Часть IV

Снова в столице

Последние дни земной жизни моего отца

  События последнего года жизни моего отца... О, как это тяжело вспоминать! Ведь папа всю мою жизнь был мне вместо духовника, был моим другом, советчиком, опорой и утешителем. Я привыкла раскрывать пред ним свою душу, я уходила от него всегда успокоенная и радостная. Я знала, что папа помолится и все наладится, горе пройдет. Но подходил к концу девятый десяток жизни дорогого моего папочки. Он чаще и чаще жаловался на то, что его память ослабевает все сильнее. Мы не обращали на это внимания, считали ослабление памяти возрастным явлением. Однако деятельность папы как проповедника Слова Божия подходила к концу. Мы замечали, что он уже не принимает участия в семейных разговорах, сидит молча, будто углублен в свои мысли, забывает о сказанном. Он жил с Любочкой и ее мужем, Федя уже служил в армии, Сима учился в Загорске, Катя уехала в Киев.

Внуки стали бояться оставлять дедушку дома одного. Он любезно открывал дверь всякому, а потом, бывало, спрашивал у внуков: "А как их зовут, которые к нам пришли?". Как-то я собрала на кухне обед, пришла звать к столу дедушку, который занимался с симпатичным молодым человеком, оделяя его книгами из своей богатой духовной библиотеки. Папочка пошел за мной, сказав гостю: "Вы уж сами подберите себе интересующую Вас литературу". Мы еще ели, когда гость стал прощаться. Я пошла закрыть за ним дверь и увидела, что он уносит тяжелую, полную сетку книг. Вернувшись в кухню, я спросила отца:

- А ты, папочка, записал за этим человеком взятые им книги? Папа ответил:

- Не надо записывать, он честный, всегда возвращает. Да я и забыл, как его зовут.

Люба с отцом Николаем (моим зятем) стали замечать, что книги тают, полки пустеют. Дедушка начал путать московские улицы, по которым все годы ходил.

Наступила весна, и мы увезли дедушку в Гребнево. Он не думал, что навсегда покидает свою любимую келию с иконами. А в Гребневе храм был рядом, что дедушку очень радовало. Он давно уже причащался каждую неделю, поэтому в Москве по воскресеньям мы должны были его провожать в храм, одного отпускать уже боялись. Но и в Гребневе дедушка чуть не заблудился. Стали как-то садиться за стол, стали искать деда, а его дома не оказалось. Стали все вспоминать - кто, где и когда видел дедушку. Ребятишки Колины, правнуки Николая Евграфовича, сказали, что дедушка с палочкой пошел на кладбище гулять. Мой отец Владимир тут же отправился на поиски. Не прошло и часа, как батюшка привел дедушку, который запутался среди могильных оград, когда сошел с дорожки, ища могилку своей супруги.

Ел дедушка все меньше и меньше, все осторожнее и разборчивее. А в конце августа он стал жаловаться на боли в желудке. Были и врачи, были и лекарства, но лучше дедушке не становилось. Когда наступил День его рождения, он сказал:

- Ну что этот день отмечать? Скоро будете помнить день моего перехода в вечную жизнь.

Потом он объявил:

- Уж если еда мне пользы не приносит, а вызывает только боли, я не буду кушать совсем, буду только пить.

Я была против:

- Нет, надо питаться тем, что тебе можно.

Папочка мой слег. Приехал из Загорска внук, отец Сергий, и сказал:

- У нас есть среди иеромонахов отец Илья, по его молитвам Бог чудеса делает, возвращает больным здоровье. Давайте пригласим отца Илью пособоровать дедушку.

Все согласились. Все родные собрались вместе. Таинство продолжалось около двух часов. Отец Илья просил, чтобы в те минуты, когда он помазывал больного елеем, все мы пели трогательные слова молитвы:

Услыши нас, Господи,

Услыши нас, Владыка,

Услыши нас, Святый.

И Господь нас услышал. Дедушка наш прожил после соборования еще семь месяцев.

Осенью все мы опять переехали в Москву. Но на этот раз мы не отвезли дедушку в его кабинет на Планерной улице, и я положила его на мою кровать, а себе поставила такую же кровать напротив. Так я могла наблюдать за родным отцом непрестанно, потому что его болезненное состояние требовало присмотра день и ночь. А ночи пошли длинные-предлинные, так как в пять часов вечера становилось уже темно и светлело только около девяти утра. Прежде внучата озаряли нашу стариковскую жизнь своими играми и шумом, так что скучать нам с батюшкой не приходилось. Но теперь мы внуков к себе почти не пускали, потому что больной прадедушка не выносил детского гама.

Он почти весь день спал или находился в каком-то забытьи. Мы берегли его покой. Но вот наступали мучительные часы принятия пищи. За час до еды я должна была давать дедушке столовую ложку алмагеля (белой густой жидкости, которая способствовала пищеварению). Нескоро и любимые щи стали вызывать боль, так что ничего, кроме жидкой манной каши и размоченного белого хлеба, дедушка кушать уже не мог. Он стонал, если засыпал, а если сна не было, он жаловался на нестерпимую боль в желудке. Тогда я давала отцу таблетку болеутоляющего (сначала атропина), от которого он засыпал. Однако, скоро я пожаловалась врачу, что атропин вызывает нежелательные побочные явления: проснувшись, дед начинал заговариваться, просить у меня невозможного... В общем, я к ужасу своему обнаружила, что папочка мой от атропина теряет рассудок. Еще бы! Я узнала, что атропин - это белена, растение, от которого люди становятся помешанными. Даже есть присловье: "Что с тобой? Белены, что ли, объелся?". Врач сказала мне: "Я так и предполагала, что долго Николай Евграфович на этом лекарстве не продержится. Что ж, выпишу другое".

Так начали нам менять один наркотик на другой, и так до самой смерти моего бедного папочки. Мне казалось, что я будто отраву ему даю: успокаиваю боль, но вызываю безумный бред. Не стала я больше любимой дочерью, но превратилась в строгую, неумолимую гувернантку. Мне пришлось отобрать у дедушки перочинный нож, ножницы, лекарства - словом, все, чем он привык сам пользоваться, а теперь мог себе повредить. "Одни часики да нательный крест она мне оставила", - жаловался дедушка внуку Коленьке. Он ежедневно по вечерам посещал дедушку, ухаживал за ним, как самая нежная сиделка, утешал больного. Коленька говорил мне:

- Мамочка, ты не спорь с дедушкой, соглашайся с ним, потерпи, дорогая...

Я же отвечала сыну:

- Тебе хорошо соглашаться, ты уйдешь к себе, а дедушка с меня спрашивает, на тебя мне указывает, что ты его желания поддерживаешь. А мне тяжело ему постоянно врать, обманывать отца родного. Ведь он был для меня всю жизнь самым близким, как духовник мне был.

Как-то Николай Евграфович сказал:

- Достань со шкафа мои дневники, где описано мое посещение Англии, я хочу все перечитать. Ну, я в спор с ним:

- Ты, папочка, за границей никогда не бывал, и дневников твоих у меня нет...

- Что ж, я тебя обманываю? - спрашивает отец.

Подобные споры с родным отцом у меня происходили часто, после чего я выходила из себя. Он уже лежал, не поднимая головы, но продолжал просить у меня свои книги, которые собирался раздавать посетителям, как он это делал до болезни. В общем, я дошла до того, что как-то мне самой вызывали "неотложку", потому что давление поднялось у меня до гипертонического криза.

Муж мой Володенька сочувствовал мне. Он отпускал меня в ту осень несколько раз в храм, чтобы я могла исповедоваться и духовно подкрепиться. Иначе бы я не выдержала. Дедушка по вечерам просил больше света и тепла, а мне было душно. Я с удовольствием выходила на улицу, чтобы подышать чистым воздухом и насладиться тишиной морозной звездной ночи. Но это удовольствие было редким, только когда батюшка меня отпускал или Коленька приходил к нам на часик. А то день и ночь - дежурство около тяжелобольного. Он и ночью иногда просил есть, потому что весь высох, превратился в скелет, обтянутый кожей. А я ему есть не давала до утра. Знала, что опять начнутся боли, а утром - бред. Батюшка мой причащал больного тестя, а знакомых мы старались в те дни не принимать - не до гостей было. Незадолго до своей смерти Николай Евграфович сказал:

- Я скоро поправлюсь, только давай мне пить отвар трав, которые мне рекомендовала та чудесная дама.

- Кто она?

- Их было двое. Они одеты были в пышные розовые и белые нежные платья. Дамы так ласково утешали меня...

К стыду своему пишу, что я опять с отцом стала спорить, говоря ему, что никто к нам не приходил, никаких трав мне никто не давал. А теперь я думаю: может быть, Великая княгиня Елизавета с сестрой являлись больному? Но тогда явления повторялись часто, я к ним привыкла.

- Кто стоит кругом нас? Это иконы или святые? - спросил однажды отец.

А дня за четыре до смерти он вдруг встал и вышел из комнаты. Я скорее уложила его, боясь, что он от слабости упадет на пол, а мне опять придется выходить на лестничную площадку и звать соседа на помощь, так как я была не в силах поднять старика на постель.

- Папочка, зачем ты встал и пошел? - сказала я. Он ответил:

- Как я мог не пойти? Я слышал, меня Коля позвал.

Тогда я не поняла, что Коля - это мой брат, убитый на войне. Наверное, он приходил звать отца в иной мир. Но я не поняла тогда и строго сказала:

- Коля возвращается домой поздно, когда стемнеет. А сейчас еще день...

Содержание