Повести инженера Гарина

 100 лет со дня кончины писателя Николая Георгиевича Гарина-Михайловского † 10 декабря 1906 года

Все мы помним знаменитую сцену из автобиографической повести Николая Георгиевича Гарина-Михайловского "Детство Тёмы", когда мальчик Тёма, рискуя жизнью, спасает упавшую в глубокий колодец собаку Жучку. Колодец этот, полусгнивший, осклизлый, вырытый рядом с кладбищем, является в повести неким образом смерти: "Каким-то ужасом смерти пахнуло… со дна этой далёкой, нежно светившейся, страшной дали".

Этот образ сквозной нитью проходит через всю тетралогию Гарина-Михайловского: "Детство Тёмы", "Гимназисты", "Студенты", "Инженеры" (к сожалению, три последних произведения не очень хорошо известны нашим читателям). В повести "Студенты" с Тёмой Карташёвым происходит несчастье: он, не всегда способный противостоять жизненным соблазнам, заболевает сифилисом. И вот студент Тёма в отчаянии говорит своему другу Михаилу: "Миша, теперь я, как Жучка, в вонючем колодце, и некому меня вытащить… да и не надо, Миша: жизнь такой вонючий колодец… Ведь это ещё мы студенты, а дальше что?".

Кто же спас Тёму? Его мать Аглаида Васильевна, глубоко верующая православная женщина. Она "передала умирающего тогда сына святому Пантелеимону", то есть неустанно молилась великомученику и целителю за него. И Тёма Карташёв выздоровел, причём без известных пагубных последствий. В благодарность за его исцеление Аглаида Васильевна из первого жалованья Тёмы отправляет 200 рублей на Афон. Гарин-Михайловский описывает всё это без обычных для "передовых" писателей иронии и сарказма. Образ Аглаиды Васильевны - пожалуй, самый светлый во всей тетралогии. "Когда они входили под своды церкви, женский хор где-то на хорах звонко пел, а священник, благословляя редкую толпу, говорил:

- Благословение Господне на вас.

Мать радостно, тихо шепнула сыну:

- В какой момент вошли - чудный знак!

- У вас ведь плохих нет - так же тихо ответил ей сын".

И это - истинная правда. Тёма Карташёв, даже выбравшись из "вонючего колодца", остался прежним Тёмой - порывистым, увлекающимся, беззаботным, не склонным копаться в тайниках своей души. Аглаида Васильевна незаметно для сына по-прежнему управляет его жизнью. Он влюбляется с первого взгляда в милую, набожную девушку Аделаиду Борисовну Воронову, смотрит на неё "с несознаваемым восторгом", но знать не знает того, что, прежде чем он сделал выбор, его давно уже сделала в пользу Аделаиды Вороновой Аглаида Васильевна и со всей присущей ей деликатностью обставила дело так, как будто решил всё сам Тёма.

Вскоре Аделаида Воронова, действительно, стала невестой Тёмы. Мечта Аглаиды Васильевны начинает сбываться. Но она думает не только о ближайшем будущем своего сына, но и о всей его жизни и, что самое замечательное, - о его смерти. "… Величайшая её мечта, чтоб к концу жизни её Тёма, прошедший уже весь тяжкий путь искупленья, в созерцании познанной жизни, последние свои минуты провёл уже под схимой, приняв имя подарившего ему жизнь - Пантелеимона".

Мы не знаем, ждала ли такая судьба железнодорожного инженера Артемия Карташёва. Последняя повесть гаринской тетралогии - "Инженеры" (1906) - осталась незавершённой. Сам писатель, вложивший так много личного в образ Тёмы Карташёва, точно не успел принять перед смертью схиму, хотя, не исключено, что думал о чём-то подобном, уж коли написал об этом в автобиографическом произведении. Было бы абсолютно по-гарински, если бы он, когда-то ставший из консерватора социал-демократом, из социал-демократов ушёл бы в монастырь! Подобно своему герою, Николай Гаврилович не знал в жизни "золотой середины". О Гарине-Михайловском вполне можно сказать словами сестры Тёмы Карташёва Мани, революционерки: "При всём своём неверии будешь и крест целовать...". Друг писателя А.А. Санин свидетельствовал: "В молодости Гарин был настроен очень консервативно. Он сам рассказывал нам как-то, что после 1 марта (1881 года) он написал такую яркую статью против тогдашних "злоумышленников", что даже "Новое время" отказалось её печатать". Но надо сказать, что тогдашние убеждения Николая Георгиевича были вовсе не "крайностью". Санин не знал, что крестным отцом Гарина-Михайловского был сам царь Николай I, а родной отец его, герой Венгерской кампании 1848-1849 гг. генерал Георгий Антонович Михайловский, послуживший прототипом отца Тёмы, предупредил сына перед смертью (как и Тёму его отец): "Если ты когда-нибудь пойдёшь против царя, я прокляну тебя из гроба…". Кстати, тот образ домашнего тирана, каким предстаёт генерал Николай Семёнович Карташёв в "Детстве Темы", претерпел значительные изменения в "Гимназистах". Величественная картина тихой, праведной кончины Карташёва-старшего в "Гимназистах" - одна из выдающихся сцен во всей тетралогии.

Увы, смерть самого Николая Георгиевича Гарина-Михайловского была прямой противоположностью смерти его отца. Он умер, что называется, на ходу, от сердечного приступа, в редакции большевистского журнала, который, словно по иронии судьбы, назывался "Вестник жизни". Вероятно, то был вестник "жизни иной"…

Предположу, что изменения в жизни и взглядах Гарина-Михайловского произошли после того, как скончался его добрый ангел - мать Глафира Николаевна (прототип Аглаиды Васильевны). Семейная жизнь Николая Георгиевича с Н.В. Черевиной, послужившей прототипом Аделаиды Вороновой, не сложилась. Она была дочерью знаменитого генерала, друга и сподвижника императора Александра I-го. Миллионное состояние, доставшееся ей от отца, не принесло счастья ни ей, ни мужу. Деньги ушли на сельскохозяйственные прожекты в народническом духе. В 1892 году Николай Георгиевич вернулся на службу в министерство путей сообщения простым инженером. Так начался новый этап в его жизни. По-своему он был уникальным. Хотя Николай Георгиевич, всегда излишне восприимчивый к веяниям времени, отошёл с середины 80-х годов XIX века от православного миропонимания, он в какой-то степени всё же оправдал надежды своей матери, Глафиры Николаевны. Она мечтала, чтобы он вырос человеком труда, а не изнеженным барином. Так оно и вышло. Гарин-Михайловский стал настоящим подвижником железнодорожного дела в России. Подобно герою "Инженеров", он, проектируя будущие дороги, исходил пешком поля и веси Казанской, Волынской, Вятской, Томской, Костромской, Ярославской и других губерний. Его неутомимостью, весёлой энергией заряжались все, кому доводилось работать с ним.

О профессиональных качествах Николая Георгиевича красноречиво свидетельствует один факт, о котором почему-то не знают исследователи его жизни и творчества, но хорошо знают крымские экскурсоводы. В начале ХХ века возникла идея провести по всему Южному берегу Крыма электрическую железную дорогу. Проектировать её поручили Н. Г. Гарину-Михайловскому. Он в короткий срок (кажется, к 1904 году) закончил работу и представил всю проектную документацию. Смерть Николая Георгиевича, последующие войны и революции не позволили осуществить задуманное. Но после Великой Отечественной войны решили построить новую, нижнюю шоссейную дорогу из Севастополя в Ялту, чтобы разгрузить старую, верхнюю, идущую через Байдарские ворота. В процессе подготовки документации кому-то попались на глаза чертежи Гарина-Михайловского. Изучив их, специалисты вдруг поняли, что им не надо лазить с приборами по прибрежным скалам. Трасса, хоть и предназначенная для электрички, была вычерчена идеально! В итоге так и строили - по чертежам скончавшегося полвека назад писателя-инженера! Даже знаменитая крытая эстакада (для защиты от камнепада) близ Фороса спроектирована Гариным-Михайловским!

…Вспоминал ли писатель в последние годы своей жизни слова отца, что он проклянёт сына из гроба, если тот пойдёт против царя? Ведь именно тогда, в начале первой русской революции, начал Гарин-Михайловский тесно сотрудничать с революционерами, передавал порой в кассу большевиков до 25 тысяч рублей… Наверное, вспоминал… Недаром он себя назвал при последней встрече с Горьким "кучером дьявола". Его не оставляли тяжёлые мысли. Он сказал Горькому: "Вас, батенька, скоро посадят. Это моё предчувствие. А меня закопают - тоже предчувствие".

Так оно и получилось: Горького арестовали, а Николай Георгиевич скоропостижно умер. Было ему всего 54 года. Но последние его слова, которые слышал Горький, были всё же не о смерти. Несмотря на подавленное состояние и тяжкие предчувствия, "через несколько минут, за чаем, он снова был самим собой и говорил:

- Счастливейшая страна Россия! Сколько интересной работы в ней, сколько волшебных возможностей, сложнейших задач!..".

Таков был этот писатель-инженер: даже делая в жизни неверные шаги, он жил светлой надеждой, не давая завладеть собой унынию.