Протоиерей Владимир Силовьев

  С отцом Феодором нас связывает очень недолгая дружба. Короткой я ее называю несмотря на то, что во времени она измеряется почти половиной его жизни. Наша дружба коротка не числом лет; просто я не успел ею насытиться.

...Моя мама всю жизнь ходила в Елоховский собор, естественно, и меня с детских лет водила туда. Повзрослев, я остался прихожанином этого храма и там впервые увидел красивого юношу, появившегося в составе иподиаконов Святейшего Патриарха Пимена в начале 80-х годов. Все в нем было красиво: на нем был замечательный стихарь патриаршего иподиакона, все его движения были выверенными, такими церковными, красивыми. В то же время ему были присущи скромность, сосредоточенность и какая-то глубокая молитвенность в лице. Мне самому с детства хотелось участвовать в богослужениях, поэтому я с особенным вниманием смотрел на него. Я принял его в свое сердце уже тогда, как и многих других иподиаконов.

Имени его я тогда не знал, но скоро мы познакомились в стенах Московских духовных школ.

Наша студенческая обитель очень нас сблизила. Мы прекрасно друг друга знали, ходили по одним коридорам, учились в одних аудиториях, жили в одних спальнях, питались в одной столовой, молились в одном храме. До семинарии я учился в медицинском институте, где атмосфера была совершенно иной, поэтому для меня жизнь в Лавре была нескончаемым праздником. Здесь никто не курил, не ругался скверными словами, никто не сорил, не вел себя вызывающе, здесь просто люди любили друг друга, относились действительно по-братски друг к другу. И, самое главное, я наслаждался возможностью открыто исповедовать свою веру. Радость эту со мной разделяли мои товарищи. Мы жили настоящей семьей. Я был единственным ребенком у мамы и воспитывался без отца, может быть, поэтому ко всем ребятам относился с особым чувством, они мне были очень дороги.

Мы никогда не смотрели на Федора с завистью. Он не давал для этого повода, хотя и был ближайшим иподиаконом Патриарха, ездил с ним по заграницам. Он был всегда открытым человеком, никогда не зазнавался, и мы радовались общению с ним.

Помню, однажды Федор подошел ко мне и говорит: "Володя, Святейший мне дал задание, а я никак не могу его исполнить. Ребенком был с мамой в Покровском монастыре, а теперь никак не могу его найти. Обращаюсь к тебе, ты Москву хорошо знаешь". В то время монастырь действительно трудно было найти: вокруг постройки, за которыми его и впрямь не видно. Это сейчас все ветхие дома вокруг монастыря снесены, и теперь он хорошо виден издалека. Я знал, как его найти, и помог ему выполнить волю Святейшего Патриарха Пимена.

Федя был младше меня по курсу, и мы чаще виделись на богослужениях: одно время я был иподиаконом владыки Ювеналия, который, как постоянный член Синода всегда служил с патриархом Пименом. Молодость есть молодость, и мы, студенты, бывало, смотрели из алтаря на будущих невест, плотной стеной стоявших в первых рядах молящихся. В этом отношении Федор отличался особенной целомудренностью и никогда не позволял себе каких-либо высказываний о девушках.

Своей внешностью и положением Федя, конечно, обращал на себя внимание женского пола. Вокруг было столько красавиц, девушек из церковной среды, вздыхавших по нему, в том числе и дочек священников. Многие из них за счастье почли бы оказаться его невестой. И Федя сделал выбор. Он женился на простой, скромной девушке из белорусской деревни, работавшей официанткой в академической столовой.

Я думаю, кроме искреннего чувства двух любящих сердец, в этом решении присутствовала духовная зрелость Федора. Господь открыл ему подлинные достоинства Галины, необходимые для создания семьи.

Встречались мы с ним и потом, когда уже оба были священниками. Мы приблизительно одного возраста, оба почти одновременно стали настоятелями возрождаемых храмов: я - в Старом Симонове, в храме Рождества Богородицы, а он - в Тушино. Часто встречались на патриарших богослужениях, епархиальных собраниях, но наши послушания, кроме настоятельских, были различными.

Вместе нам довелось участвовать в перенесении мощей преподобного Серафима Саровского из Петербурга в Москву. У меня сохранилась фотография, на которой мы с ним несем Евангелие. Оба еще достаточно молодые, даже внешне похожие, оба в камилавках, с бородами еще не седыми.

Но последнее наше совместное послушание иначе как чудесным не назовешь. Мы были приглашены сопровождать Его Святейшество в паломничество на Святую Землю на юбилейные торжества в связи с двухтысячелетием Рождества Христова.

Я был в большом смущении и радости: Святейший Патриарх берет меня на Святую Землю, да еще на такое удивительное событие! Но только в аэропорту узнал, что такой же чести удостоен и отец Феодор. Естественно, все время этого необыкновенного паломничества мы провели вместе. Как сели вместе в самолет, так до Москвы и не расставались.

Приглашение в поездку отец Феодор получил так же, как и я: ему домой позвонил владыка Арсений и сообщил о решении Его Святейшества. Рядом с ним в тот момент, как он мне рассказывал уже в самолете, была его матушка Галина. Узнав о содержании разговора, она непроизвольно, наверное, говорит ему: "Как же так, ведь я в это время должна уже рожать?" И тут он проявил готовность ради жены отказаться от столь почетного предложения. "Конечно, Галочка, раз так, я звоню и отказываюсь". Но Галя тут же одумалась и стала отказываться; "Нет, нет. Ни в коем случае. Я уж как-нибудь, а ты там за меня помолишься". И отец Феодор не забывал молиться, это я могу засвидетельствовать.

В один из дней, который был посвящен совещанию глав Церквей, члены делегаций были свободны, и Святейший Патриарх дал нам возможность отдохнуть. Погрузили нашу делегацию в автобус и отправили в Иудейскую пустыню по монастырям.

Первым на пути был монастырь Георгия Хозевита. Этот монастырь славится пещерой, где скрывался от нечестивой царицы Иезавели пророк Илия, и в этой же пещере молился праведный Иоаким, когда его жертву отвергли за бездетность. Он молился в этой пещере Богу о даровании ему ребенка, после чего ему было откровение, что родится у него Чадо. И, действительно, родилась Матерь Божия.

В этом монастыре продается икона, на которой изображены праведные Иоаким и Анна с Богоматерью во младенчестве. Такая удивительная икона! Отец Феодор ее покупает и говорит:

- Я, вот, тоже молился...

- Вы знаете кого ждете? Мальчика или девочку?

- Нет. Родится, и узнаем. Если родится девочка, обязательно назовем Анной.

Он так радостно это сказал! Еще добавил:

- Специально покупаю иконку в этом месте.

Надо заметить, отец Феодор часто бывал на Святой Земле, и я всецело ориентировался на него. Он лучше многих знал, что и где находится, успевал везде побывать, помолиться, ко всем святыням приложиться и при этом умудрялся никому не мешать. Я благодарил Бога, что в спутники мне Он избрал отца Феодора.

Конечно, я тоже купил такую иконочку. А потом был монастырь Герасима на Иордане, не помню, уж какой по счету. Мы с отцом Феодором сразу пошли в пещеру под храмом, где останавливалась Матерь Божия с Иосифом Обручником и с Богомладенцем, когда они бежали в Египет. Место это особенное, здесь Матерь Божия Кормила Свое Дитя. Есть там знаменитая икона Млекопитательница. Вижу, отец Феодор стоит и как-то особенно молится перед ней. Это было так приятно видеть. Я понимал, о чем он молится: жена, которую он безмерно любит, возможно, в этот момент рожает. Стремясь ей помочь, он принял на себя молитвенный труд - посильное участие в чуде рождения ребенка.

Смотрю, опускает отец Феодор в кружку для сбора пожертвований 20 долларов. У нас денег-то с собой было немного, и 20 долларов за границей - это большая сумма. Перехватив мой взгляд, он объяснил:

- Это знаменитая чудотворная икона Млекопитательница.

У меня тоже маленькие дети. Я помолился Богу о них и говорю:

- Ну, а что же, я тоже 20 долларов положу.

Приложились к иконе, вышли во двор, где нас накормили специальной кашей, и надо уже бежать к автобусу, но отец Феодор говорит:

- Хорошо бы все-таки позвонить в Москву. Телефон там висел прямо на дереве у выхода, и мы позвонили. У меня занято, говорю ему:

- Звони ты.

Он набрал номер, сказал несколько слов и просиял. Я его сразу поздравил, и весь автобус его поздравлял с девятым ребенком, с шестой девочкой.

Забавный случай с нами произошел в Магдале. Там есть кусочек русской территории, где восстановлен замечательный храм, дивно расписанный. Так получилось, что приехали мы туда раньше других. Походили, все осмотрели, и отец Феодор предложил искупаться, пока не подъехали остальные. Там под горой бьет родоновый источник; мы разделись и с удовольствием окунулись в его теплую воду.

Все вместе - ласкающая вода, тут же смывшая усталость дня, множество рыб, нежно пощипывающих нас своими губками, солнышко, отдающее нам свои последние на сегодня лучи, - переполняло нас радостью. Сорокалетние седобородые мужи - мы плескались и играли, как дети!

- Смотри, - сказал он, подняв голову вверх.

Я взглянул и обмер. Вся делегация Русской Православной Церкви во главе со Святейшим Патриархом Алексием смотрела на нас с горы!

Может быть, кто-то другой в подобной ситуации растерялся бы, только не отец Феодор. Стоя в воде, он сложил руки под благословение и буквально прокричал:

- Ваше Святейшество, благословите!

Святейший улыбнулся, благословил и направился в отведенные ему покои. Позже, когда мы встретились за ужином, по-отечески улыбаясь, он спросил нас:

- Ну, как, хорошо отдохнули?

- Да, Ваше Святейшество!

Мы и впрямь, благодаря отцу Феодору, использовали самое удачное время. Вскоре после того, как мы вылезли из ручья, стемнело, и купаться было не так приятно, о чем нам потом рассказывали все, вдохновленные нашим примером.

На всю мою жизнь, думаю, сохранятся в памяти необыкновенно торжественные службы в храме Рождества Христова в Вифлееме. Они продолжались два дня. Мы с отцом Феодором приехали в Вифлеем в Сочельник рано утром и участвовали во встрече нашего Святейшего Патриарха, а также других Патриархов, фотографировались около храма. У меня остались не только общие фотографии, но и те, которые мы сделали друг для друга. Мы по очереди одним аппаратом снимались на фоне Вифлеемского храма. Вот он стоит, улыбающийся, в рясе, на фоне черного проема. И я знаю, что этот черный проем не в небытие, а в жизнь вечную.

Снимок я держу у себя на письменном столе в келье в храме. Он мне очень помогает, напоминает об отце Феодоре, о нашем паломничестве, о тех открытиях, которые я для себя сделал, общаясь с ним. Об одном из них я хочу рассказать.

Все время паломничества, как я уже сказал, мы проводили вместе. Рядом сидели в самолете, в автобусе в многочисленных переездах, вместе отдыхали в одной комнате в Горненском монастыре. Бывало, до 2-х, 3-х часов ночи проговорим, утром садимся в автобус и продолжаем разговаривать. Однокашники, выпускники одной Духовной школы, мы вспоминали наши студенческие годы. Даже армейские воспоминания у нас были общими - оба служили в одном роде войск, а десантники с особенным теплом относятся друг к другу. Мы оба настоятели храмов и нам было о чем поговорить друг с другом.

Отец Феодор прекрасно знал церковную жизнь на всех уровнях, во всех подробностях. Я услышал много полезного, притом, что сам я священник достаточно опытный. Естественно, что в многословии не избежишь греха, и бич наш - осуждение. Но сколько бы мы ни беседовали, я не услышал от него ни одного слова осуждения! Легко, конечно, замкнуться, не разговаривать с людьми, но оставаться открытым к общению, разговаривать и не осуждать - это было для меня удивительно. Я бы очень хотел обрести этот навык. Потом в Москве я всем своим друзьям и близким рассказывал о "чуде", виденном мной на Святой Земле - о человеке, умеющем избегать осуждения. Вот уж в ком не было и тени фарисейства, ханжества, показного благочестия, так это в отце Феодоре. Для меня было большим назиданием общение с ним, навсегда оставившее след в душе.

Вернувшись со Святой Земли, мы так и не встретились. Перезванивались, выражали друг другу стремление увидеться, но, увы...

Приближался день его Ангела, и я решил: "Не попал на крестины Анечки (сломал руку), не был на дне рождения, не смогу быть у него и 21 февраля. Стыдно! Сразу же по возвращении из командировки (у меня в кармане лежал билет на 20 февраля) поеду к нему".

Лишь на 40-й день со дня кончины оказался я у его могилы и почувствовал, что наше общение продолжается!

Как-то неловко мне было говорить ему там, на Святой Земле, что испытываю к нему братскую любовь, а теперь говорю. И очень бы хотел, чтобы он с того света назвал меня своим братом.

Содержание