и с большой оглядкой.
    И здесь надо сделать отступление. Несмотря на то, что еще в 1634 году вольный Тихий Дон как центр казачества присягнул на верность московскому правительству и обещал не нарушать порядка своими разбоями и нападениями на соседей, своевольства продолжались. Причем не только на Дону. Дело в том, что во всем казачьем воинстве постоянно существовало две партии: сторонники верховной московской власти - служивые и домовитые казаки и воровские казаки - господа-разбойнички, голутвенные люди, удалые добрые молодцы. Свою вольницу они считали независимой и самоуправной. Как раз эти "удалые добрые молодцы" составляли абсолютное большинство. И подчиняться кому бы то ни было они никак не желали. Московское правительство вело беспощадную борьбу с ними, часто подвергало их свирепой казни. Тем не менее, оберегая свои вольности, свой военно-общинный уклад жизни, привечая беглецов разного роду-племени, казачество придерживалось незыблемого принципа: "С Дону выдачи нету!" Точно так же поступали волжские и яицкие казаки.
    Царь Петр Алексеевич первым посягнул на нерушимые принципы вольного казачества. Сделать это его заставила необходимость укрепления государственности на размытых юго-восточных рубежах Российской империи. Но попытки обуздать казацкую голутву, подчинить, закабалить ее почти всегда приводили к возникновению мощного повстанческого движения. Для его подавления царские власти нередко привлекали головорезов из числа кочевников, блуждавших по степям Междуречья. Петр I, например, заигрывал с калмыцким ханом Аюкаем. И не только потому, что ему нужна была эльтонская соль. Когда в 1700 году взбунтовавшиеся казаки осадили город Дмитриевск в устье реки Камышинки, астраханский воевода князь Хованский усмирил восстание с помощью трех тысяч калмыков.
    Но потенциально кочевые орды, несмотря на дипломатическое заигрывание с ними царских чиновников, представляли огромную опасность для России. В лице Большого улуса Ногайской орды шведский король Карл XII нашел надежного союзника в борьбе против Петра I и все возрастающего политического могущества России. В то время когда русский царь готовился к Полтавской битве, 100-тысячная легкая конница Ногайской орды двинулась из Заволжья на Курскую землю. 29 июня 1709 года у крепости Ливны произошло грандиозное сражение курян и ногайцев, которое по числу участников гораздо превосходило Полтавскую битву. Русские не дрогнули: ногайская орда была перебита поголовно. Кстати, историки проявили странную забывчивость об этом судьбоносном событии для нашей страны. Победу курян трудно переоценить: она не только сорвала честолюбивые захватнические планы Карла ХII, но и укрепило позиции казачества на яицком порубежье, основательно подорвало силы и возможности кочевников в Междуречье. А, как известно, мобильные и хорошо вооруженные, но немногочисленные отряды яицких казаков не всегда могли противостоять нашествию кочевых племен, однако при любой возможности расправлялись с ними так же беспощадно, как это делали сами ордынцы.
    В 1725 году яицкий атаман Арапов с товарищами прибыл в Петербург, чтобы просить правительствующий Сенат о постройке крепости для защиты границы на заставах по Яику выше яицкого городка, на устье реки Сакмары вблизи башкирских юртовских станов, где переправлялись и ходили в Россию неприятельские каракалпаки и киргиз-кайсаки. Они разоряли русские города и поселения, а людей брали в плен. Сенат согласился с предложением атамана Арапова, но с условием, что он со своими гулебными станами войдет в государево подчинение. В свою очередь Военная коллегия потребовала от него не принимать впредь беглых великороссиян и малороссов.
    Власти понимали, что без объединения и консолидации всех сил своевольного казачества трудно добиться контроля над ним. В 1731 году принимается решение о создании Волжского казачьего войска в слободе Дубовке, ставшей потом посадом. Впоследствии в составе войска создали два полка - Дубовский и Астраханский. Они несли сторожевую службу вверх до Саратова и вниз до Астрахани, затем стали выходить дозорами на левый берег Волги, чтобы вести наблюдение за передвижением кочевых орд в Междуречье. Постепенно контроль над заволжской степью усиливался. На речках Еруслане, Большой и Малый Узени появились первые русские поселения, в частности скиты старообрядцев - ревнителей истинной православной веры.
    С приходом на трон дочери Петра Великого Елизаветы был вновь восстановлен правительствующий Сенат, от управления страной полностью отлучались и изгонялись в далекую ссылку иностранцы - пятая колонна и агенты влияния, говоря современным языком. Высшие государственные должности вновь заняли русские. "Россия пришла в себя, - писали русские историки. - Народный дух раскрепостился, бедствия, вызванные бироновщиной, остались позади. Человек стал полезным работником в стране". В России начинается разработка природных богатств, которую ведут русские промышленники.
    В сферу экономической деятельности вовлекается Нижнее Заволжье. В 1747 году на озере Эльтон под руководством вятского воеводы подполковника Николая Федоровича Чемодурова разворачивается промышленная добыча соли. Это легендарное имя почти забыто историками. А между тем именно Чемодурову Россия обязана русской колонизацией Междуречья. Он непосредственно занимался сооружением городков соляников на Эльтоне и Волге, набором работных людей, организацией воинских казачьих караулов и выбором направлений солевозных трактов на Дмитриевск и Саратов. В том же 1747 году по этим двум трактам стали доставлять соль на фурах к пристаням на луговой, то есть левой, стороне Волги. К этому делу сенатским указом, на основании доношения подполковника Чемодурова, были привлечены многие тысячи малороссийских чумаков, крестьян Пензенской и Симбирской губерний. Охрану промысла и транспортных путей правительство доверило хорошо вооруженным воинским командам и казачьим постам.
    С 1747 года начинается интенсивное заселение русскими людьми Волжско-Яицкого Междуречья. Они создают многочисленные уметы на Николаевском и Покровском солевозных трактах, слободы и хутора на реках и озерах, на лиманах. Остатки кочующих ногайских племен, а следом калмыцкая орда, блокированные со всех сторон городками с воинскими командами и казачьими заставами, постепенно мигрируют на юг, к Каспию и за Царицын.
    Тем временем на востоке, за Яиком, развернулась яростная схватка между кочующими племенами за жизненное пространство. На грани полного физического истребления оказалась киргиз-кайсацкая (казахская) орда. Ее ханы воспринимали Россию как страну национальной терпимости и поэтому в дни нависшей опасности страстно жаждали попасть "под руку" московского царя, чтобы жить спокойно, в соответствии с собственными традициями, обычаями и законами империи. В 1731 году киргиз-кайсаки Младшего жуза и части Среднего жуза добровольно приняли российское подданство, а в 1740-1743 годах на такой шаг пошла остальная часть Среднего жуза.
    Царские власти повелели яицким казакам пропустить через их засечную линию, в тыл, за спину, киргиз-кайсаков, которые двинулись к Рын-пескам на юго-востоке от озера Эльтон. Ордынцы стали кочевать по степям от этого озера до верховьев речки Торгуй. Таким образом, большая часть ставшего русским Междуречья была великодушно отдана "на кормление" иноверцам - так называемой Внутренней Букеевской орде. Такое ущемленное положение, конечно же, никак не устраивало яицкое и волжское казачество.
    Недовольство "интернациональной" политикой царских властей стало одной из причин участия его в пугачевском бунте. "Чадолюбивая мать Отечества" Екатерина II со свирепой жестокостью расправилась с донскими, волжскими и яицкими казаками.
    В 1775 году река Яик была переименована в Урал, а столица казаков Яицк - в Уральск. Тогда же была ликвидирована Запорожская Сечь. В 1777 году за участие в восстании большую часть волжских казаков переселили на Терек, их столицу, Дубовский посад, отдали переселенцам из Малороссии. Русское присутствие было сильно ослаблено в Междуречье. А с удалением на восток границ Российской империи потеряла свое порубежное значение засечная линия казаков по реке Урал. И тем не менее она сыграла свою выдающуюся роль в заселении бассейна этой реки на всем протяжении - от Каспия и до самого Оренбурга -русскими людьми. В то время когда киргиз-кайсаки не изменяли своему юртовскому кочевому образу жизни, русские и переселенцы из Малороссии интенсивно осваивали земли, строили города, хутора, слободы и станицы, развивали скотоводство и промыслы. Такое продолжалось до известных революционных событий в России.
    В 1921 году 17 участков Ленинского уезда (станция Джаныбек и др.) на востоке вновь созданной Царицынской губернии по решению Советского правительства отошли к Казахской автономной республики в составе РСФСР. Административная граница разделила фактически русское Волжско-Уральское Междуречье на две территории по национальному признаку. Русский Средний и Нижний Урал с казачьими городами и станицами, а также территория от реки Урал почти до самых соленых озер Баскунчак и Эльтон попали под казахскую юрисдикцию. Позже была создана Казахская ССР. И все же во все годы существования "единого и могучего" Советского Союза положение русского населения на реке Урал и в Междуречье мало чем отличалось от дореволюционного периода, от положения коренного населения в самой РСФСР. Оно резко изменилось после того, как богомерзкая, преступная троица в Беловежской Пуще под хмельной звон стаканов рассекла вопреки результатам союзного референдума тело страны на части - по административным границам союзных республик, которые отныне становились незалежными. Не распад, а рассечение нанесло увечные раны прежде всего русскому народу, который расчленили государственными самостийными границами. Раны и сегодня продолжают кровоточить. И будут впредь кровоточить, пока правителям современной РФ не хватит мужества заявить громогласно, как это сделал в свое время Богдан Хмельницкий:
    "Чтоб вовеки веков все едино были!" И это, кажется, ничего не стоит сделать сегодня. Но, видно, кое у кого другие планы и виды.