Уголок журнала "Воин России"

Подполковник в отставке Михаил НОРДШТЕЙН

Отважный фронтовой разведчик был четырежды представлен к высшей степени воинского отличия. Но так и не обрел при жизни заслуженную в боях награду. Обретет ли ее хотя бы посмертно?

Накануне 20-летия Победы мне, тогдашнему корреспонденту дивизионной газеты "Звезда Советов", и офицеру штаба подполковнику Николаю Хотько, поручили срочно написать историю боевого пути 6-й гвардейской Ровенской Краснознаменной орденов Ленина и Суворова стрелковой дивизии. Кампания была такая. И не только в нашем Белорусском военном округе, но и во всех Вооруженных Силах. Дело, конечно, святое, да поздновато спохватились руководящие товарищи. За двадцать лет уже много безвозвратно потеряно - и человеческих жизней, и всякого рода свидетельств. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.

Пока мой соавтор изучал оперативные документы, я просматривал подшивку дивизионной газеты. Благо, сохранилась в редакции с фронтовых времен.

Страстные и звучные, как автоматные очереди, заголовки, "шапки", рубрики дышали ненавистью к врагу, звали в бой за Родину. "Смерть немецким оккупантам", "Не забудем, не простим!", "Где обороняется гвардия, враг не пройдет, где гвардия наступает, враг не устоит"....

Подвиги, россыпь имен. В номере за 6 марта 43-го крупно набрано: "Разведчики во главе с тов. Грине-вичем захватили языка и взяли трофеи". Перевернул еще несколько страниц. "Смелый налет разведчиков". "Разведчики дезорганизуют коммуникации немцев". "Вчера ночью". "Рейд смелых". "Новый подвиг разведчиков". "Вожак следодопытов"... И это все о нем, Михаиле Гриневиче, и его ребятах. Им посвящена вся страница номера за 25 апреля 44-го.

"Отважно и умело действуют разведчики подразделения, где командиром гвардии капитан Гриневич, четырежды отмеченный правительственными наградами. О боевых подвигах славных следопытов, о их боевом опыте рассказываем мы сегодня". И тут же выступление самого Гриневича -"Слово к разведчикам".

Чем больше читал в дивизионке об этом человеке, тем больше недоумевал: среди 63 Героев Советского Союза 6-й гвардейской его нет. Странно... Такие громкие дела, такая слава. Разумеется, газета писала и о тех, кто не удостоился Золотой Звезды. Но, чтобы на своей скромной площади уделять столько внимания одному офицеру и его подчиненным, такую честь надо заслужить поистине делами незаурядными.

Кто же он, "вожак следопытов" Михаил Гриневич? Бывший таежный охотник, этакий русский Джеймс Бонд с красной звездой на фуражке? Что за личность этот гвардии капитан, о котором так восторженно писала газета? Как сложилась его дальнейшая судьба?

Сколько ни расспрашивал старожилов дивизии, никто о нем ничего не знал. Ветеранов-фронтовиков здесь уже не осталось, а те, кто еще служил, пришли сюда из других частей.

ГЕНЕРАЛ ИВАНОВ

Прошло еще двадцать лет. Я приехал в ту же дивизию, которую продолжал считать своей. И надо же, в тот день туда прибыл из Москвы ее последний фронтовой командир генерал-майор в отставке Герой Советского Союза Георгий Васильевич Иванов. Тогда ему перевалило за 80. Но назвать его стариком было трудно. Великолепная память - помнил имена многих солдат и офицеров 6-й гвардейской, всех комбатов, не говоря уже о командирах полков. Я слышал от офицеров дивизии: попробуй проигнорируй просьбу-приказание фронтового комдива - подновить портрет на Аллее Героев или, скажем, ответить письмом вдове ветерана-фронтовика, а то и приехать к ней с подарком от полка-дивизии, да пошевелить местные власти, чтобы знали, в какой геройской дивизии служил человек, и помогли его семье. Генерал Иванов слов на ветер не бросал. Позвонит из Москвы, а то и сам приедет - проверит. Всякого, кто с ним впервые общался, он поражал энергией, живым интересом ко всему, что касалось его дивизии, особенно ее фронтового прошлого.

И вот журналистские дороги свели меня с этим человеком, уже обросшим легендами. Георгий Васильевич принял меня в гостиничном номере. Был в генеральской форме, при Золотой Звезде. Коренастый, голова гладко выбрита, седины не видно. Сапоги надраены, осанка прямая - хоть сейчас на строевой плац.

Я представился. Генерал выдержал паузу, изучающе посмотрел на меня. И с места в карьер:

Пришлось коротко рассказать. Он подошел к окну, вслушиваясь, как солдаты с песней "дают шаг" по асфальтированной дорожке у Дома офицеров. Я замолчал. Голова генерала резко крутнулась на жилистой шее в мою сторону, словно по команде "равняйсь!", и только после этого Иванов повернулся ко мне всем корпусом.

- Значит, ты - автор рукописи, что хранится в музее боевой славы?

- Ну хорошо, пусть соавтор. Вашу рукопись читал. Молодцы, что написали. Но ее надо дополнить.

Достал из холодильника бутылку коньяка, лимон, нарезал хлеб, колбасу.

- А теперь помянем тех, кто с войны не вернулся...

Третью я только пригубил. Слышал, что перепить генерала Иванова - дело почти безнадежное. Нащупал в кармане блокнот и авторучку. Сейчас самое время спросить о том разведчике. Не может же быть такого, чтобы комдив не помнил своего командира разведроты! А он, опрокинув четвертую, продолжал:

- Да-а... Дивизия наша куда как геройская. Шестьдесят девять Героев Советского Союза... Могло быть и больше. - Снова прислушался к строевой песне за окном, задумчиво посмотрел куда-то мимо меня, уходя в свое, сокровенное. И опять резкий поворот головы, и его задумчивости как не бывало.

- Слушай, корреспондент... Есть одно дело. Вернее, долг один меня мучает. Ты о Гриневиче напиши. Вот кто герой из героев.

Меня словно током ударило. Мы одновременно думали об одном и том же человеке.

- Погоди, не перебивай. Ты книгу генерала Батова "В походах и боях" читал?

- Есть там одна строчка, но какая! "6-я гвардейская славилась своими снайперами и разведчиками". Так вот, разведчики - орлы Гриневича. Это был ас в своем деле. Лучший разведчик не только в нашей дивизии, но и в корпусе, армии и, пожалуй, на всем 1-м Украинском фронте. Сколько он языков перетаскал, как артистично работал! Кажется, скажи ему: "Гриневич, надо добыть из преисподней пару чертей", попросит разве день-другой на подготовку. Да, такой был храбрец и умелец. Знаешь, как его ценили? Однажды Гриневич не вернулся из поиска, остался раненым на нейтральной полосе. Так вот, чтобы его вызволить, подняли в атаку батальон. Батальон! Спасли Гриневича...

Или форсирование Нейсе... Речушка такая в Германии. Ширина - и сотни метров не наберется. Но как их преодолеть, если у немцев на том берегу, довольно крутом, мощная оборона! Ночью они и речку, и наш берег ракетами освещают, днем тоже все, как на ладони. Конечно, к тому времени у нас уже солидный опыт был в форсировании рек - Днепра, Вислы, Одера... Но чего скрывать, большой кровью давались нам эти реки. А тут война уже к концу подходила. Середина апреля 45-го, перед началом Берлинской операции. Хотелось свести потери личного состава к минимуму. А на этой речушке, ого, сколько можно было положить наших солдат! Выход один: захватить плацдарм. Бросить туда роту. Но какую? Тут ведь просто на "ура" не возьмешь. Отборные бойцы нужны. Выбор пал на разведроту и Гриневича. И хотя он уже ею не командовал, кто ж мог справиться наилучшим образом с такой задачей, как не он? Вызвал я его и сказал не по-приказному, а как сыну: "Надо. Выручай, разведчик". Он все понял, козырнул. "Разрешите идти?" "Иди, - говорю, - и возвращайся живым. Свое решение доложишь начальнику штаба".

И что ты думаешь, он так все обмозговал, что начальник штаба, на что был ворчун, не удержался. "Тебе, - говорит, - Гриневич, надо в Генеральном штабе работать". А Михаил ему в ответ: "Вот кончим войну, товарищ полковник, можно и в Генеральный штаб". Мне их разговор начштаба передал, когда операция уже закончилась. Со смехом рассказал. А тогда, 16 апреля, мне было не до смеха. Переправить на тот берег такую махину, как дивизия, - задачка...

Что же сделал Гриневич? Стуком топоров и периодическим выдвижением к реке мелких групп с досками и бревнами обозначил наведение переправы. Ложной. А сам с несколькими десятками разведчиков, хорошо умеющих плавать, изготовился к броску. Время выбрал дневное - в 16.00, когда немцы после обеда несколько притупили бдительность. Разведчики разделись до пояса, сняли сапоги, автоматы за спину... По команде Гриневича разом вымахнули на берег и - в воду. Немцы не ожидали такого нахальства и в первые секунды молчали. Одновременно наши артиллеристы и минометчики дали огневой налет по первой и второй траншеям противника. Немцы ответили. Но больше били по ложной переправе. Ну, и по бойцам Гриневича тоже. А те, не будь дураками, часть пути плыли под водой. У нескольких бойцов к ноге были привязаны веревки. Их концы прикрепили к плотикам. Туда уложили автоматные диски, гранаты. Это все Гриневич придумал. Дело-то предстояло жаркое, боеприпасов требовалось много. Пока плыли, веревки разматывались. А когда достигли берега, плотики подтянули к нему... Были у разведчиков потери, но относительно небольшие.

Со своего НП я хорошо видел, как Гриневич завязал бой. Его бойцы забросали первую траншею гранатами, ворвались в нее. По ходу сообщения стали продвигаться ко второй. Потом мне доложили: в этой кутерьме наши бойцы захватили четырех пленных. Я приказал начарту перенести огонь на третью траншею. Тем временем Гриневич овладел второй.

Немцы к вечеру подтянули свежие силы и при поддержке артиллерии и минометов атаковали. Разведчики отбили эту атаку, а затем и вторую. Полсуток продержались на том пятачке. На западный берег Нейсе переправилась стрелковая рота, затем батальон. А вскоре дивизия начала общее форсирование. Наше наступление развивалось успешно. Представляешь, какие бы мы понесли потери, не захвати Гриневич это плацдарм!

Георгий Васильевич замолчал, и, воспользовавшись паузой, я задал мучивший меня вопрос:

- Вот вы, товарищ генерал, такую высокую оценку дали заслугам Гриневича на войне... О нем и дивизионная газета писала не раз. Но почему он - не Герой Советского Союза?

- Представляли его еще в 43-м, да не получилось.

- Извините, товарищ генерал, как понимать "не получилось"? Это что же, не дотянул, значит, Гриневич своими делами до Золотой Звезды? Не достоин, так, что ли?

- Нет, не так! - пристукнул Иванов ребром ладони по столу. - Гриневич сделал столько, что хватило бы на две, и на три, а может, и на четыре Золотые Звезды. Но не все так просто в наградном деле, как ты думаешь. Есть там свои подводные камни и течения... В 65-м, к 20-летию Победы, Совет ветеранов нашей дивизии снова представил его к званию Героя. Представление поддержал маршал Конев Иван Степанович. И снова осечка... Ты что думаешь, не мучает меня боль за Гриневича, что за все его подвиги так и не дали ему Героя? Но что я могу? Как видишь, не удалось пробить эту стену.

Георгий Васильевич явно что-то не договаривал. "Не получилось", "не все так просто"... Но почему "не получилось"? Какие тут, черт побери, сложности, если человек достоин высшей награды? Однако допытываться об этом, быть назойливым в тот первый вечер нашего знакомства посчитал бестактным. А генерал, словно угадывая эти мои немые вопросы, миролюбиво сказал:

- Ладно, не будем сыпать соль на рану. Выпьем лучше за Гриневича.

- Да живой, живой наш разведчик! Ну, за здоровье Михаила!

Снова звякнули рюмки. Лицо собеседника приобрело благостность, он устало прикрыл глаза.

- А где же найти Гриневича? - спросил я и сам не верил, что сейчас, наконец-то, будет стерто белое пятно, которое столько лет не давало мне покоя.

- Искать не надо. Живет у вас, в Белоруссии, в славном городе Полоцке. Записывай адрес...

У ГРИНЕВИЧА

И вот я в Полоцке. Из гостиницы сразу же позвонил ему домой. В трубке мягкий, спокойный голос:

Господи, неужели это он, тот самый знаменитый разведчик? Как все, оказывается, просто, стоит лишь позвонить! А через полчаса - стук в дверь.

Такой вот он какой, "вожак следопытов", виртуозный добытчик "языков"... Роста чуть выше среднего, худощав. Лицо добродушное, безо всяких там волевых складок, стального блеска глаз и прочих атрибутов "сильной личности". Держался скромно, даже немного застенчиво. Однако и достоинство при этом чувствовалось.

И потекла наша беседа неспешно, как тихая с виду, однако глубоководная река, вбирающая в себя все новые притоки, - от события к событию, от года к году.

Исписывал страницу за станицей блокнота и ощущение было такое, словно передо мной разворачивался сюжет приключенческой повести. Только он не выдуман. Его выплеснула война со своей тяжкой и кровавой работой.

19-летним пареньком в апреле 42-го Михаил Гриневич окончил ускоренный курс пехотного училища и - на фронт. Принял взвод в 10-м гвардейском стрелковом полку 6-й гвардейской стрелковой дивизии. Месяца через три. Когда ранило ротного, был назначен на его должность. Дивизия тогда стояла в обороне под Ельцом. Временами то наши, то немцы совершали огневые налеты и, конечно, не обходилось без разведпоисков. В декабре на участке роты Гриневича дивизионные разведчики ночью пошли за "языком", но вернулись ни с чем: немцы их обнаружили. Тогда и родилась у Михаила мысль: а что, если ему самому попробовать? Он хорошо знал очертания переднего края противника, расположение огневых точек, минных полей. Комбат одобрил его замысел, командир полка дал "добро". Да и как не дать, если "язык" был нужен позарез! Гриневич отобрал 18 бойцов (потом скажет: многовато -еще не было опыта). В следующую ночь они поползли... Вернулись с двумя пленными и трофейным пулеметом.

Через неделю Михаила вызвал командир полка:

- Гриневич, выручай еще раз. На участке 1-го батальона замечено: противник ночью производит какую-то перегруппировку. Нужен контрольный "язык". На подготовку даю двое суток.

И на этот раз успех: двое пленных. Командир дивизии полковник Черокманов тут же назначил Гриневича командиром разведроты.

В феврале 43-го в роту прибыл начальник разведки армии. Он приказал взять "языка" уже в полосе соседней дивизии. Ее разведчики, несмотря на все попытки, не смогли этого сделать. А между тем противник, поданным наблюдения, произвел там перегруппировку. Командарм, естественно, хотел получить свежую информацию от пленного.

Для молодого офицера такой выбор армейского начальства был, конечно, лестным. Но ответственность! Действовать предстояло на незнакомой местности. Снова двое суток тщательного наблюдения за передним краем противника, определение ночного маршрута, объекта захвата, продумывание всего и вся будущего поиска вплоть до мельчайших деталей... В итоге - снова двое пленных.

Легко писать: "бесшумно разрезали колючую проволоку", "проделали проход в минном поле", "проползли между двумя огневыми точками", "ворвались в блиндаж"... Но какой за всем этим изнурительный солдатский труд с ежесекундным риском, какая дерзкая отвага!

Так начиналась его слава разведчика. Пройдет еще месяц-другой, и рота Михаила Гриневича станет в гвардейском соединении как бы гвардией в гвардии. Мастерством и отвагой она стоила батальона, если не больше. А Гриневич был не просто командиром разведроты, а ее совестью, ее душой.

Как командир роты, он мог бы сам и не ходить за "языками", не ставить так часто на кон свою жизнь. У него было немало и другой работы. Обеспечь разведданными, дай результат! - вот что требовало от него начальство. А как он это сделает - сам ли возглавит разведгруппу или прикажет возглавить ее кому-то другому - его дело. Даже останься в блиндаже у телефона, в случае успеха хвалить, а то и награждать будут в первую очередь его, командира. "Организовал", "обеспечил", "добыл". И все-таки почти каждый поиск он возглавлял сам, беря на себя самое трудное и опасное. Это был его нравственный выбор, его стиль, его понимание долга.

Естественно, война метила таких свинцом и железом куда щедрее, чем не то что трусов, а более благоразумных, рациональных. За войну Гриневич пять раз был ранен, из них дважды - тяжело.

- Это Макеев Саша, разведчик. Справа - начальник разведки дивизии Андрей Романов, а вот я... А на этом снимке в центре - Саша Каширин. Взводом командовал. Разведчик от Бога. А это Беркут Леня. До войны вместе со мной в Краматорске работал. Встретились на фронте в 45-м, проходила мимо стрелковая рота. Гляжу

- Ленька. Ну, я его и перетянул в разведроту. Надежный парень... А это мой знаменитый Цыган. Умнющая лошадь. Скажешь "ложись" - ляжет, "встать" - встанет. Очень ко мне Цыган был привязан. Убило его уже в Германии. А вот комбат из 25-го гвардейского полка Брусиловский с женой... Я прочитал вслух на обороте: "Многоуважаемому Мишеньке от его лучших друзей". Из моих рук фотографии снова переходили в руки Гриневича, и на каждой он задерживал взгляд.

- Да, на фронте друзья были, что надо. Жаль, тут нет фронтовой фотографии Бори Шевченко, моего ординарца. Прекрасной души человек и храбрости отменной. Мы с ним во многих переделках побывали, а он мне не раз жизнь спасал. Кончилась война, и потеряли мы друг друга из виду. И вот однажды, спустя уже много лет, приносят телеграмму... (Жене): "Неля, где Борина телеграмма?"

Искать ее не пришлось. Видно, хранится среди семейных реликвий.

- Погоди, Миша, тут я расскажу. Звонят мне с почты домой. Я заволновалась. День обычный, не праздничный. Неужто что-нибудь случилось? Дышу в трубку, слова сказать не могу. Меня сразу успокаивают: "Да вы не волнуйтесь, хорошая телеграмма. Мы тут на почте решили не дожидаться почтальона, а сразу вам ее продиктовать". И вот что в телеграмме (читает):

"Мой любимый, бесстрашный командир, дорогой мне человек! Сегодня у меня радостный праздник: нашел Ваш адрес, спешу связаться с Вами. 37 лет жду желанной встречи... Пишите, как встретиться нам. Я приглашаю к себе и жду. Ваш преданный друг, разведчик Борис Шевченко".

Михаил Степанович смотрел на телеграфный бланк, и губы его чуть подрагивали.

- Для меня он всегда Боря, хотя и солидными званиями обзавелся: кандидат технических наук, лауреат Государственной премии... Про сварку в космосе слышали? Не обошлось здесь без светлой Бориной головы... Адрес его? Пишите...

БОРИС ШЕВЧЕНКО

Подмосковный Зеленоград - городок ученых и технической интеллигенции. Здесь, в квартире Бориса Ивановича Шевченко, и произошла наша встреча. Коренастый, подвижный, в спортивном костюме, с простецкой улыбкой он скорее походил на тренера, нежели на ученого-технаря. Да, солидность с него не капала. Весь светился искренностью и радушием.

- Как хорошо, что вы приехали! О Гриневиче могу столько рассказать, что никаких ваших блокнотов не хватит.

Это был разведчик экстра-класса. Самородок. И храбрости неимоверной. Сейчас могу признаться: с ним поначалу просто боялся ходить за "языками". В трусоватых вроде бы не числился, а вот боялся. Для него не было слов "трудно", "опасно", "невозможно". Он признавал только одно: "надо". Уже потом я понял: не отчаюга безрассудный наш командир. Храбрость у него умная. Какой бы трудной ни была задача, он все продумает, найдет какой-нибудь "ход", чтобы противника перехитрить.

Был случай... Построил нас Гриневич и говорит: "Приказано взять пленного там-то. А как пройти через немецкий передок, если перед нами ровное поле, ночью без конца ракетами освещается - незамеченной мышь не проскочит. Можно, конечно, по первой немецкой траншее шарахнуть артиллерией или минометами и под этот шум попытаться как-нибудь проскочить. Но ведь и противник не лыком шит: на огонь может ответить огнем и похлеще. И тогда нейтральная полоса глубиной каких-нибудь полторы сотни метров превратится в ад кромешный. Осколки не разбирают, где свой, где чужой".

Стоим в строю, и каждый, наверно, думает: легко там в штабе приказывать! А Гриневич невозмутимо продолжает: "Со мной пойдут..." Меня он тоже назвал. Ну что ж, надо так надо. В нашем деле жизнь и смерть всегда рядышком.

Осмотрел нас капитан. Лицо решительное и весь он, как пружина. Я уже хорошо изучил выражение его лица в разных ситуациях. Сейчас он о чем-то напряженно думает. И вдруг улыбнулся, широко так, по-свойски. "Ну что носы повесили? Впервые, что ли, за "языком" идем? Брали фрицев и будем брать! Есть у меня план..."

И мы еще раз убедились в тактической изобретательности нашего командира. А план был вот какой. Изготовить макеты солдат и с их помощью обозначить движение на одном участке, а перейти нейтралку в другом.

Так и сделали. В нужный момент подняли макеты, стали ходить с ними по траншее. Немцы по ним - огонь. А мы, поисковая группа, в сотне метров от того места благополучно проползли к их передку. Захватили пленного и без потерь вернулись к своим...

Успеваете за мной записывать? Я ведь многие детали опускаю. Столько пережито!..

Говорят, смелость города берет. Так вот, в июле 44-го мы, несколько десятков разведчиков во главе с Михаилом Гриневичем, атаковали и, можно сказать, освободили город Рава-Русская. Сейчас это кажется просто невероятным. А ведь было!

Вечером 19 июля наша разведгруппа во главе с Гриневичем вышла к мосту через реку в полутора километрах восточнее Равы-Русской. Уничтожили охранение на дороге, захватили шесть пленных. Пленные показали: в городе гарнизон - примерно триста человек. Заняты созданием укреплений и эвакуацией имущества. И еще есть там самоходки, но сколько, они не знают.

Гриневич решил атаковать. Расчет на внезапность. Тем более что к нам подъехал на двух автомашинах взвод зенитчиков. У них были крупнокалиберные пулеметы.

На рассвете 20 июля мы с криком "ура" ворвались в город. У немцев - паника. Многие выскакивают из домов в одном белье... Часам к восьми утра противник оправился от шока и перешел в контратаку. Мы отбили ее. Но Гриневича тяжело ранило в грудь и живот, он истекал кровью. Наскоро перевязали его. Я с одним бойцом находился возле капитана. Кричу товарищу: "Тащи командира, я прикрою!" Потом мы несколько раз менялись: один тащит, другой стреляет. А навстречу уже спешат части нашей дивизии. Останавливаю первую же машину. Объясняю: капитана надо срочно в медсанбат. Старший машины артачится. Уговаривать некогда. Срываю с плеча автомат... Словом, взяли машину силой. В кузов настелили сена, положили Гриневича. Я втиснулся в кабину. А где искать медсанбат? Едем на восток. И бывает же счастье! Минут через десять медсанбат сам нам встретился. Он уже был на колесах.

Сняли командира с машины, а в лице его - ни кровинки. Кто-то из медиков сказал: "Безнадежный". Я никогда на фронте не плакал, а тут не выдержал...

Была в медсанбате сестра... Симпатизировала нашему командиру. Когда услышала, что капитан безнадежный, положила ему в кармашек брюк записку: сообщить ей, где он будет похоронен.

Вернулся я в роту. У всех разведчиков подавленное настроение. Умом понимаем, что победа, что взяли Рава-Русскую, но что нам эта радость, если умирает командир, за которого каждый готов был отдать жизнь.

А через несколько дней узнаем: жив наш Гриневич! Хирург Виктор Михайлович Воронцов постарался. Вскоре я получил от Гриневича письмо. Вот оно. (Развернул пожелтевший треугольник.)

"Здравствуй, Боренька! Сообщаю, что жив и немного здоров. Дела идут, дорогой мой, к улучшению. Скоро должен приехать. Через месячишко, как часы. Что же ты мне так мало пишешь? Ты меня не затруднишь, а наоборот... Я сейчас тебе не командир, а просто раненый товарищ. Боря, береги себя, не подставляй под пули дурью голову. И обязательно жди меня. Как ребята? Все живы и здоровы? Передавай привет всем, всем. Желаю вам успехов в боевой жизни.

Боренька, большое тебе спасибо за вывод меня с поля боя, за спасение мне жизни. Крепко, крепко жму руку. Твой Михаил".

Месяца через полтора, это уже в Польше было, сидим в хате, обедаем. Вдруг открывается дверь и входит... капитан Гриневич. "Здравствуйте, мальчики!" Он иногда нас так называл, когда был в хорошем настроении. Мы вскочили. Радость-то какая! Капитан стоит, улыбается. Полез в поясной кармашек за часами. И тут выпала записка: сообщить, где он будет похоронен. Гриневич засмеялся. "Отставить похороны! Мы еще повоюем".

Борис Иванович показал фронтовое фото Гриневича. Из-под фуражки лихо выбивается чуб. На гимнастерке - ордена. На обратной стороне надпись: "На память Шевченко Боре от его командира в дни ожесточенных сражений".

В Центральном архиве Министерства обороны я нашел два политдонесения (одно дополняло другое) начальника политотдела 6-й гвардейской дивизии гвардии подполковника Лумпова.

"Операция по взятию города Рава-Русская, - говорилось во втором донесении, - являет собой образец бесстрашия, мужества, боевой дерзости разведчиков, вступивших в неравный бой с гарнизоном города, усиленным самоходными пушками и броневиками. Группа стремительной атакой ворвалась в город, овладела им..." И далее подробности. Отмечались при этом героизм капитана Гриневича, назывались имена наиболее отличившихся его подчиненных.

Таким образом, то, что рассказал мне Шевченко об освобождении Равы-Русской, полностью подтвердилось. Даже если бы на счету Гриневича и его разведчиков ни до, ни после этого не было бы ничего значительного - ни десятков добытых "языков", ни захватов и удержания плацдармов на Двине, Одере, Нейсе, ни спасения Знамени дивизии и многих, многих других славных дел - штурм Равы-Русской давал веские основания наградить командира разведроты Золотой Звездой Героя. Однако представления к высшей награде не последовало. Наградили орденом Александра Невского. Награда для младшего офицера хотя и лестная, но после такого подвига весьма скромна.

О наградах мы еще поговорим, а сейчас о дальнейших архивных находках. Вот уж не ожидал увидеть здесь добротно переплетенный полный комплект дивизионной газеты фронтовых и первых послевоенных лет. Теперь, когда столько узнал о Гриневиче, прочитанное о нем и его ребятах воспринималось острее и глубже, чем в 64-м. Искал уже знакомые фамилии. Я сроднился с этими людьми, хотя никого из них, кроме Гриневича и Шевченко, никогда не видел.

Снова перечитал номер за 25 апреля 44-го, где целая страница - о разведроте Гриневича. Если раньше фамилия автора под одним из материалов мне ни о чем не говорила, то сейчас она - словно встреча с давним другом. Да, это он, Борис Иванович Шевченко, так радушно принявший меня в Зеленограде, тогда еще ефрейтор и, как значилось под его фамилией, награжденный медалью "За отвагу" и двумя медалями "За боевые заслуги".

"Об умелом, бесстрашном воине, чутком, требовательном командире, о любимом начальнике и старшем товарище солдата - о гв. капитане Гриневиче хочется рассказать мне в этой статье..."

Описав один из успешных поисков, возглавляемых Гриневичем, Шевченко далее писал: "Много боев и разведок провел с тех пор капитан Гриневич, много бесстрашных вылазок, героических рейдов в тыл врага совершил он со своими следопытами, много привел "языков", много раз смотрел смерти и опасности в глаза... Но, как и раньше, он всегда лично сам идет в поиск, сам ведет в бой своих ребят. Нам, его солдатам, хорошо известны и его смелость, и его умение. Каждую операцию он детально разрабатывает, в каждый поиск вносит что-то новое, более совершенное..."

Читал эти строки и думал: вот она, аттестация "снизу". Бесхитростная, идущая от солдатского сердца. Ее бы к официальным донесениям и наградным листам. Тогда куда полнее было бы представление, кто есть кто.

ДОКАЗАНО, НО... ОТКАЗАНО

Гриневич с боями дошел до Эльбы, войну закончил в Чехословакии. Служил на различных командных и штабных должностях, окончил военную академию. В 73-м, прослужив в армии 32 года, в звании полковника ушел в запас. Но военную форму не снял, стал школьным военруком. 17 лет проработал в 14-й Полоцкой средней школе. Его ребята из года в год становились лучшими стрелками города, в военно-спортивной игре "Орленок" - чемпионами и в городе, и в области, а "зарничники" заняли первое место в республике.

Как он их учил, как старался не только добротно научить азам военного дела, но и воспитать порядочность и доброту, вложить в них выстраданное на войне понимание истинных человеческих ценностей, - о том можно написать отдельный очерк. Впрочем, можно написать и на такую тему: как он, избранный председателем городского Совета ветеранов, помогал людям, обожженным войной.

Все, кто знали Гриневича, единодушно отмечали в нем поразительную скромность. Ни в чиновных кабинетах, ни среди ветеранов он не говорил о своих заслугах. А в школе, где преподавал столько лет? Ведь ему, школьному военруку, по долгу службы было положено заниматься военно-патриотическим воспитанием подростков, рассказывать о подвигах, о доблести, о славе.

Занимался. Рассказывал. Но только не о своих подвигах. О своих умалчивал. В этом я убедился, задав десятку старшеклассников один и тот же вопрос, кем был на фронте их военрук?

О том, что он воевал, они, конечно, знали. И ордена, которые надевал в День Победы, видели. А вот о том, кем и как воевал, ничего сказать не могли. А я подумал: ведь и в городе вряд ли знают, какой незаурядный человек здесь живет. Да и откуда знать? Приписки на конвертах генерала Иванова "легендарному разведчику" разве что читали на почте.

В 85-м, уже к 40-летию Победы, Совет ветеранов 6-й гвардейской снова возбудил ходатайство о присвоении Гриневичу звания Герой Советского Союза. Это была уже третья попытка. На сей раз представление подписал маршал С.Ф. Ахромеев, бывший послевоенный командир дивизии, в которой в годы войны служил Гриневич.

И снова представление "зарубили". Из канцелярии Президиума Верховного Совета СССР пришел ответ: у Гриневича уже есть боевые награды.

В годы Великой Отечественной сложились свои параметры высшей доблести, достойной Золотой Звезды Героя. Это мог быть одноразовый подвиг и многодневная мужественная и мастерская работа, давшая очень высокий результат. Скажем, командир подводной лодки потопил десяток вражеских кораблей, санинструктор вынес с поля боя триста раненых, снайпер уничтожил свыше двухсот гитлеровцев и т.д. Какие бы медали-ордена ни вручали этим людям раньше, общий итог был весомым основанием для представления к званию Героя. Если говорить о переходе количества в качество применительно к боевым наградам, то это было справедливо, по-человечески.

Имелись свои наградные параметры и для войсковых разведчиков. К Герою представляли за 15-20 "языков". Немногим удавалось добиться такого. Гриневич же со своими ребятами только в обороне добыл 58 "языков", а в наступлении - свыше сотни. Разведчик-виртуоз, он отличился и во многих других фронтовых делах. Один только штурм Рава-Русской чего стоил!

Какая же нелепость, какое чиновничье равнодушие - отказать в высшей награде Гриневичу лишь на том основании, что у него уже есть ордена и медали!

Весной 91-го четвертую попытку добиться справедливости предприняла белорусская республиканская молодежная газета "Знамя юности", в которой я тогда работал. Из канцелярии Президиума Верховного Совета СССР пришел обнадеживающий ответ: "...ваше ходатайство о присвоении звания Героя Советского Союза Гриневичу Михаилу Степановичу направлено для тщательной проверки и на заключение в Главное управление кадров Министерства обороны СССР".

Я поехал в Москву и передал полковнику из этого Управления все необходимые материалы, в том числе копии политдонесений начальника политотдела 6-й гвардейской дивизии о взятии Равы-Русской с архивными координатами документов, а также адреса и телефоны фронтового комдива Г.В. Иванова, Совета ветеранов дивизии.

- Хорошо, хорошо, - сказал управленец, выпроваживая меня из кабинета. - Разберемся.

- Пожалуйста, разберитесь. Подольский архив неподалеку. Телефон - под рукой. Все необходимые данные я вам передал. Что еще требуется?

Потом был августовский путч и его провал, а через четыре месяца распался СССР, а с его распадом ушло в историю и звание "Герой Советского Союза".

НУЖНЫ ЛИ НАМ ГЕРОИ?

Михаил Степанович умер 15 мая 1995 года, дожив до 50-летия Победы, но так и не получил многократно заслуженную им Золотую Звезду. Один из блистательных войсковых разведчиков Великой Отечественной, он уходил из жизни тихо, без надрыва, стараясь не стонать от боли, с достоинством додержаться до конца.

Нам еще предстоит осмыслить, кого мы потеряли. Человек, столько сделавший на войне, заслужил не просто высшую степень воинского отличия. Его с полным правом можно назвать национальным героем.

Так откуда же такая замшелая черствость по отношению к нему, упорное нежелание признать очевидное?

Еще в первый год нашего знакомства я спросил Михаила Степановича: почему в 43-м представление его к званию Героя Советского Союза было отклонено? Он ответил: "Не знаю". Но и после той осечки за ним было столько героических дел, что можно было послать представление на Героя и вторично. Однако не послали. Более того, если внимательно прочитать наградные листы на него, то награды оказывались по меркам того времени заниженными. За выдающийся подвиг при освобождении Равы-Русской - только орден Александра Невского, за полторы сотни "языков", спасение гвардейского Знамени, захват и удержание плацдармов на Десне, Одере, Нейсе и за другие громкие дела - лишь ордена, которые давали и тыловикам.

В моих подозрениях, вызревавших по мере того, как я знакомился с фронтовой биографией Гриневича, укрепил Борис Иванович Шевченко. В той памятной для меня беседе задал и ему все тот же вопрос: почему? Почему Золотая Звезда так и не пробилась к Гриневичу?

- Не вас одного это мучает. И нет тут прямого ответа. Но, по-моему, вся загвоздка в анкетных данных Гриневича.

- Да не у него. У его родителей. Он ведь из семьи "кулаков"... Михаил Степанович мне сам об этом сказал. Было у них в хозяйстве три коровы и две лошади или три лошади и две коровы - я уже не помню. Неважно, что в семье двенадцать душ. Кулаки и все! Вы думаете, почему отец его, бросив хозяйство, подался со всей семьей в промышленный Краматорск? Да потому, что семью могли из Смоленщины выслать куда-нибудь в Воркутинскую область, а то и подальше. И я уже не сомневаюсь: клеймо "сын кулака" преследовало Михаила Степановича многие годы, в том числе и на фронте.

Шевченко далее рассказал... Однажды пришел в их разведроту особист, отозвал его в сторону и стал допытываться: не ведет ли Гриневич антисоветские разговоры.

"Не понял, - говорю, - разъясните, товарищ капитан, что значит "антисоветские разговоры". А он так недобро посмотрел на меня. "Странно, очень странно, товарищ Шевченко. Вы - грамотный человек, а таких вещей не понимаете. Видно, политическая бдительность у вас притупилась. Разъясняю. Антисоветские разговоры - это которые против советского строя. Ну, скажем, когда замаскировавшийся враг пытается расшатать нашу веру в справедливость ликвидации кулачества как класса". Но при чем тут Гриневич?" - спрашиваю. Капитан побагровел. "Вы, товарищ ефрейтор, не задавайте ненужных вопросов. Вопросы я задаю. Так ведет ли капитан Гриневич антисоветские разговоры?" Я отвечаю: "Нет, не ведет". "А в тылу врага?" Ну, я возьми и брякни: "А вы, товарищ капитан, сходите разок-другой с нами к немцам в тыл и тогда сами узнаете, какие разговоры ведет капитан Гриневич". Конечно, мне бы могло обломиться за такую дерзость, однако пронесло...

То, что услышал от Шевченко, стало недостающим звеном в моих предположениях. Тогда понятны и недоговорки генерала Иванова и снижение степени боевых наград Гриневича. Может, и пытался комдив тут что-то сделать, но смею предположить: его резко одернули. И кто знает, не состоялся ли тогда примерно такой разговор:

"Гриневича к званию Героя больше не представлять. У органов для этого есть веские основание. Ну, орден-другой еще дать можно, хотя и здесь лучше попридержать. У него и так с орденами перебор". И тот, кто вразумлял Иванова, мог бросить многозначительную фразу: "Вы поняли меня?"

Как тут не понять. Георгий Васильевич - старый служака. Уж он-то хорошо помнил кошмар 37-го года, намертво усвоив: "органам" лучше не прекословить.

Я не в укор ему. Легко быть судьей, не пережив того, что пережили люди его поколения. Генерал Иванов хорошо воевал и честно заслужил свою Золотую Звезду. А уж сколько сделал для увековечивания боевого прошлого 6-й гвардейской дивизии, тут его заслуги тоже бесспорны. Пусть будет светла память о нем! И пусть его душа не укоряет меня за то, что в своем журналистском расследовании высказал предположение, не очень-то приятное ему. Но что поделаешь, правда на цыпочках не ходит даже перед такими людьми.

Давай и мы с тобой, читатель, последуем за ней и до конца разберемся, во всяком случае, попытаемся понять, почему были "зарублены" представления на Гриневича к высшей награде не только в 43-м, но и в 65-м, и в 85-м, и наконец, в 91-м, представления убедительные, не оставляющие никаких сомнений: достоин! Неужели и в послевоенные годы его продолжала преследовать все та же прилипчивая тень - "сын кулака"? Полагаю, с годами она изрядно выцвела, если не сошла на нет: в "стране победившего социализма" классовых битв уже не было.

Причина, думается, в другом: в застарелом чиновничьем жлоб-стве, прикрытом гладкими канцелярскими фразами. Оно не только от недомыслия и беспамятства. От нравственной глухоты, карьерной трусости, равнодушия к доблести и самоотверженности тех, кто вынес на своих плечах войну. Низким душам не дано постигнуть красоту душ высоких. Им привычнее убогие бюрократические мерки. Разбираться с фронтовыми делами, пусть даже и незаурядными - зачем? Война, считают они, давно уже все списала. Черта подведена. Ну, не наградили кого-то, как того заслуживал. Да разве он один такой? Чего ж теперь ворошить...

Удобная позиция. И так основательно окопались на ней любители подводить скоропалительную "черту", что никакой логикой их не прошибешь.

"Война давно уже все списала"... Неправда! Ничего она не списала: ни героизма, ни подлости. Подвиг так и остается подвигом. У него нет сроков давности. Он на все времена. Это и есть то, что совершил на войне Михаил Степанович Гриневич. И я продолжаю верить: рано или поздно государство воздаст ему должное. А иначе как? Как же тогда с извечной заповедью "добро за добро"? Как же с прекрасным девизом "Никто не забыт, ничто не забыто"? Должна же быть на свете справедливость!

А пока прости нас, разведчик, твоих современников и потомков. Мы еще не научились быть благодарными.

Цивилизованность страны определяется не только материальным благополучием и степенью демократии. Это и отношение к своей истории, своим героям. Это достижение той нравственной ступени, когда не на словах, а на деле высшей ценностью становится человек, когда в особой цене подвижничество.

Нужды ли нам герои? Вопрос вовсе не риторический. Он в прямой связи с желанием и способностью общества воспитать поколения людей мужественных и совестливых, с вечным стремлением к высокому.

Оглавление

Звезда не нашла героя

ГЕНЕРАЛ ИВАНОВ

У ГРИНЕВИЧА

БОРИС ШЕВЧЕНКО

ДОКАЗАНО, НО... ОТКАЗАНО

НУЖНЫ ЛИ НАМ ГЕРОИ?

Обсудить статью на форуме

Оглавление Начало страницы