Оглавление
Загадка генерала Осликовского
Служил он в то время командиром эскадрона в прославленном 2-м кавалерийском корпусе Григория Ивановича Котовского. Был отличным наездником, участвуя в конных соревнованиях, непременно завоевывал призовые места. Именно поэтому и оказался на примете у киношников. Ему предложили сняться в головокружительных трюках, в том числе прыгнуть с конем в Днепр с крутого берега, с девятиметровой высоты. Прыжок он совершил успешный, но об этом стало известно комкору Г.И. Котовскому. Он вызвал молодого комэска, отчитал его, объяснив, что командир имеет право рисковать жизнью только в бою, и, говорят, даже посадил его на гауптвахту. Прошло несколько месяцев, и вот Осликовский пришел к комкору доложить об убытии в очередной отпуск.
Закончив официальный разговор, уже было собрался уходить, но комкор вдруг спросил:
- Постой, постой, так это ты прыгнул в Днепр с девятиметровой высоты?
- Так точно, девять метров.
- И сколько же тебе обещали заплатить за прыжок?
- Много, - и Николай Сергеевич назвал сумму.
- Садись, пиши рапорт о пособии на отпуск.
Через несколько минут комэск прочел резолюцию комкора на его рапорте о выплате ему пособия на отпуск точно в такой сумме, какую ему должны были заплатить киношники за прыжок. А Григорий Иванович, хитро улыбаясь, переспросил:
- Так, значит, с девяти метров в Днепр? Молодец!
Справедлив был этот кавалерийский "анархист", как он сам себя называл. Но, об этом - ниже.
Но однажды кино сыграло в судьбе Осликовского и более важную роль. В 1938 году, в разгар репрессий и "чисток" в армии, когда полковнику Осликовскому припомнили "дворянское происхождение" и вынудили уволиться из армии, он уехал в Ташкент, устроился на работу в киностудию в качестве директора картины "Рубиновые звезды". Как теперь ясно, это и спасло в тот невнятный период ему жизнь...
Так что последующая серьезная работа в кинематографе стала для генерала Осликовского вовсе неслучайной. Видимо, масштаб личности каждого человека и определяется цельностью его натуры, когда события его биографии разного времени оказываются каким-то образом взаимосвязанными, взаимообусловленными, как бы естественно вытекающими друг из друга. Так что порой даже кажется, что это - лишь счастливое стечение обстоятельств.
Ну кто бы мог подумать в его родном Летичеве, на Подолии, где квартировал эскадрон 12-го Ахтырского имени прославленного партизана Дениса Давыдова гусарского полка, что мальчик Коля Осликовский, все время проводивший среди гусар, на конюшнях, станет военачальником другой великой войны и также будет вести полупартизанские боевые действия, совершая глубокие кавалерийские рейды по тылам противника. Именно здесь он полюбил умные, смоляные глаза лошадей, их доверчивость и преданность. Именно здесь ему навсегда запомнился ни с чем несравнимый, невыразимый дух конюшни: душистый, сладковатый запах сухой люцерны, конского пота, кислый запах сыромятной кожи и душный - дегтя и карболки... Что-то екало в груди, когда слышался дружеский, доверчивый всхрап коня. И эта любовь к лошадям уже никогда его не оставит.
Николай Сергеевич Осликовский родился 25 сентября 1900 года в обедневшей дворянской семье, корни рода которой терялись где-то в Польше. Отец Сергей Осипович был служащим, мать Елена Васильевна принадлежала к тем колоритным для своего времени женщинам, в которых каким-то удивительным образом сочеталось революционное вольнодумство, наивный народнический порыв с семейственностью, с постоянными хлопотами по укреплению домашнего гнезда. Такие женщины считались тогда прогрессивно настроенными. "Вольнодумство", царившее в этой интеллигентной семье, естественно передавалось и детям. Как скажет позже сестра Николая Сергеевича, Елена Сергеевна, видный ученый в области сельского хозяйства, "вступление на путь революционной борьбы для нас было естественным продолжением развития и душевных устремлений".
Ровесник своего века, Николай Сергеевич с юности оказался захваченным его стремительным движением. Во время германо-австрийской интервенции, цель которой была очевидна - отторжение украинских и южнорусских областей от России, он в селе Мазники организовывает партизанский отряд, в котором командует кавалерийским взводом. Попадает в плен к петлюровскому атаману Волынцу. Чудом удается ему бежать, он выпрыгнул со второго этажа дома.
В марте 1919 года в Летичев вступила красная конница. Это был отряд Виталия Примакова. Позже там формируется летичинский кавалерийский полк, в который и вступает Николай Сергеевич. С этого времени для него и началась служба в Красной Армии. И, как видно, служил он исправно. Уже в июне 1919 года за бой в селе Богдановцы был представлен к ордену Красного Знамени.
Листая страницы истории Великой Отечественной войны, мемуары видных военачальников, постоянно встречаешь имя генерала Осликовского, самые лестные отзывы о нем как о военачальнике. Многократно на протяжении всей войны он, командир 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, потом командир 3-го гвардейского кавалерийского корпуса, оказывался на наиболее ответственных и опасных участках фронтов. Так было в белоснежных полях под Москвой, где кавалерия сыграла неоценимую роль. Так было в беспрецедентно длительном полупартизанском рейде по тылам противника на Вяземском направлении, в сражении под Сталинградом. Так было в болотах Белоруссии, в Восточной Пруссии и Померании. Между тем о самом гвардии генерал-лейтенанте, Герое Советского Союза Николае Сергеевиче Осликовском ничего, по сути, не написано. Впрочем, это вполне понятно, ведь к концу службы он попал в опалу.
После войны, как известно, стали приструнивать прославленных военачальников, маршалов и генералов. Делали это те государственные деятели, которые в лихую военную годину не могли с ними сравниться в популярности и славе. Даже Жукова не пощадили. Н.С. Осликовский, необоснованно обвиненный в самочинном распределении трофеев, был уволен из армии с должности начальника Высшей кавалерийской офицерской школы. Истинный смысл его драмы понять невозможно, не уяснив того, почему он, как, кстати, и многие его соратники, с такой настойчивостью до конца своих дней называл себя котовцем, вкладывая в это несколько иной смысл, чем совместная служба с героем периода гражданской войны Григорием Ивановичем Котовским...
Осенью 1922 года проводились широкомасштабные маневры, в которых участвовали прославленные кавалерийские корпуса Примакова и Котовского. В качестве посредников были приглашены молодые командиры из учебных подразделений, в том числе и Осликовский.
На этих маневрах во всех отношениях выгодно отличался корпус Котовского. В условиях послевоенной разрухи и нищеты, дезорганизации всей жизни конники Котовского были обеспечены всем необходимым для службы - обмундированы, сыты, с отлично подобранным конским составом и, что и вовсе выглядело немыслимым шиком для тех времен, - каждая дивизия имела свой цвет фуражки...
Молодого командира эскадрона буквально очаровал комкор Котовский, захватил в какое-то магическое поле своей широкой, неуемной и щедрой личности. Многие годы спустя Николай Сергеевич вспоминал: "Чем больше мы общались с Григорием Ивановичем, который оказался очень гостеприимным хозяином, интересным и остроумным собеседником, обаятельным человеком, тем больше росли наши симпатии к нему лично и уважение к его таланту полководца. Симпатии, видимо, росли взаимно, потому что кончилось наше общение тем, что Котовский предложил нам, убежденным кавалеристам, оставаться в его корпусе. Наши раздумья длились недолго". Командиров же Котовский подбирал лично. И принимал людей в свой корпус "по глазам". Для него не столь важно было, где человек был до этого, по какую сторону фронта находился - у белых, у красных или просто в какой-нибудь шайке, каких во время гражданской войны было немало. Он смотрел человеку в глаза и каким-то только ему ведомым чутьем определял, подходит ему человек или не подходит. И не ошибался.
После беседы с комкором Осликовский вскоре был переведен во 2-й кавалерийский корпус на должность командира учебного эскадрона 3-й Бессарабской дивизии, которой командовал Н.Н. Криворучко. В этом корпусе пройдет его вся довоенная служба - начальником штаба 49-го полка 9-й Крымской дивизии, командиром 13-го полка 3-й Бессарабской дивизии. При первой аттестации командиров Красной Армии он получит воинское звание полковника. Окончит Высшие кавалерийские курсы в Новочеркасске... Сюда же, в родную 9-ю Крымскую кавалерийскую дивизию, он вернется, когда нарком обороны С.К. Тимошенко, с которым они были хорошо знакомы еще по Киевскому военному округу, вернет его в армию...
Могу предположить, что среди многих соратников Котовского Осликовский занимал особое положение. Об этом свидетельствует и это вроде бы случайное, но опять-таки символическое совпадение. Дело в том, что Котовский с детства был заикой. Осликовский после контузии 1919 года тоже страдал расстройством речи. Что это означало для людей деятельных, общительных, сколько доставляло им внутренних борений, знали лишь они сами. Такое совпадение не могло их не сблизить особо.
Личность прославленного полководца гражданской войны как бы продолжилась в судьбе Осликовского. Здесь тоже были широта души, щедрый жест, отсутствие корысти. Как Котовскому не простили его "анархизма", так и Осликовскому не простили излишней самостоятельности, "самоуправства" тогда, когда после войны искался только повод для того, чтобы "приструнить" известных военачальников-победителей.
Но главное, что передалось от Котовского его соратникам, что потом сказалось в предвоенном споре о коннице - это, конечно, любовь к кавалерии, которая была для них как бы чем-то большим, чем только род войск, олицетворяя основы российской жизни, которые искони, передаваясь во времени, были ничем не заменимы. И это в полной мере подтвердила Великая Отечественная война.
Во время Сталинградской битвы Осликовский был назначен командиром 3-го гвардейского кавалерийского корпуса, с которым и прошел войну до победного конца. В операции "Багратион", в болотах Белоруссии он командовал конно-механизированной группой. За упорные бои по взятию Гродно корпусу будет присвоено почетное наименование Гродненский. Сражения на белорусской земле окажутся для него наиболее сложными. И потому, что ему довелось командовать наиболее крупным соединением - конно-механизированной группой, - и потому, что они неожиданно аукнутся ему после войны, сыграют роковую роль в его судьбе.
Во второй, победной половине войны боевое мастерство конников Осликовского достигло такого уровня, что подчас действия их опережали ожидания высшего командования. Особенно стремительным было взятие польского города Алленштайна (Ольштына). Когда Николай Сергеевич доложил командующему 2-м Белорусским фронтом К. К. Рокоссовскому о взятии города, тот даже ответил ему: "Перекрестись, ты не можешь быть в Алленштайне". И поверил только после вторичного, настойчивого доклада. Это было настолько неожиданно для противника, что он продолжал отправлять в город эшелоны с танками и имуществом. На запасные пути было принято за ночь двадцать два немецких эшелона...
Повоевал корпус генерала Осликовского еще и в Померании. Боевые действия завершил на Эльбе.
Великую Отечественную войну гвардии генерал-лейтенант Осликовский закончил видным, прославленным военачальником, Героем Советского Союза, командиром 3-го гвардейского кавалерийского корпуса, который из Германии вернулся в город Изяслав Львовского, позже Прикарпатского военного округа. Казалось, все трудности - позади. Но такова жесткая и неумолимая изнанка всякой войны, что вслед за победителями приходят мародеры.
Нет, не в буквальном, не в блоковском смысле "карманы трупов шарить", но мародеры цивилизованных времен, с идеологической, точнее демагогической подкладкой.
В начале 1946 года командующим кавалерией С.М. Буденным был произведен смотр соединений и частей корпуса, который завершился вручением корпусу орденов Ленина и Красного Знамени, 5-й гвардейской дивизии - ордена Суворова второй степени, 6-й гвардейской дивизии - ордена Кутузова второй степени. В приказе была отмечена высокая подготовка соединений и частей, четкая воинская дисциплина, хорошая строевая выучка, образцовый порядок и организованность. Комкору была объявлена благодарность. Казалось, ничего не предвещало никаких неприятностей генералу Осликовскому.
Ну что с того, что корпус получил высокую оценку, что командованием проделана огромная работа по передислокации его из Германии и расквартированию на новом месте, если где-то командира корпуса считали "недостаточно сознательным". Он, видите ли, слишком независим, посмел раздавать советским учреждениям, разоренным войной, трофейное имущество. Так появилась грязная кляуза некоего майора юстиции Радкевича, военного прокурора корпуса. Но было удивительно то, с какой легкостью командующий Прикарпатским военным округом А.И. Еременко дал ход этому делу, основываясь лишь на этой докладной и проверке с участием ее автора...
Это удивляло, чувствовалось, что за этим стоит нечто такое, что мне не известно и что, может быть, ни в каких документах не отражено. Оказалось, что подлинная причина восходила к военному времени. Думал, что никого уже из сослуживцев Осликовского встретить не придется. Но в Москве живет его адъютант, капитан в отставке Давид Антонович Мякушев, бодрый еще старик и в ясной памяти. С первых дней войны он служил с Николаем Сергеевичем, когда дивизия, обязанности командира которой исполнял Осликовский, вступила в бои на реке Прут. За взрыв железнодорожного и шоссейного мостов Осликовский в первые же дни войны был представлен к ордену Красного Знамени.
Давид Антонович и объяснил мне ситуацию:
- Мы тогда под Городком наступали в витебских болотах. Когда подошел день входить в прорыв, наступила оттепель, распутица была ужасная, танки вязли. Снаряды несли на себе и везли на лошадях. Николай Сергеевич доказывал командованию, что наступать нельзя, людей погубим и результата не достигнем. Но командующий 2-м Прибалтийским флотом А.И. Еременко давит на него, так как Москва требует от него результата, а истинное положение вещей, видно, объяснить боится. Тогда Осликовский обратился шифрограммой прямо в Ставку, через голову командующего фронтом. Приехала комиссия, разобралась. А.И. Еременко был освобожден от должности и затаил с тех пор зуб на Н.С. Осликовского. А через несколько дней подморозило и мы пошли в прорыв.
Подтверждение этих слов ветерана я нашел в письме Осликовского к командующему кавалерией Буденному от 19 июля 1946 года: "Вам известна моя жалоба на неправильное использование корпуса под Городком осенью 1943 года и ее результат, когда т. Еременко уехал на юг".
Никакая статистика, никакая арифметика не может сосчитать, сколько жизней сохранил тогда генерал Осликовский... Ведь мужество военачальника иное, чем солдатское - не столько в том, чтобы не дрогнуть перед пулей, сколько в том, чтобы принимать и отстаивать свои решения. Дорого в России обходится справедливость...
Мне довелось прочитать и докладную записку майора Радкевича, и "оправдания" командира корпуса, и его письма к известным военачальникам, и квитанции на выдачу трофейных машин разным учреждениям, в том числе и Киевской киностудии. И, признаюсь, читать эти документы было досадно и стыдно. Стыдно за унижение боевого генерала, который обвиняется в раздаче крупного рогатого скота офицерам и населению. Его объяснения, что спасти скот можно было лишь раздав его людям на временное содержание, не брались в расчет. Да, безусловно, тут в деятельности генерала Н.С. Осликовского проявилось то самое котовство, о котором мы говорили - щедрый жест, широкая замашка... Иначе как мог он, многоопытный начальник, поступить столь неосмотрительно, полагая, что офицеры, прошедшие такую войну, имели право на сносную человеческую жизнь. И он раздает трофейную мебель им в собственность...
Но это противоречило той логике, которая исходила сверху, как руководящая, согласно которой человек должен быть унижен. Он не должен иметь ничего. Спать на кровати с биркой КЭЧ, укрываться простыней с таким же штампом. Офицер не должен чувствовать себя победителем... Вот то главное, ради чего и городился весь этот огород с обвинением генерала. Вот та неблаговидная суть, возведенная в "линию партии", на пути которой стал "не понимающий" ее и требований политического момента гвардии генерал-лейтенант Николай Сергеевич Осликовский.
"Дело Осликовского" приобрело в начальствующих кругах громкий характер, в назидание другим "зарвавшимся" военачальникам. Ну откуда ему было знать, что перед ним - не рядовая интрига, но трагический фрагмент общего замысла, перед которым он не сломался, не подстроился под который. В этом и состоит его мужество. Он был героем на фронте, остался им в мирной жизни.
Он был переведен в Москву и назначен начальником Высшей кавалерийской офицерской школы. Сделано это было, как видно, хлопотами его боевых товарищей, видных военачальников. Но за всей этой склочной ситуацией чувствовалось, что справедливость не восторжествовала. Николаю Сергеевичу, как видно, это доставляло немало переживаний. Вскоре он уволился из армии. Благо предлог был куда уж более чем веский - кавалерия как род войск перестала существовать.
Польский народ высоко оценил заслуги генерала Осликовского в освобождении древнего Ольштына. Когда-то город отошел было к Германии, стал Алленштейном, и два века боролся за воссоединение с родиной. И только в результате освободительной миссии советский войск он оказался вновь в лоне своей родины.
К тридцатилетию освобождения города там был открыт бюст генерала с такой надписью: "Генерал-лейтенант Николай Осликовский, командир 3-го корпуса кавалерии гвардии Армии Советской, освободитель Ольштына. 22.01.1945 г." Его именем названа одна из улиц города. А еще раньше ему было присвоено звание почетного гражданина Ольштына и вручен польский орден "Биртути милитари".
Помнят ли сегодня благодарные поляки, когда трагизм и ужас великой войны несколько потускнел в памяти новых поколений, имя русского генерала Николая Сергеевича Осликовского? По печальному же опыту наших дней мы знаем, что наиболее прочной память о героях бывает у себя на родине, дома. А потому было бы справедливо одной из улиц Москвы присвоить имя генерала Осликовского. Скажем, где-то в районе Каширского шоссе и метро "Домодедовская", где уже есть улица Генерала Белова, на том направлении, где шли наиболее жестокие бои за столицу, где решалась ее участь, и в которых самое активное участие принимал тогда командир кавалерийской дивизии Осликовский.
