Иеромонах Нектарий (Лымарев)

    В марте 1917 года молодой земский врач М.А. Булгаков вернулся из отпуска в село Никольское Смоленской губернии - место своего служения. Отпуск он проводил в Саратове и Москве, и то, что он видел там, не могло доставить радости. Симптомы начинавшейся революции были столь же тоскливы, что и симптомы сифилиса, от которого каждый день пользовал доктор толпами бежавших с фронта в родные деревни солдат. Так что возвращение домой означало возвращение к тяжким, полным изнурительного труда будням деревенского лекаря.
    В один из таких дней ему пришлось отсасывать ртом через трубочку дифтеритные пленки из горла тяжелобольного мальчика. По неосторожности одна из пленок попала в рот самого врача. Неудачно сделанная прививка вызвала страшный зуд во всем теле, спасти от которого могло, как казалось, лишь одно средство - инъекция морфия. Шприц со спасительным раствором принес покой и отдых от несносной боли.
    Прошло несколько дней, необходимость в морфии отпала, но доктор не спешил отказываться от чудесного действия белого кристаллического порошка. Более того, стал принимать его два раза в день. Моменты приема наркотика стали казаться ему "высшей точкой проявления духовной силы человека". Он садился за стол и начинал писать, пытаясь передать то, что открывалось тогда его мысленному взору.
    Странное видение поразило воображение доктора - огненный змей, сжимающий в своих смертоносных кольцах женщину. Впечатление было столь сильным, что требовало излиться на бумагу.
    Это видение уже не впервые посещало Булгакова. В 1913 году студент-медик Киевского университета принес домой кокаин, предложив участвовать в эксперименте и своей молодой жене. Плодом этого опыта явился недописанный рассказ "Зеленый змий", вызванный наркотическим переживанием, облеченным в образ огромного смертоносного змея.
    Тогда, в 1913 году, ни кокаин, ни литература не успели увлечь Булгакова. События 1917 года, связанные с приемами морфия, наполнили новой силой ставшие уже забываться образы и ощущения. Доктор вновь принимается за литературные опыты, скрывая написанное даже от жены, так как не надеялся, что кто-нибудь будет в состоянии понять переполнявшее собою его душу.
    Долго использовать морфии в качестве источника для вдохновения не получилось - довольно скоро открылись его коварные, предательские свойства. Болезнь морфинизма принимала все более очевидные размеры, пришлось уехать сперва в Вязьму, затем в Киев. Потребность в наркотике возрастала с каждым днем, доставать же его становилось все сложнее, что вызывало мучительные приступы синдрома абстиненции (ломок). Булгаков издергался, осунулся, постарел - казалось, смерть подступила совсем близко.
    Однако произошло нечто чудесное, случающееся в таких случаях не часто, -смерть отступила. Постепенно Булгакову удалось сократить прием морфия, а затем совсем оставить его. Но разбуженное наркотическим вдохновением литературное дарование не исчезло, с скором времени оно заставило бывшего земского врача весьма решительно изменить свою жизнь, отдавшись литературе и навсегда оставив медицину.
    Не будем считать этот период жизни М.А. Булгакова чем-то маловажным, видеть в его увлечении морфием лишь трагический недуг. Все окажется гораздо серьезней, если соотнести вышеуказанные обстоятельства его биографии с той практикой и тем пониманием значения приема наркотических средств, которые существовали с древнейших времен. Согласно апокрифической "Книге Еноха", еще допотопное человечество обучил "силе корней и трав" демон Азазель (не случайно его имя будет использовано в романе "Мастер и Маргарита"). Древние греки и римляне, шумеры Ассирии, даосы Китая, зороастрийцы и индуисты, шаманы Сибири и Америки, друиды кельтов и мусульманские суффии, словом, мистики едва ли не всех времен и народов использовали наркотики как магическое средство. Наиболее частое их применение - в мистериях и при обрядах инициации (посвящения). С их помощью посвящаемый становился способен узреть невыразимое, проникнуть в мир духов, чтобы приобрести сверхъестественные способности и дарования. Цена посвящения - ритуальная (и, конечно же, вечная) смерть посвящаемого, как бы заново рождающегося после этого, но уже в ином качестве "избранника богов".
    Происшедшее с доктором Булгаковым было именно посвящением в литературу, совершившимся по всем правилам древних мистерий. Здесь присутствовали все три их составляющие: опыт соприкосновения с иным миром для получения мистического озарения, опыт смерти, умирания и, наконец, возрождение в ином качестве.
    Морфий "убил" врача Булгакова и родил - гениального писателя. Конечно, всякий талант дается от Бога, но то, как он раскроется и будет использован, под чьи знамена будет принесен своим обладателем, во многом зависит от того, куда склонится свободная воля человека. Интерес или, скорее, какая-то болезненная тяга ко всему мистическому и оккультному существовала у Михаила Афанасьевича с детства, проявляясь в чтении литературы подобного рода, увлечении спиритическими сеансами и т.д. Однажды ночью, будучи еще юношей, он разбудил свою младшую сестру Надежду и спросил: "Знаешь, где я сейчас был? На балу у сатаны!" Не сам ли хозяин того бала через несколько лет явился в своем издревле известном образе, чтобы в наркотических видениях вдохновить его литературные начинания.
    Сам Булгаков вполне осознавал демоническое начало в своем творчестве, как видно из его произведений и писем. Его первая жена вспоминала, что в середине 20-х годов он часто изображал на листках бумаги Мефистофеля и раскрашивал цветными карандашами. Такой портрет, заменив собою икону, всегда висел над рабочим столом писателя.
    Источник вдохновения не мог не оказать влияния на содержание творчества. Болезненное очарование смертью, страсть к разрушению, дух кощунства, копившиеся в душе писателя, должны были найти свое выражение. Смерть, одновременно и пугающая, и притягательная, становится, можно сказать, главным героем его произведений. Бесы, сеющие разрушение и смерть, по автору, мстят всему живому. На это же указывает их "огненное дыхание" и жар, несвойственные вообще-то хладнокровным рептилиям. Примечателен и тот адрес, откуда они начинают поход на Москву: село Никольское Смоленской губернии. То самое, где получил свое наркотическое посвящение сам Булгаков, зачарованный смертоносной красотою сжимающихся огненных змеиных колец.
    Пройдут годы, и они все же совершат свой неудавшийся поход на Москву, но на сей раз уже в ином, более импозантном обличье. В черновиках и ранних версиях романа "Мастер и Маргарита" Воланд со своей свитой почти полностью уничтожают Москву, по воле автора предав ее пожарам и разрушению. Только в последней версии романа Булгаков умеряет жестокость этих глав, ограничив ее безобразиями в "Торгсине" и "Грибоедове", да и то "без членовредительских штук".
    Еще в ранней юности отвергнув веру в Божество Иисуса Христа, Православное учение о Нем и о мире, Булгаков при этом не был все же ни атеистом, ни сатанистом в полном смысле этого слова. Хотя его произведения полны открытого прославления сатаны, кощунственных выпадов против священнослужителей и внешнего выражения религиозности, хотя он остро чувствовал свою связь с демоническим миром, при этом он, как ни странно, по-своему верил в Бога и Христа, обращался к Нему и даже возмущался атеистической прессой. Об этом ясно свидетельствуют его собственные дневниковые записи, пометки в рукописях, воспоминания знавших писателя при жизни.
    Эта удивительная двойственность, сознаваемая самим писателем, требовала философского и даже богословского (вернее, богоискательского) осмысления и обоснования. Попыткой этого стал последний, самый важный для Булгакова роман "Мастер и Маргарита". Сделать это было тем более необходимо, чем ближе подходила страшная гостья - смерть. О том, что она близка, Михаил Афанасьевич знал очень хорошо. Он сам за несколько лет с точностью предсказал год и обстоятельства своей кончины, когда ничто еще как будто не предвещало ее.
    Постепенно к нему приходит понимание того, что этот последний "закатный" роман, с такой неотступностью пишущийся даже не им, а через него, - это уже не просто литературное произведение, а исповедание веры. Он надеется в надвигающейся Вечности получить по этой "вере своей" от "своего", им самим "угаданного" Христа. Ведь Христа Православной Церкви "никогда не было", все "переврали ученики". А помощь в таком "спасении души" окажет сатана - такой симпатичный, умный, справедливый и почти всемогущий. Бог и сатана, по Булгакову, - две части одного целого, сатана - выразитель и орудие справедливости Божией, без него невозможно не только творчество, но и жизнь на земле. Он накажет подлецов, а романтическому Мастеру воздаст вожделенным вечным покоем.
    Все это более чем импонирует желающим идти по жизни "широким путем". Облеченные с талантливостью в форму художественного повествования идеи романа, должно быть, и стали тем плодом, которого ожидали от Булгакова столь внимательные к нему силы, в ведомстве которых нужные им "рукописи" "не горят".
    Пролежав более двадцати лет в архиве писателя, рукопись "Мастера и Маргариты", наконец, увидела свет в России в 1966 году. В том же году вышла в Америке "Черная библия" сатаниста Ла Вэя, популярной версией которой явилось творение Булгакова для советской и постсоветской интеллигенции. Да и не только для нее - для весьма многих молодых людей из самых разных слоев общества увлечение романом писателя - бывшего морфиниста - стало началом их увлечения магией, оккультизмом и наркотиками.
    Говоря это, мы вовсе не призываем "скинуть" МА Булгакова и его творчество с "парохода современности". Невозможно человека, тем более писателя, красить одним цветом, да и не наше дело судить его. В жизни Михаила Афанасьевича, его характере проявились многие достойные уважения черты - верность своим принципам, смелость в отстаивании их, обличение подлости и пошлости. Его творчество, конечно, тоже не может быть однозначно отвергнуто. Многое в нем чрезвычайно талантливо и до сих пор актуально - "Собачье сердце", например. Мы говорим о необходимости разумной осторожности при обращении к нему, разборчивости, основанной на понимании небезопасности его идей и знании некоторых обстоятельств его жизни. Обстоятельства эти очень трагичны. Они наложили на весь внутренний облик МА Булгакова и на его литературное наследие губительную печать глубокого общения с врагом рода человеческого, "змием древним", некогда сжавшим душу писателя своими смертоносными огненными кольцами.