И В НЕБЕСАХ Я ВИЖУ БОГА

 Древние думали, что спасает вера. И я думаю, это условие осталось не менее нужным и теперь. Вера есть сознание идеала, она есть горячая надежда, напряженная до любви. Я думаю, это прекрасное настроение необходимо и теперь, как ясная погода духа, как здоровый климат его. Но наш век верует только в коротенькие, мгновенные вещи: в "факт" - научный или политический, все равно, - несмотря на то, что все философии, основанные на факте, рвутся как паутина. Древние поступали правильнее, связывая свою веру с вечностью. Я думаю, вечность осталась и до сих пор, и ее хватит на все поколения. Кроме мгновенных фактов, существует еще факт бесконечный, безбрежный и не только не менее реальный, чем все остальные мгновенные факты, но единственно реальный, единственно неизменный, тогда как все остальное исчезает как дым. Отрицать Вечность нельзя: она есть, стало быть, следует вводить ее в состав своей жизни или, если нельзя вместить необъятное в ничтожное, то следует поступить обратно: свою ничтожность следует вместить в вечное.

Вечное кажется непостижимым, но мы чувствуем, что оно не ниже наших способностей постижения, а выше, и что коренная сущность его связана с природою нашего разума; мы знаем, что эта сущность проникает в нас и мы сами для себя загадка, как и все, что нас окружает. Страшная интересность этой загадки, глубочайшее ее значение чувствуется всеми, кто только думает о них, и не признавать этого нельзя. Человек не замечает воздуха, рыба воды: слишком объемлющая и проникающая стихия неприметна, хотя она - все. Но не замечая воздуха, мы знаем о нем, как знаем об эфире, об электричестве. Не замечая Вечности, мы ощущаем ее присутствие; и если бы мы не были столь раздерганы, рассеянны, растленны, мы, как целомудренные варвары, дети пустынь, вдумчиво глядели бы на небо и вслушивались бы в его мысль. Знать и ежеминутно чувствовать, что есть великая тайна, которая должна же когда-нибудь раскрыться, - знать это и не верить - нельзя.

Как земное тяготение удерживает почву, воду, атмосферу, мир растительный и животный, так духовная жизнь людей поддерживается тяготением к вечности, отовсюду окружающей и стерегущей нас. Как только присутствие этого величайшего из явлений, факта фактов, ускользает от внимания, человек начинает заблуждаться. Как бы убедившись, что он не понимает ни вселенной, ни атома, ни движения, ни силы, ни материи, ни сознания, - убедившись, что все первоначальные стихии необъяснимы, человек обращается разумом к миру условному, окружающему его маленькое существо в природе. Здесь разум вступает в свои права и одерживает "блестящие победы". Не понимая элементов, он удовлетворительно разбирает отношения между ними и способен мысленно поставить их во всевозможные отношения. Как с алгебраическими знаками х, у, z и т.д. можно производить какие угодно выкладки, подставляя условные значения, так и с вечными "неизвестными" стихиями: допустив те или иные свойства; можно сочетать их всевозможным образом. Получаются результаты самые несхожие, иногда мыслимые, иногда мнимые, иррациональные. Эти результаты называются философскими системами и теологиями.

Чаще всего результаты эти ничто иное, как "бред души больной" и "пленной мысли раздраженье". Но нельзя эти грезы души считать праздными. Они представляют собою самую возвышенную работу духа. Увлекая на время одно или несколько поколений, метафизические системы дают им иллюзию откровения, высокое счастье верить, что они совпадают с душою мира, сливаются с вечностью. Пусть пройдут века очарования, и то, что пленяло предков, покажется ложным и скучным для потомства, - система мысли сделала свое дело: осчастливила свою эпоху, и потомство повторит по-своему это творчество веры. Когда галлюцинация старого верования исчезнет и на ее месте останется пустота, обычный мир вещей, мир призрачный, постоянно исчезающий и нарождающийся, человек видит, что это та же иллюзия, та же "майя" буддистов, где душа тщетно ищет себе опоры. Отказавшись от философской иллюзии, где все казалось понятным, человек погружается в действительность, основы которой безусловно непонятны. Стремление понять их снова заставляет человека обратиться от мелочей и отношений к основаниям все более общим и постепенно доводить его до новой метафизической системы. Снова вечность входит в душу человека, и душа вырастает снова до пределов вселенной. Каковы бы ни были символы и внешние средства культа Вечности (эти символы зависят от местных условий, времени и народа), под символами, пока они живы для народного воображения, скрывается великое, безмерно радостное настроение - вера. Умирает народ, умирает язык его - не только язык понятий, но и язык представлений, образов - и вместе со смертью символов гибнет и древняя религия, как гибнет картина, когда выцветают ее краски. Полотно осталось, но на нем уже ничего не видно. У нового поколения новые средства сознания, новый язык идей и чувств, новые, только ему понятные символы - и вот на том же полотне потомство создает новую картину Вечности и картину эту признает за действительность. Этот момент искренней, молодой веры - самый прекрасный в жизни человечества. Как птица, свившая себе наконец гнездо, дух человека водворяется во вселенной и отдыхает от давящей тесноты эфемерных, земных явлений. Только в Вечности простор и свобода...

Вера составляет продукт утонченной душевной работы целого народа, эпохи, культуры. Это - общая душа огромной массы людей. Слияние с этой общей душой вашего отдельного сознания, раз оно искренне, дает стихийное счастье, руководящее всей жизнью, до гроба, и продолжающее еще при жизни существование ваше до пределов вечности. Стихия не умирает, человечество живет без конца, мир бессмертен - и отлившийся в его формы дух чувствует себя частью этого бессмертного существа. Одно уже предположение, что жизнь не только в нас, но и кругом нас, что все живет, все сливается в мирообъемлющей силе, дает утешение. Человек мирится с тленностью своего личного существования: он начинает чувствовать, что с его смертью исчезнет только случай, а явление будет продолжаться. На смену человеку явятся бесчисленные поколения, которые повторят каждый момент его жизни бесконечное число раз; на земле не исчезнет сознание, не исчезнут любовь, воля, радость, и стремление к Вечности. Все то, что человеку в себе истинно дорого - останется: исчезнет в сущности чуждое и постороннее человеку - его тело, которое он так мало знает при жизни. В свободном состоянии наше сознание выражается понятием не "я", а каким-то вневременным, миропроникающим ощущением бытия, независимо от меня или вас. На самом деле душа у всех и всего одна, и мы, наши тела, как более или менее тусклые рефракторы, лишь сосредоточиваем в отдельных фокусах лучи одного великого мирового Света. Нам кажется, что это мы - творцы своей искорки, в нас горящей, а в сущности эта искорка только часть мировой души, которая не умирает. Пусть не сохранится память о нас, пусть мы заснем, перестанем чувствовать, но наше чувство, наше сознание будут продолжать жить в своем вечном источнике. Мир, нас произведший, не может не производить совершенно таких же, как мы; раз мы чувствуем свое торжество с производящей силой мира, мы вместе с нею будем жить вечно во всех ее изменениях. Слышит ли нас Вседержитель? Надо верить, что Он слышит, потому что Он во всем и в нас, и мы в Нем. Если капля влаги подернута пылью земною, она уже не отражает солнца или отражение получается тусклое. Если человек физически развращен, порабощен дурным, болезненным инстинктам, сознание вечности в нем бледно, в душе его, как в тусклом стекле, мировой свет не сосредоточивается в фокусе, не дает пламени.

Отмирание религий и философских систем не доказывает недостижимости их исканий. Обыкновенно утверждают, что верховная тайна мира безусловно недоступна, но если бы это было так, не стоило бы и тревожиться о такой тайне: она никого бы не привлекла. Но она влечет к себе, и влечет только потому, что она не вполне тайна: как идеал, она хоть на мгновения открывается людям - в меру их душевной силы и чистоты. Первоисточник жизни не может быть недоступен существу, проникнутому Его волей; если не разумом, то совестью или непосредственным внутренним созерцанием в минуты душевного подъема мы постигаем мировое сознание не менее реально, чем отдельные явления мира. Но подобно тому, как для физического зрения нужно иметь здоровые глаза, так для психического - здоровую душу. Только "чистые сердцем Бога узрят". Счастье человека было бы слишком неполно, если бы он навсегда был отчужден сознанием от Верховной Сущности. Нужно верить, согласно великому завету, что общение с этой Сущностью возможно, что оно каждому и во всякое время доступно: будьте только истинно чисты сердцем. Великие подвижники, спасавшие чистоту сердца, ощущали Бога. Каждый из нас, простых смертных, переживал минуты, о которых говорит поэт:

Тогда смиряется души моей тревога,

Тогда расходятся морщины на челе,

И счастье я могу постигнуть на земле,

И в небесах я вижу Бога.

Для того чтобы жизнь превратилась в волшебную поэму, необходима органическая связь ее с Богом. Попробуйте внимательно смотреть на ночное небо с тонущими в нем созвездиями и мерцающими туманностями. Попробуйте вообразить беспредельные пространства, до которых даже свету с его сверхъестественною быстротою приходится достигать чрез миллионы лет, попробуйте продолжить эти пространства еще и еще, повторить тысячи, миллионы и миллиарды раз, попробуйте по любому направлению найти конец пространству и подумайте, что это значит. То же во времени, неизмеримом, неисчислимом, безначальном, бесконечном. Подумайте о материи с ее вечностью, о движении и, наконец, вспомните, что такое наше собственное сознание. Это чудо из чудес доказывает, что и мир сознателен: трудно допустить, чтобы только ничтожное количество вещества, составляющее человеческое тело, имело привилегию на сознание, а весь остальной, бесконечно разнообразный, сверкающий, гремящий мир был мертв и не знал бы вовсе, что он существует. "Я есмь: конечно, есть и Ты". Куда бы вы ни углубились взором, вы всюду исчезнете в Вечности. Разве это - Ничто? Разве это не поражает, не влечет к себе?

Жизнь принимает прекрасный, волшебный вид тотчас же, как вы внимательно, т.е. религиозно к ней отнесетесь. Все кажется странным, загадочным, нездешним, и мелкие, привычные явления жизни оживают: из механических и мертвых превращаются в яркие, полные интереса события. Все интересно, если во всем видишь раскрывающуюся тайну, - все теряет интерес, когда тайна непроницаема. Начало мира близко и доступно: сознание этого навевает на человека возвышенное, покорное благой Воле настроение, полное жажды слиться с нею.

"Не так, как" я хочу, а так, как хочешь Ты". Вот когда человеку захочется молиться, он обретет счастье. Молитвенное настроение открывает то, что не в силах открыть иные виды сознания, и человек начинает верить в невидимое так же убежденно, как если бы он видел его. Таково это внутреннее откровение, составляющее благороднейшее счастье сердца.

Чем же должна быть жизнь? Она должна быть богослужением, непрерываемым священнодействием пред лицом Создателя. Как богослужение, жизнь должна быть торжественна, серьезна, полна вдохновенной радости общения с Богом, полна поэзии и мысли, направленной к вечности. В этом священнодействии жрецом должен быть каждый из людей-братьев; молитвою их должна быть любовь, которая "исправится", как кадило благовонное. Жизнь с Богом - величайшее счастье и завершение счастья.

Оглавление       Начало страницы