ОБГЛОДАННЫЕ ГУСЕНИЦЕЙ

 Разгар войны, разгар нашей героической поэмы. Само собой, не всем великая эпоха по плечу. Чувствительная m-me N. утомлена этой "бойней". Бесчувственный философ Z., аккуратно проживающий свою огромную пенсию и ухитряющийся еще "отложить" кое-что - зачем? Бог весть, этот погасший в своем эгоизме мудрец возмущен войной как взрывом человеческого зверства. Чуть плохие вести - маленькая поэтесса X. с глазами, похожими на маринованные сливы, говорит томно: "А не я ли говорила, что войны не надо? Ах, меня не слушали..."

Оставим в стороне слишком чувствительных господ и дам. Они и в мирное время ныли, изнемогали, страдали за все на свете - за ближних, за народ, за человечество, за природу, наконец, за Самого Создателя, Который будто бы пропустил случай создать мир более совершенный, посоветовавшись с этими господами. Оставим их в стороне. Кроме них есть еще, слава Богу, в России люди здоровые и сильные, которые точно воскресли за эту войну. Столько она пробудила в них энергии и желания жить! Столько вдохнула молодости в их нервы. Мне вчера передавали факт, опровергающий решительно все теории баронессы Суттнер и графа Толстого. Блестящий офицер в одном из полков Сибири вдруг с ужасом увидел, что война проходит, а он так и не попадет на войну. Как? С его фамилией - не воевать? Невозможно! Он просит, настаивает, умоляет - все напрасно. Не отпускает начальство, да и все тут: офицер в каждой части теперь ценится на вес золота. Молодой герой решается наконец на дурной поступок. Разрезает себе руку и подает рапорт о том, что его укусила бешеная собака. Ближе Иркутска нет медицинской помощи. Пришлось отпустить его в Иркутск. Там он умоляет отпустить его в Петроград посоветоваться с профессорами. Отпустили. Добравшись до столицы, он пускает в ход все связи и попадает-таки в действующую армию. И в первом же бою убит.

Что же, зато все-таки пожил человек, удовлетворил некую высокую страсть, очевидно, его мучившую. "Мгновение жизни молнии драгоценнее тысячелетия жизни слизняка", - говорил Нена-Сагиб. Не думайте, что молодая жизнь, скошенная ранней смертью, пропала. Куда же она могла вывалиться из объемлющего ее бесконечного мира? Очевидно, она осталась в нем, перейдя в загадочное нечто, из которого когда-то вышла. Была она некогда невидимой и неощутимой - и вновь сделалась таковой, чтобы когда-нибудь проявиться в новой материальной оболочке. Мы совершенно не знаем ни начала вещей, ни начала нас самих, и слишком определенно толковать о вечном уничтожении своем не имеем права. Я думаю, какой-то подсознательной глубиной духа мы твердо верим в свое бессмертие, иначе не решились бы тысячи раз в жизни на безумный риск, и не только на войне и на дуэли.

Один помещик передавал мне, до какой степени спокоен простой народ в эту войну. Необыкновенно интересуются войной и следят за ней не хуже, чем мы в Петрограде. Следят превосходно по дешевой газете и дешевой карте, где лежит Козювка, Могелы, Прасныш, до какого-нибудь Марграбова включительно. То и дело приходят в деревню вести о раненых и убитых, и народ остается спокоен. У одного старика убили 23-летнего сына, чудного парня, единственную опору отцу. Потемнел старик и, может быть, поплакал в сторонке, но с виду совершенно спокоен.

- Жалко небось парня? - спрашивает помещик.

- Вестимо, жалко, да что ж поделаешь. Надо держать державу... Вот каким великим словом обмолвился простой крестьянин. "Надо держать державу". Вот на какой глубине народной залегает государственный инстинкт. Я не знаю, приходило ли это великое слово в голову тем г-дам социал-демократам, которые на днях осуждены на поселение за попытку поднять мятеж и превратить в Россию в республику соединенных штатов. Не оторвись они от своего народа так далеко, не прилепись они непременно к заграничной, американской моде, может быть, они почувствовали бы, что от какой-нибудь "державы" все равно не уйдешь. Соединенные Штаты ведь тоже держава, и более "буржуазного" правительства, конечно, нет на свете, как именно в отечестве янки. Нигде на свете "кружок четырехсот", осевший на лучших улицах столицы, не имел бы более громадного, подавляющего влияния на жизнь народную, как в Нью-Йорке. Правда, тамошние миллиардеры почти сплошь выходят из подонков общества, и это утешает демократию. "Сегодня ты на вершине золотой пирамиды, завтра я". Формула ясная, но обманчивая в неизмеримо большей степени, чем лотерейный выигрыш. В действительности выходит так: "Сегодня ты на вершине сверкающей горы алмазов, а завтра я буду сидеть в темном подвале, как сидел вчера, как буду сидеть долгие годы до гробовой доски".

Нигде нет большей свободы труда и таланта, как в великой заатлантической республике, но это ничуть не обеспечивает там лентяев и бездарностей. Скорее напротив. "Державы" иного, более древнего, более близкого к природе типа, именно монархические, в состоянии гораздо легче, чем "республиканские штаты", регулировать бедность и богатство, защищая слабое и отставшее большинство подданных от слишком уж прогрессирующих по части кармана. Поглядите, как, воспользовавшись священной формулой свободы, распустились пышно алчные американские тресты! Без всяких заклинаний и талисманов, а лишь простой игрой на повышение и понижение кучка американских банкиров захватывает все материальное богатство нации. В течение двадцати каких-нибудь лет молодой еврейчик, приехавший в занятых у приятеля штанах, "наживает" миллиард долларов, ни более ни менее, то есть нередко даже более миллиарда, ибо есть богатства буквально несметные, неопределимые по величине. Несколько таких господ, всего с полдюжины, держат в руках всю золотую знать Америки, а те - весь гордый своим республиканским равенством и свободой народ. Пробовали некоторые президенты бороться с могущественной олигархией капитала, но ничего не вышло. Америка, конечно, от нас далеко, и мы в точности не знаем, что делается под ногами, по ту сторону земного шара, а между тем такие внимательные и вдумчивые наблюдатели, как Густав Ле-Бон, предсказывают Соединенным Штатам в ближайшем будущем невероятные потрясения (см. "Психологию социализма" этого блестяще талантливого мыслителя).

Правда, борьба с синдикатами и в монархической Европе налаживается очень плохо. При двух наших финансовых графах, С. Ю. Витте и В. Н. Коковцове, синдикаты успели опутать и русскую экономическую жизнь густой и хищной паутиной. Но, я думаю, не может быть той паутины, которая, наброшенная на народы, устояла бы от малейшего прикосновения скипетра царского. Вспомните отмену крепостного права у нас - и страшно кровопролитную войну за освобождение негров в Америке. События эти одновременные, и именно на почве уравнения прав между оптиматами и пролетариями. Задолго до рождения на свет осужденных господ эсдеков русская монархия справилась с великим демократическим вопросом, которого не могла разрешить без кровавого бунта заокеанская республика. Сопоставьте также борьбу с пьянством в Америке и в России: там она началась чуть не полвека назад, и все-таки пьяницы без труда путешествуют из трезвого штата в пьяный, как в соседний ресторан, - в России же одного Царского слова было достаточно, чтобы совершилось одно из величайших отрезвлений в человечестве. Я отнюдь не спорю, что многое у нас в России плохо и очень многое в Америке превосходно. Я желал бы многих хороших оттуда заимствований, но что касается "державы" как скинии народной силы, то позвольте усомниться в заграничной моде. Вы утверждаете, г-н Петровский, что "с точки зрения рабочего класса и трудовых масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск" (обвинительный акт). Отсюда пропаганда среди войск социалистической революции и военного мятежа. Но есть ли в этой затасканной до рубища затее хоть столько логики, сколько необходимо для элементарного приличия?

Тянут в рабство

Поражение царской монархии имело бы сейчас лишь единственный мыслимый результат - подчинение кайзеровской монархии, ни более ни менее. Да какое подчинение! Ведь царская наша монархия нас не завоевала, она добровольно избрана нашими предками, она выросла вместе с народом и срослась с ним так, как нервная система срастается с мускульной. Царская монархия одной с нами колыбели, одного стародавнего языка, одной тысячелетней веры, одной судьбы народной, и потому в глазах царской монархии народ не есть какое-то чуждое существо, а свое родное. Что же было бы "для всех народов России", если бы восторжествовала кайзеровская монархия? Кроме абонентов газеты "Речь", которым все равно - кочевать ли в России, или в Америке, или среди любого чужого народа, - "для всех народов России" Германия явилась бы одинаковым завоевателем. Поймите, г-да эсдеки, это ужасное слово! Вникните во всю глубину его трагического значения. "Горе побежденным!" Это не фраза, это вечный стон, повторенный недавно в сумасшедшем манифесте германского императора. Еще не победив никого и находясь даже за сто верст от победы, он уже потрясает перунами, он уже угрожает будущим покоренным народам всеми скорпионами, какие в состоянии придумать воображение дегенерата. Vae victis! (Горе побежденным! - Ред.) Ода! После истребления миллионов русских солдат разрывными пулями, ядовитым дымом, серной кислотой, холерными разводками и т. п. предполагается оставить в живых большинство населения завоеванной Российской империи. Правда, был заявлен в немецкой печати проект одного почтенного немца - обесплодить славянскую расу, то есть оскопить мужчин, но, кажется, проекту этому не было дано дальнейшего движения. Был заявлен проект о поголовном выселении русских народов "куда-нибудь" - за Урал, что ли, или, еще лучше, в немецкие колонии Африки, дабы освободить территорию нашу для широкой немецкой колонизации. Но и этот проект пока остается под сукном. Всего вероятнее, покоренное немцами население даже не будет изгнано, а (по третьему проекту) будет только обращено в крепостное рабство, как было с населением Римской империи, завоеванной полторы тысячи лет назад предками тех же немцев. Славяне - недурная подстилка для высшей расы, это Dungervolk, живое удобрение вроде домашнего скота. По отобрании "у всех народов России" земель, капиталов и всякого лишнего имущества немецкие культуртрегеры получат сто восемьдесят миллионов двуногих батраков и батрачек, рабочую силу, которая будет стоить только хлеба, который съест. Вот и все. Конечно, при малейшем сопротивлении, при малейшем протесте покоренных ждет то же самое, что нефов в немецких колониях Камеруна и Занзибара. Плети, плети, плети, пытки, привязывание к деревьям и сожжение заживо.

Вы знаете, как "милостиво" старые немецкие феодалы обращались с покоренными крестьянами Римской империи. Если крестьянин позволял себе убить дикую птицу на земле своего господина, то в наказание крестьянину вскрывали живот, вытаскивали кишку, при выходе ее из желудка прибивали ее гвоздем к дереву и затем гоняли крестьянина кругом дерева, пока тот не выматывал себе все внутренности. Это не было обычаем - это входило в уголовный кодекс.

Вот, если говорить правду, какая монархия призывается на смену "царской". Вот для какого строя проповедуется социалистами война не против немцев, а против нашего правительства, воюющего с немцами. О, конечно, г-да немцы в качестве сверхчеловеков не стали бы пачкаться, подобно предкам, вытаскивать кишки у покоренных рабов, но что они спокойно пристреливали бы их или прирезывали бы, как делают даже их сестры милосердия с нашими ранеными, в этом сомневаться нельзя ни на одну минуту.

Конечно, устройство черепной коробки у г-д эсдеков не зависит от них самих и они не виновны в том, что она узковата, однако есть же предел всякой узости, допустимой в отделе человекообразных. Если наше правительство "буржуазно", то неужели немецкое явится менее буржуазным? Неужели наши помещики и чиновники стоят дальше от простого народа, чем немецкие бароны, аграрии и "юнкера"? Мне скажут: эсдеки вовсе не добиваются завоевания России немцами; они желали бы в первую голову "поражения царской монархии и ее войск", но вторым пунктом идет образование свободных республик - немецкой, польской, русской и пр., и третьим их пунктом является слияние всех европейских республик в республиканские соединенные штаты.

Прекрасно. Допустим это. Бумага все терпит, но сама действительность?.. Начав с поражения царской монархии и ее войск, к чему же вы, г-да эсдеки, подвели бы Россию и Германию? Россию сделали бы покоренной страной, Германию - страной покорившей. Так неужели вы думаете, что, разгромив Россию, а стало быть, и Францию, и Англию, Германия вдруг сказала бы им: знаете что, давайте-ка сделаемся все свободными республиками! Мы своего императора-победителя низложим за то, что он вознес Германию на высоту всемирного господства, а вы низлагайте своих монархов за то, что они бились за вашу независимость. Перебив миллионы своих последнего века Европа отдохнула от наполеоновских нашествий, разобралась в развалинах, залечила раны, и мирный труд, не расстраиваемый пушечным громом, создал весь блеск, всю свободу, весь комфорт и роскошь, которыми гордится цивилизованное человечество. Но в уголке этого женственного периода завязывалась уже почка мужественного. Едва сломив Наполеона, благодаря могучей поддержке России Пруссия начала наливаться в новую Наполеонию под скромным именем Германия. И вот эта звериная мужественность созрела и вышла в прошлом году на сцену. Всего один год войны - и мы видим уже миллионы самых сильных и красивых юношей превращенными в гниющие трупы. Бесконечное количество могил, наполненных человеческими и лошадиными костями. Десятки и сотни тысяч жилищ превращены в дымящиеся развалины. На протяжении многих тысяч квадратных верст поля опустошены и земля изуродована окопами и снарядами. Разрушены многие древние цветущие города с их храмами, театрами, музеями, дворцами, роскошными магазинами, фабриками и мастерскими. Стихийный ураган, зарождающийся под экваториальным солнцем в котле Мексиканского залива, взлетающий над океаном и мчащийся к Европе, не в состоянии наделать и тысячной доли тех бед, что наделало ницшеанство, практически созревшее под каской кайзера Вильгельма. Вот плоды мужественности, на некоторое время возобладавшей в мире. Будем надеяться, что это время не долгое, ибо неужели в вечной природе, созданной Богом и видавшей всякие виды, не найдется достаточного противовеса разрушению? Германский furor разбудил и продолжает будить в человечестве такой же ответный furor. Сгущенная упругость сопротивления остановит наконец дикий напор, и над развалинами мира, полуразрушенного мужчинами, начнет свою возрождающую работу "вечно женственное" начало, прекрасное, несущее любовь и мир.

На днях кто-то напомнил в Государственной Думе изречение Ницше: "Мужчины созданы для борьбы, а женщины - для отдохновения воинов". В цинизме этого изречения кроется доля правды. Женщины созданы для ремонта жизни, как свидетельствует значение слова "Ева". Беспрерывно рвущаяся ткань человечества должна восстановляться. Истощение сил должно пополняться накоплением их. Из самых нежных и интимных сближений является новая смена человечества, новые центры энергии, новые работники и борцы. Я не знаю, возможен ли вечный мир, то есть возможно ли окончательное торжество женственности в человечестве. Пророческая песня херувимов над колыбелью Христа-Младенца до сих пор ожидает исполнения. Мне кажется, при современном состоянии человечества до вечного мира еще очень далеко. Мы знаем, до чего доводит торжество мужества, но ведь и преобладание женственности в иных странах ведет к гибели. Излишняя изнеженность и кротость ведут к беспечности, к забвению всех опасностей. Избалованное долгим миром общество даже забывает, что есть война. Оно постепенно перестает интересоваться защитой жизни и все внимание устремляет на комфорт, на развлечение, на ту мирную бескровную борьбу, которая под названием жизненной карьеры составляет драму личного существования. В этой борьбе действуют тоже не святые страсти. В овечьей шкуре тут истощаются в усилиях тоже волчьи инстинкты, орлиные и львиные энергии. И очень часто слишком долгий мир накапливает собою тяжкую социальную несправедливость, из которой нет выхода. Одной женственности и кротости не справиться с мирными организациями зла. Мирное хищничество растаскивает национальную оборону. Силы нации, вооруженные для отпора, приходят в упадок, и в плохо закрытые двери стучится закованный в броню кулак разбойника.

Как все великие бедствия, война подкрадывается издалека и исподтишка. Подобно горному обвалу, война обыкновенно застает мирное население врасплох. Вот тут-то на поддержку ослабевшей женственности должно выступить - и обыкновенно выступает - задремавшее мужество народное. Просыпается храбрость, самоотвержение, сила, героизм, и в ответ на дерзкий натиск врага иной миролюбивый народ мечет самые сокрушительные громы. Вы видите, что недаром природа двойственна и в этом, как во всем. Нам хотелось бы торжества одного начала, которое мы считаем благим. Но природа достигает равновесия жизни сочетанием двух стихий, а иногда и многих. Будем покорны Богу. Теперь требуется все мужество, на какое способно великое наше племя, - и дадим его. Требуется вся энергия на чудовищный по напряжению труд - и дадим ее. Требуются суровые и твердые характеры, непреклонная воля - и выдвинем их. Иначе всему священному и дорогому, что только есть для нас, угрожает смерть.

Оглавление       Начало страницы