Обращается к вам постоянный внимательный читатель и подписчик журнала "Русский Дом" Иванов Андрей Иванович. Искренне переживая проблемы, заботы и боль Отечества, твердо убежденный в необходимости Православного пути России как единственного выхода из тупика российского лихолетья, все больше укрепляюсь в мысли об исключительном значении в пробуждении сознания нашего народа имени Ф.М. Достоевского. Убежден, что не только мне, но и многим читателям вашего журнала было бы небезынтересно узнать, не рассматривался ли Русской Православной Церковью вопрос о канонизации ФМ. Достоевского, каково мнение по этому вопросу священнослужителей и авторов публикаций журнала, рядовых читателей. Имя Достоевского стало неотъемлемой частью православной России, силой, внушающей к русскому народу неподдельное уважение со стороны друзей, а у недругов от отсутствия понимания души русского человека - панический страх и глухую ненависть ко всему русскому: народу, его истории, культуре. Имя гения русской православной философской мысли, к коим, несомненно, принадлежит Достоевский, при его причислении к лику святых дало бы еще одного заступника земли Русской.
    С искренним уважением
    и верой в грядущее возрождение России,
    капитан I ранга запаса А. Иванов

    Несомненная заслуга Достоевского перед Церковью в том, что он многих привел к христианству. Достоевский заставляет задуматься о самом главном. Мыслящий человек не может не ставить вопросы о жизни и смерти. Достоевский велик, потому что он не боится заглядывать в глубины человеческого существования. Помню, как сказала мне одна не верующая в Бога женщина: "А зачем думать о смерти? Когда придет, тогда придет". Однако глубина человека, по справедливому замечанию Л. Толстого, определяется тем, насколько он чуток к тайне смерти. Поистине, "мудрец отличается от глупца тем, что видит все до конца". До конца старается проникнуть Достоевский и в проблему зла, которая приобретает все более трагическое значение для человеческого сознания. Эта проблема - в истоке разных видов атеизма, и она остается мучительной и для переступающих порог Церкви, пока не откроется им благодатно Истина. Многие великие писатели касались этой темы. И порой более ярко, чем философы и даже богословы. Они явились своего рода пророками. Самый великий из этих пророков, самая великая душа, которая мучилась этой проблемой, был Достоевский. Мы должны быть очень внимательными к этим писателям. Если бы они жили в наше время, они, несомненно, попытались бы обновить свое видение зла. Надо знать глубины зла, чтобы не строить иллюзий в социальном или нравственном плане. И надо знать глубину добра, чтобы противостоять современному атеизму, уже не воинствующему атеизму марксистов и не самоистребляющему и претенциозному атеизму экзистенционалистов, а открытому сатанизму. Достоевский свидетельствует, что человек с глубокой душой и развитым интеллектом, но без Бога превращается в беса. Он не может жить на "скучном благопристойном уровне". Достоевский показывает, до каких бездн может дойти незаурядная натура. Он же сказал: "Если Бога нет, то все позволено". Наиболее удачен психологически в этом смысле образ Раскольникова. Совершив убийство, он чувствует, что с его душой все кончено. Когда человек переступает черту и попадает во власть бесов, ему остается либо самоубийство (как у Ставрогина или Свидригайлова), либо покаяние (как у Раскольникова). Достоевский очень русский писатель. Он любит русский народ, и, как никто, проникает в душу народа. Даже до болезненности. "Без Христа русский человек - дрянь". Ему многое было открыто, он видел грозящие нашему народу опасности. Он говорил о наступлении "братства без братьев": "И пойдут братики откалывать друг другу головы", и что "где нет братьев, там никакого братства не создашь". Исполняется его предвидение и относительно "инородцев". "Не правда ли, что они угнетены в России? - пишет он еврейской девушке. - Если дать им волю, они превратят русских в рабов и будут заживо сдирать с них кожу". "Бесы" - пророческое произведение, предупреждение не только о революции, но и о новых бесах, которых мы видим сегодня. Луначарский всерьез предлагал поставить скульптуру Достоевскому с надписью: "От благодарных бесов". В этом смысле сбылись предсказания писателя по поводу "русского мессианства" - особые испытания выпали на долю именно русского народа. И что бы ни происходило с неумирающей верой в силу Православия, продолжает звучать: "Россия еще скажет свое последнее слово миру".
    Достоевский правдиво подметил широту и талантливость русского человека. Он пишет о русской молодежи, о русских мальчиках, которые говорят о Боге. Он показывает, насколько целомудренна русская женщина. Если она это теряет, она страдает. У Достоевского нет легкого отношения мужчины и женщины, как это можно часто видеть в западной литературе. Он не превращает тайну жизни в водевиль. "Растлить невинную девушку - это все равно, что разорить храм Божий", - настолько он чувствует сакральную тайну пола. Сколько у нас в памяти таких ключевых его слов, с предельной простотой определяющих самую суть происходящего. Все знают его слова о "слезе ребенка". Видя миллионы беспризорных и растлеваемых детей, океан детских слез, мы даем точную оценку сегодняшнего "строительства". Новую силу обретает вот эта его, например, всем известная мысль: "Красота спасет мир". Красота, то есть правда и благодать Христова, явится спасением для многих там, где будет сплошное уродство, то есть грех как норма.
    Каким современным для нас оказывается Достоевский в "Дневнике писателя" по самым жгучим вопросам наших дней. Он заступается за Сербию, выступает против агарянского нашествия, против лжи западной демократии и экспансии католицизма. Или возьмите его легенду о Великом Инквизиторе в "Братьях Карамазовых". Как точно обозначена здесь тайна беззакония: "Пусть Христос нам не мешает, всем будет спокойнее без Него жить - так, как люди привыкли". Хуже всего, что это относится и к Церкви. В самом Великом Инквизиторе много от католичества и фарисейства, от угождения миру, от потакания людским похотям, от компромисса с ложью. Так что такая Церковь все более становится, по выражению святителя Феофана Затворника, "внешней видимостью", из которой исходит, согласно Писанию, антихрист.
    Одним словом, гениальнейших прозрений Достоевского не счесть. Он увидел ужас жизни, но также и то, что есть выход в Боге. Он не говорит о брошенности людей.
    При всей их униженности и оскорбленное™ есть для них выход - верою, покаянием, смирением и прощением друг друга. Самое большое достоинство Достоевского в том, что он показал, что если Бога нет, то и человека нет.
    Но вот любопытное явление. Достоевского страстно любят не только устремленные к христианству мыслители Соловьев, Леонтьев, Розанов. Почему иностранцы-японцы так полюбили Достоевского? Они не за христианство его полюбили, а за что-то совсем другое.
    Экзистенциалисты - все поклонники Достоевского без Бога. Сартр написал: "Но ведь действительно все позволено, потому что Бога нет". Камю, Жид называли его своим учителем, потому что им нравилось рассматривать, до какой глубины падения может дойти человек. Герои Достоевского вступают в опасную игру, ставя вопрос: "Могу ли я или нет переступить черту, которая отделяет человека от бесов?" Камю через это переступает: ни жизни нет, ни смерти нет, ничего нет, если Бога нет. С одной стороны, Достоевский предсказывает, что будет в последние времена. Жизнь без Бога - полный распад. А с другой - он так ярко описывает грех, так живописует его, как бы вовлекая читателя в него. Он делает порок не лишенным размаха, очарования. Интересно, что нацисты любили Достоевского, Ницше чуть ли не переводил его. У Достоевского в его описаниях очень болезненное и утонченное сладострастие. Как потом любили повторять декаденты эту фразу: "аромат греха" - не буквально его слова, но тот смысл, который присутствовал порой у него в описании греха. Это созвучно где-то со знаменитыми "цветами зла" Бодлера и "красотой зла" Ницше. Интересно, что глава, в которой подробно описывается, как Ставрогин соблазняет двенадцатилетнюю девочку, была запрещена цензурой. Только после революции это было разрешено. В каком-то смысле не только Толстой, но и Достоевский был "зеркалом русской революции". Любовь русского человека к заглядыванию в бездну, о которой так вдохновенно говорил Достоевский, обернулась для него падением в эту бездну. Самое страшное противоречие у героев Достоевского - это когда человек понимает, что такое "идеал Мадонны" и не отказывается от "красоты Содома". Приведем еще один соблазнительный пример непонимания Достоевским нравственных норм Церкви. По мысли писателя, Сонечка Мармеладова совершает жертвенный подвиг, когда идет на панель ради спасения детей от голода. Перед нами актуальный вопрос: возможно ли ради блага других отступление от заповедей Божиих? Бывают ли обстоятельства, когда это необходимо сделать? Для православного сознания совершенно очевидно, что заповеди Божий и обстоятельства, которые дает Бог, - это одна и та же воля Божия. Поэтому не бывает обстоятельств, когда исполнение заповедей Божиих делается невозможным. И слово Писания убеждает нас в этой истине: "Не говори, ради Господа я согрешил. Ибо он не имеет надобности в муже грешном. То, что Он ненавидит, не должно делать".
    Многие исследователи Достоевского справедливо отмечают, что преображение человека, его приход к вере дается у писателя гораздо слабее, чем описание пороков. Положительные герои у него гораздо беднее.
    И, наконец, очень серьезный момент, касающийся тайн нашей веры. Известно, что под влиянием Достоевского в православном богословии развилась либеральная идея так называемой "сострадательной любви". Митрополит Антоний (Храповицкий), ставший после революции предстоятелем Русской Зарубежной Церкви, страстный поклонник Достоевского, в юном возрасте ходивший к нему, как к старцу, на исповедь, в своих сочинениях доходит до мысли, что наше спасение совершено в Гефсимании "сострадательной любовью" Христа к роду человеческому. И, следовательно, Голгофа является как бы необязательной. Ее могло и не быть. Против этой "крестоборческой ереси" резко выступили митрополит Елевферий ("Догмат об искуплении"), архиепископ Серафим (Соболев), епископ Феофан Полтавский и другие выдающиеся богословы двадцатого столетия. У митрополита Антония налицо подмена духовного душевным. Вера подменяется напряжением чувств, в то время как спасение от греха и смерти возможно только силой Божией, явленной на Кресте, и нашим приобщением этой силе через жизнь по заповедям Божиим через покаяние и таинства Церкви. Дал ли Достоевский повод так трактовать его? Несомненно, некий надрыв, присутствующий в его сочинениях (и любование этим надрывом), передался богословию митрополита Антония и его последователей и проявился в их религиозных заблуждениях.
    Велика роль писателя. Если "за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда" (Мф. 12, 36), то что сказать о слове, зафиксированном на бумаге. Это страшная ответственность - быть писателем.
    Мы ни в коем случае не хотим умалить подвиг Достоевского. Так написать и столько написать - это подвиг. Он писал, потому что хотел донести до людей правду, которая ему открылась. И мы не сомневаемся в блаженной участи его в вечности. Преподобный Амвросий Оптинский сказал о Достоевском: "Этот кается". Он умер, читая Евангелие, и на смертном одре лицо его просияло.
    Да, святость может быть нетрадиционной, и Богу виднее, кто святой, а кто не святой. Церковь не создает новых святых, а свидетельствует о том, что явлено Духом Святым. Святой - это когда после смерти человека происходят чудеса, и к нему можно молитвенно обращаться. Католический подход - причислять к святым по делам, по достижениям. Но никуда не уйти от того, что дела Достоевского - его сочинения - остаются на земле до скончания века и не перестают оказывать свое влияние на души многих.

    Дорогой отец Александр!
    Вы получаете, судя по всему, слишком много писем с благодарностью за ваши издания "Чудеса царственных мучеников". И вот теперь выйти у Вас два объемистых тома почти в тысячу страниц, где собраны лучшие из них. Мое письмо будет отличаться от этих похвал. У меня одни вопросы - недоумения. Первый вопрос: почему так много чудес? Где Вы видели их столько у какого-нибудь еще святого? Второй вопрос: насколько прочны исцеления, которые описаны в ваших книгах? Не возвращается ли снова после некоторого времени к исцеленным их прежняя болезнь? И самое главное. Мне кажется, духовная жизнь должна заключаться не в искании чудес, а в том, чтобы научиться все смиренно принимать, как из рук Божиих. Несомненно, чудеса помогают нам, когда мы делаем первые шаги в вере. Но вообще они более убедительны для простых людей, и потому, как правило, распространены среди них. Не превращает ли такой подход Бога в магического целителя? И если мы надеемся на чудо, для чего же тогда медицина? Сейчас все помешаны на чудесах, всюду ищут чудесное. Не превратится ли от этого наша вера в глазах многих в своего рода утопию? Поймите меня правильно, я знаю, что с самого начала было много чудес в Церкви, но ведь это нужно было для язычников, приходящих в нее. Разве не важнее для нас внутреннее благодатное просвещение?
    Николай Самохин, Московская область

    Дорогой Николай! Прежде всего я хочу подчеркнуть, что самое великое чудо - благодать Божия, заповеди Христовы и таинства Церкви. Но все пишущие о чудесной помощи святого Царя-мученика как бы говорят: "Мы пишем вам о том, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши". Свидетелей этих чудес тысячи. И часто неверующие врачи восклицают: "Мы ничего не понимаем! Медицински это необъяснимо. Действительно, здесь должна быть Божия рука". Конечно, это не значит, что все получают помощь и исцеление, как только они обращаются к святому Царю-мученику. Просто иногда это дается здесь или там, но как знамение для всех: мы носим жизнь в наших телах, предназначенные к славе. Может быть, и так, что исцеления эти временные. Это не отнимает от них подлинности. Я знаю многие случаи исцелений, медицински засвидетельствованных, которые длились от нескольких месяцев до нескольких лет, когда Господь давал здоровье этим людям, чтобы они могли исполнить определенное им служение. Ну и что, что болезнь снова возвращалась! Если слепому дается видеть в течение нескольких месяцев, даже нескольких дней, разве это не радость? В принципе в любой медицине излечение дается только на время. Что бы ни было, приходит для каждого время смерти - вхождение в вечное исцеление. И может быть, благодаря этой болезни, от которой человек так чудесно на время избавился, будет дано ему вечное исцеление.
    Вопрос не должен бы стоять: почему так много чудес, но почему так их мало? Почему не явлена нам Божия милость и сила через этого святого? Из-за его строгости или по нашим грехам? О святом Царе-мученике Николае собрано столько свидетельств, потому что память и молитва православных людей сосредоточились в этот период на его имени. А так Господь не только о Себе, но и о всех своих святых говорит: "Если бы писать о том подробно, то самому миру не вместить бы написанных книг". Веруем ли мы действительно, что Бог может так чудесно войти в нашу жизнь? Когда Христос приходит в Свою страну, Он удивляется неверию всех и в результате не может совершить там чудес. Неужели мы сегодня уподобимся жителям того Назарета? Неужели Вы думаете, что болезнь нужно принять, как из рук Божиих, ничего не делая? Но в таком случае не надо принимать аспирин и анальгин и не надо делать операции. Вы пишете: "Это хорошо для простых людей, для примитивного сознания". А у нас разве не гораздо более примитивное сознание, если оно закрыто для Бога? И не надо говорить, что искание чудесной помощи превращает Бога в магического целителя. Наоборот, здесь ты начинаешь понимать, что все зависит от твоего участия - от твоей молитвы и твоей веры. И Бог только ждет того, чтобы ты не был безучастным. А ты в свою очередь исполняешься доверия к Богу. Странно звучит Ваш вопрос: "Для чего же тогда медицина?" Через медицину разве не тот же Бог действует? И слишком категоричен Ваш вывод: "Все помешаны на чудесах, всюду ищут чудесное". Да, Церковь постоянно предупреждает об опасности ложных чудес, в особенности в наши последние времена. Но жизнь невозможна без чуда. На самом деле, она возможна только на уровне чуда. Отказаться от такого видения жизни - значит, потерять детское восприятие. Но только дети имеют доступ в Царство Христово. Вы пишете: "Это своего рода утопия". Но нет ничего менее утопичного, чем чудеса, совершенные благодатью Божией. Это факты, физические факты, химически констатируемые, медицински засвидетельствованные. "Это было хорошо в начале Церкви, для язычников, приходящих в нее". Но сегодня наш мир разве не более языческий, чем в первые века христианства? Такой отупевший, что нужны ослепительные чудеса, чтобы открылись глаза у всех. И Бог всегда дает это для обращения неверующих, каковыми и мы являемся в какой-то части нашего сердца. "Внутреннее обращение - вот что существенно". Конечно! Но почему же уничижать внешние знаки очищения сердца, дарования Богом прощения? Для чего разделять то, что Бог соединил? Для чего быть более "духовным", чем сам Бог? Если бы на месте исцеленного был твой брат, или сын, или лучше ты сам, стал ли бы настаивать на такой духовности? Больной, которого оставляет недуг, тебе безразличен? Пусть так, но не Богу. На самом деле, все просто. Как говорит слово Божие: "Приди и виждь". В нашем храме чудотворная икона святого Царя-мученика и доныне время от времени мироточит. Что делает Христос, когда к нему приходят с вопрошанием от Иоанна Предтечи: "Ты ли Тот, Который должен придти, или другого ожидать нам?" (Лк. 7, 19). И что же Он отвечает: "Пойдите, скажите Иоанну, что вы видели и слышали: слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают, нищие благовествуют". Так нищие духом воспринимают благую весть о спасении. Они имеют право на такие чудеса. Они имеют нужду в том, чтобы видеть, ощущать, слышать, касаться. И милосердие Божие отзывается. Господь любит даровать им видеть, слышать и касаться глазами, ушами, руками и сердцем, прежде всего, чуда новой жизни. Не надо отнимать у Бога право являть Свое милосердие. В особенности сегодня, когда в мире столько жестокости и равнодушия. Не надо отнимать у нищих духом чудесное знамение, что они Богом любимы. Те, кто не может радоваться радостью нищих духом, как они могут услышать: "Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство небесное?" (Мф. 5, 3).
    Протоиерей Александр ШАРГУНОВ