СРОКИ БЛИЗЯТСЯ

 О громком угро-русском процессе, обратившем на себя внимание всего света, я до сих пор не в состоянии был написать ни слова. Скажу откровенно: стыдно было. Судили наших несчастных заграничных братьев, людей нашего племени, нашего языка и веры, судили таких же русских, как псковичи или киевляне, потомков тех предков, которые еще при Владимире Святом составляли неотъемлемую часть Руси. Как это ни странно, отторгнутые от России шесть столетий назад все эти Кабалюки, Воробчуки, Полканцы, Недзбайло, Поповичи, Думницкие и пр. - они до сих пор остались верными тому великому племени, к которому принадлежат, и за этот именно племенной идеализм свой терпят мученичество от мадьяр и австрийцев. Мне стыдно было и больно следить за подробностями процесса, как человеку, стоящему на берегу, тяжело видеть утопающих, которым не в силах помочь. Чувство стыда усиливалось сознанием, что часть вины за это несчастье, и, может быть, подавляющая часть, падает на нас, Россию... Будем откровенны: бессильные помочь страдающим землякам, не станем же скрывать правды, которую хорошо чувствуем все мы. "Слезы их - на нас и на чадах наших..."

Никаких этих мармарош-сигетских и львовских процессов не было бы, если бы были выполнены два условия: если бы подъяремная Русь изменила своей национальности и совсем забыла свое происхождение или если бы мы, державная Русь, не изменили этой национальности и в свое время освободили Галицию из-под польско-австрийско-венгерского ига. Потерявшие свою независимость, оторванные от Руси и порабощенные червоннорусы тем не менее до сих пор остаются верными и своей тысячелетней крови, и своему языку, и своей вере. Наоборот, давно восстановившие свое могущество восточные россияне как бы совсем забыли о нескольких миллионах своих родных братьев, томящихся в плену. По крайней мере, мы, державная Русь, не воспользовались ни одним из очень многих случаев освободить несчастное царство короля Даниила. Уже в XVI веке в Московском государстве было достаточно сил, чтобы оторвать от Польши все древнерусские княжества, насильственно захваченные Литвою и Казимиром III. Совершенно бесцельно Иван Грозный вел многолетнюю и сокрушительную войну с двумя державами за теперешний Прибалтийский край, который и теперь - через 350 лет - еще не сделался русским. Прав Карамзин, осуждая малодушие Ивана IV: "Воевав 24 года непрерывно, чтобы медленно, шаг за шагом двигаться к цели, изгубив столько людей и достояния, повелевая воинством отечественным, едва не равносильным Ксерксову, вдруг все отдал, и славу, и пользу изнуренным остаткам разноплеменного скопища Баториева! В первый раз мы заключили мир столь безвыгодный, едва ли не бесчестный, с Литвою..." Если бы все эти "Ксерксовы" наши полчища мы устремили тогда на одну Польшу, то в союзе со шведами уже тогда могли бы восстановить все племя русское в черте империи святого Владимира. Ничего несбыточного в этом не было, ибо федерация литовско-польская уже и тогда трещала по всем швам и ждала лишь решительного толчка.

Сама стихия народная подсказывала Москве наиболее важный путь политики - путь национальный. Восстания малороссийских казаков заставили наконец царя Алексея присоединиться к народному движению, и в конце концов получился самый блестящий из трофеев нашей истории - присоединение Малороссии. Оно было скорее воссоединением, нежели присоединением: Малая Русь сама потянулась к Великой Руси и срослась с нею, как родное с родным.

Великую Смуту, завершившую тираническое царствование Ивана IV, следует счесть двойным несчастьем: если бы не Смута, Москва имела бы в XVII веке превосходный случай использовать катастрофу, разразившуюся тогда над Европой в виде тридцатилетней войны. К глубокому сожалению, даже Петр Великий не унаследовал от предков и сам не оценил главнейшей политической задачи России - задачи племенного восстановления. Подобно Ивану Грозному, Петр Великий вел более чем двадцатилетнюю войну за пустынный и бедный край, населенный чуждыми нам народностями, тогда как под ослабевшей Польшей томились громадные и благословленные Богом области, населенные коренным русским племенем. Неисчислимые силы были потрачены на бесполезные тогда войны с Турцией и Персией и слишком дорого стоившую шведскую войну. Если бы они были употреблены на отнятие русских земель у Польши - задача, еще и теперь не решенная, была бы закончена двести лет назад. А разрешив этот основной вопрос истории - объединение Руси, раздробленной татарами и литвой, - Петр поднял бы могущество России на несравненно более грозную высоту, чем присоединением разоренного еще Иваном IV Прибалтийского побережья. Это побережье от нас не ушло бы.

Если чистокровный русский царь и москвич по рождению, каким был Петр I, оказал столько равнодушия к национальной идее, то от его преемников можно бы было не ожидать внимания к ней; но чистокровная немка по рождению Екатерина II оказала России величайшую из услуг. Она сделала то, что упустили московские цари и Петр Великий. Она "отторженная возвратах", то есть русские земли, когда-то отнятые Литвою, вернула под родную государственную кровлю. Не тронув чисто польской этнографической территории, то есть не взяв чужого, великая Императрица взяла свое. К несчастью (и это единственный возможный упрек Екатерине), она взяла не все свое, уступив Австрии Червонную Русь (еще по первому разделу в 1772 году). Особенно фатален был третий раздел, решивший участь Галиции. Кто знает, проживи великая Государыня еще одно десятилетие, может быть, временная ошибка ее не сделалась бы окончательной. И после Екатерины, господствовавшей в Европе, в течение XIX столетия для нас представлялся не один прекрасный случай решить национальный вопрос: при Александре I, Николае I и Александре II. В непостижимом затмении мы вели с Наполеоном I ряд разорительнейших войн, отстаивая своею грудью Пруссию и Австрию. Если бы, наоборот, мы помнили только свои, национально-русские интересы, то, уж конечно, Наполеон I, искавший настойчиво союза с Россией и родства с нашим царствующим Домом, охотно уступил бы нам Червонную Русь за одно лишь невмешательство наше в его борьбу с австрийцами. Мы могли бы утвердиться на Карпатах еще в 1809 году, в особенности если бы не препятствовали восстановлению Польши в ее этнографических границах. При изгнании Наполеона I сто лет назад мы имели полную возможность наказать союзницу его Австрию отобранием Галиции (для чего следовало, как советовал Кутузов, не гнаться за Наполеоном до Парижа, а предоставить ему занятия в Пруссии и Австрии, восставших на своего завоевателя). Вместо строгого наказания Австрии за ее вероломство мы были так великодушны, что вернули ей даже тот клочок (Тернопольский округ), который нам достался в 1809 году. Клочок этот в 9 тысяч квадратных километров (то есть величиной все-таки с Черногорию), может быть, не слишком заметен для России, но добровольная уступка его вчерашнему врагу, уступка коренного русского населения австрийцам еще раз показала, до какой степени слабо чувствовался национальный принцип в нашем правительстве сто лет назад. Не народ, а земля считалась государственным имуществом. Подобно лесу, растущему на земле, народ не имел права претензий, если его уступали вместе с землей соседнему государству... Правда, правительство русское той эпохи было переполнено иноземцами, для которых интересы русского племени были так же чужды, как интересы китайского племени. Русская дипломатия именно тогда потеряла и русский облик, и инстинкты народные. Да и что могли чувствовать к России, говоря словами Великого князя Николая Михайловича, все эти "кондотьери", понаехавшие к нам, как Армфельд, Штейн, Пфуль, Паулуччи, Винценгероде, Жомини, Попцоди Борго, Мишо и пр.

К глубокому сожалению, даже такой русский в душе Император, как рыцарственный Николай I, не мог выйти из традиции покровительства немецким интересам. Особенно была облагодетельствована им та страна, на которую здравый национальный инстинкт обязывал глядеть как на первого врага, содержащего в плену миллионы русских людей. Облагодетельствована была Австрия, скоро "удивившая мир неблагодарностью" и доказавшая, что она действительно наш враг, ближайший и коварнейший. Нынешний престарелый монарх Австро-Венгрии, конечно, знает то, что теперь уже все забыли, - именно то, что самим престолом своим он трижды обязан Императору Николаю I. Последний еще в 1835 году, после исторического свидания трех Императоров в Теплице, настоял на семейном совете, чтобы престолонаследником Австрии был назначен малолетний Франц Иосиф. Тот же русский Государь могущественно содействовал восшествию Франца Иосифа на австрийский престол в 1848 году, после отречения его больного дяди Фердинанда. Тот же, говоря словами Н. П. Глебовицкого, "великодушный опекун", русский царь Николай I, отдал ему (Францу Иосифу) покоренную русскими войсками в 1849 году Венгрию, несмотря на то, что победивший мадьярских повстанцев фельдмаршал Паскевич 1 красноречиво телеграфировал в Петербург: "Вся Венгрия лежит у ног Вашего Императорского Величества". Как вы думаете - взамен Венгрии и ради других компенсаций (на турецкой границе) - разве Россия не имела прекрасный случай возвратить себе русскую часть Галиции и Буковины? Только плачевным забвением собственных интересов и излишним вниманием к благополучию врагов можно объяснить то, что, спасши Австрию в 1849 году, мы в 1853 году уже видим ее в негласной коалиции с четверным, объявившим нам войну союзом. Фельдмаршал Паскевич в свое время советовал Императору Николаю I произвести с Австрией обмен Галиции на Польшу, но и этот благой совет был не принят.

Уже на нашей памяти - в 1867 и 1870 годах - было еще два случая вернуть от Австрии Червонную Русь. Если решено было наказать Австрию и Францию (за Крымскую войну), предоставив Пруссии carte blanche в Средней Европе, то следовало извлечь из унижения Австрии какую-нибудь реальную пользу. Следовало в союзе с Пруссией или без этого союза вести войну с Австрией, когда шансы этой войны были всецело на нашей стороне.

За последние сорок лет я уже более не помню удобного случая для национального восстановления русских границ. Столетнее накопление ошибок нашей дипломатии принесло свои плоды. Защищая Австрию и Пруссию, опекая их национальные интересы, способствуя объединению немцев, мы наконец добились, что немцы и в самом деле сложились в мощную империю. Мы добились того, что Германия, подчинив своей гегемонии Австро-Венгрию и Италию, в самом деле составила угрожающий Европе лагерь. Мы добились того, что огромные силы Тройственного союза ищут боевого выхода по линии наименьшего сопротивления и уже вполне открыто, бесцеремонно устами своих государственных людей объявляют ближайшую борьбу с славянством. Когда чего-нибудь настойчиво добиваешься, то и добьешься. Вот почему мне лично было стыдно читать о мармарошском процессе. Искренно было жаль несчастных земляков, томившихся в тюрьмах, подвергавшихся всем унижениям "государственных преступников" венгерской короны. Но писать по поводу этого горячие статьи рука не поднималась... Что такое наши "статьи", что значили пылкие речи графа Бобринского 2 и даже такие благородные демонстрации, как его бесстрашная поездка в Мармарош-Сигет? Я аплодировал, как и все, его мужеству и чувству долга, но ведь все это ни в малейшей степени не облегчило участи страдальцев и не может повлиять на судьбу подъяремных братьев. Все это слова, и даже жалкие слова...

Пора понять, что червоннорусский вопрос не есть австрийский вопрос, а есть вопрос российский, ибо для Австрии Галиция есть чужое добро, хотя давно захваченное, а для нас - свое родное, с потерей которого русское племя никогда добровольно не согласится. Как это ни странно, австрийское правительство понимает это гораздо отчетливее, нежели наше. Австро-венгерское правительство, преследуя галицийских и угрорусских патриотов в самых невинных проявлениях их национальности, доказывает лишь то, что оно придает очень серьезное значение единоплеменности червоннорусов с Россией. Даже трагическое значение - иначе австро-венгерский суд не доходил бы до попрания основных конституционных законов, предоставляющих населению свободу языка и веры. Австро-Венгрия знает, что такой громадный политический факт, как четырехмиллионный народ русский в черте Дунайской империи, не может быть безразличным в судьбе этого пестрого государства. Червонная Русь - это как бы подводный риф, имеющий бесконечное продолжение в виде русского материка. В мирные времена, обеспеченные русской нежной опекой, этот подводный риф не вызывал опасности, но в случае войны - при известных условиях - он может сыграть роль тарана против довольно хрупкого габсбургского разносоставного корабля. Вот почему уже с давних пор Австрией принимались меры к обезврежению галицко-русской опасности. Излюбленнейшей мерой было подавление русской народности как таковой. Так как название "русины" столь же древнее, как русское племя, и гораздо древнее Габсбургов, то приходится мириться с ним. Но всякое проявление мысли, что русины и русские одно и то же, принимается точно государственная измена. На несчастных наших сородичей давит гнет одновременно немецкого, польского, мадьярского и еврейского засилья, и, наконец, в виде отчаянной, но страшной меры австрийская власть создала раскол среди русин. Весьма значительный слой (особенно интеллигенции) австрийцам удалось вовлечь в изменническое против России движение - мазепинское. Оно является со стороны Австрии уже не оборонительным, а дерзко-наступательным. Как читателям хорошо известно, цель мазепинского движения - разрыв России опять наподобие того, как это было в эпоху татарского и литовского нашествий. Малую Русь хотят отколоть от Великой Руси, причем весь юг России - до Волги и Кавказа - должен отойти к габсбургской короне.

Так как большую половину своей тысячелетней истории русское племя пережило в раздробленном состоянии (и до сих пор ведь оно не окончательно объединено), то было бы гибельным недомыслием относиться к австрийской интриге беспечно. На мазепинское движение пора смотреть как на самый тяжкий вид государственной измены, если оно идет в России, и как на самое злодейское покушение, если оно идет из-за границы. Будучи народом христианским, мы обязаны исчерпать все средства, чтобы соблюсти мир с соседями, но в отношении Австрии кажется, что все средства мира исчерпаны. Последние сведения более чем тревожны. Правительства среднеевропейских империй, видимо, охватываются тем "продромальным", как говорят врачи, состоянием, которое обыкновенно предшествует войне, - состоянием воинственного психоза. Россия проявила бы непостижимое безумие, если бы в ответ на военные, доведенные до крайности приготовления соседей проявила обычную дремоту. Нет сомнения, что некоторая подготовка у нас идет. Но пусть наше военное ведомство помнит, что на нем лежит теперь ответственность за будущую судьбу России. Необходимо теперь всем забыть, что такое личная радость жизни, что такое развлечение, досуг, приятельская беседа. Необходимо работать сверху до глубин армии дни и ночи...

Оглавление       Начало страницы