Виктор Николаевич Тростников

    Постоянные читатели "Русского Дома" знают о нашей традиции откликаться на памятные даты. Мы придерживаемся ее вполне сознательно, потому что одной из главных своих задач считаем восстановление преемственной связи нынешней жизни с тысячелетней историей России. Редакция убеждена, что обскурантизмом является не обращение к национальным ценностям, как нам внушали интернационалисты, а пренебрежение ими. Прикоснуться к этим ценностям как раз и помогают даты, потому и называемые памятными, чтобы напоминать нам о нашем славном прошлом. И вот, пристально следя за такими датами, чтобы не пропустить какую-нибудь из них, мы чуть не пропустили ту, которая относится к нам самим. А вспомнив о ней, поразились: ведь эта дата тройная! Пять лет стукнуло журналу, десять лет - телевизионной передаче с тем же названием "Русский Дом" и пятьдесят пять лет - главному редактору журнала и ведущему телепередачи Александру Николаевичу Крутову. Это неожиданное совпадение просто обязывает нас отчитаться перед самими собой и нашими читателями и зрителями в этой работе, которую мы выполняем, окинуть ретроспективным взглядом нашу биографию, подвести какие-то итоги и подумать о своем будущем.
    Что же такое "наша биография"? Задумавшись об этом, начинаешь понимать, что это не только путь журнала и телепередачи. Наша биография - это путь всего русского национально-патриотического движения, имеющего своим духовным ядром веру наших предков - Православие. Это движение заявило о себе еще в семидесятых, но приобрело настоящую силу и объединило миллионы людей после одной из самых значимых дат - тысячелетия Крещения Руси. В чем заключалась его суть, как оно развивалось и крепло? По случаю наших трех юбилеев уместно вспомнить основные его составляющие. Это было отрезвление от иллюзии, будто на чисто материалистической и безбожной основе можно создать рай на земле, где все будут счастливы. Это была реакция на "застой", когда все еще считалось, что мы строим коммунизм, а на деле шло воровское обогащение партократии, изощрявшейся в демагогии и отравлявшей своей аморальностью все общество. Это была еще более сильная реакция на так называемую "перестройку", когда противозаконно обогатившаяся партократия стала перерождаться в компрадорскую буржуазию и распродавать страну иностранцам. Это был гнев и стыд за державу, за тысячу лет ни перед кем не склонившую головы, а теперь ставшую на колени перед Америкой. Это было чувство раскаяния за братоубийство и цареубийство, за принесение в жертву бредовой мечте многих миллионов жизней. Это было пробуждение совести после безумного разрушения храмов и уничтожения святых икон, заставляющее припасть к ногам Отца нашего Небесного и просить у Него прощения. Именно такова была в общих чертах предыстория "Русского Дома" в обеих его ипостасях: печатной и экранной. Но общее не так доходчиво, как частное, и биография бывает понятнее, когда она относится не к коллективу, хотя бы и спаянному единомыслием, а к отдельному конкретному человеку, поэтому, чтобы дать наглядную картину того духовного развития, которое было сейчас обозначено, нужно отыскать личность, прошедшую этот путь от начала до конца, чья судьба в концентрированном виде повторяла бы судьбу патриотической русской интеллигенции конца двадцатого века, и рассказывать об этой индивидуальной судьбе.
    Долго искать такую личность мне не пришлось. Это - один из трех сегодняшних юбиляров Александр Крутов. О нем я считаю нужным сказать нынче слово, отводя возможное возражение с его стороны, что неудобно публиковать статью о нем в журнале, который он возглавляет, простым аргументом: я - член редколлегии и имею право настаивать на печатании тех материалов, которые считаю интересными для читателей, в том числе и своих собственных. А если он и дальше будет протестовать, я скажу ему: "Александр Николаевич, у тебя ведь ДАТА, и в этот день ты обязан выслушивать речи о себе, даже если они кажутся тебе чересчур длинными".
    Итак, о Крутове.
    Год его рождения - 1947-й - ничем не примечателен, кроме разве того, что тогда появилось на свет особенно много младенцев, ибо мужчины вернулись с фронта и разлученные пары соединились как в еще довоенных семьях, так и в новых. Но вот место, где он впервые огласил своим криком наш мир, и день, когда этот крик раздался, впечатляют. Он родился на берегу Белого моря в рыбацком поселке под праздник Покрова, когда Пресвятая Богородица простирает над Россией Свой омофор. Как и Ломоносов, он помогал отцу забрасывать невод в студеные волны, но когда подрос, стало очевидно, что тяга к учебе перевешивает у него приверженность потомственного промысловика. Неизвестно, сказал ли ему кто-то: "Отрок, оставь рыбака, ждут тебя сети иные: будешь умы уловлять", или он услышал это внутри себя, но так или иначе, он, подобно Ломоносову, отправился в Москву учиться, правда не за рыбным обозом, а на поезде. Там ожидали его пять лет изучения разных предметов на факультете журналистики МГУ.
    Это был конец шестидесятых - начало семидесятых. Хрущева с его фантазией "нынешнее поколение будет жить при коммунизме" его коллеги по Политбюро уже свергли, чтобы жить не ради "поколения", а ради самих себя, решив войти в коммунизм одной, отдельно взятой, социальной группой. Однако они прекрасно понимали, что единственным оправданием их колоссальных привилегий может служить лишь их желание и умение привести народ к счастью, поэтому старательно поддерживали свой образ мудрых руководителей, отдающих все силы делу повышения благосостояния трудящихся. Так, мало-помалу, основной характеристикой наших верхов стало лицемерие, переходящее затем в цинизм, и эта отрава душ оттуда вниз, заражая сначала среднее начальство, а потом и тех из простых граждан, которые оказывались к ней восприимчивыми. Для честных людей это было тяжелое испытание, и каждый из них чувствовал необходимость что-то делать, чтобы не потерять уважение к самому себе. И тут наметились два варианта ответа на этот вызов. Первый заключался в безоговорочном отрицании всей системы в целом, в выходе на тропу войны с ней. Это был путь "диссидентства", по которому пошли натуры эмоциональные, взрывные, нетерпеливые, увлекающиеся какой-то одной стороной всякого дела и не замечающие других его сторон. Что же они упустили из виду в данном случае? Они не учли того момента, что столь ненавистная им "система" включает в себя не только постоянное вранье, но и сильную государственность, дающую возможность нашей стране оставаться самостоятельной, грозно противостоя своим историческим недоброжелателям, и что уничтожение "системы" может привести к уничтожению и государственности и сделать нас беззащитными. Второй ответ учитывал такую опасность и состоял в том, чтобы, не выходя из системы и, более того, если это возможно, укрепляясь в ее рамках, в максимальной мере использовать официальные возможности воздействия на нее, устраняя плохое и прививая хорошее. Такой путь избирали те, кто был наделен трезвомыслием, терпением и выдержкой, кто умел ценить дипломатическое искусство как мощный инструмент воздействия на действительность, а главное - для кого российская державность представляла такую фундаментальную ценность, что рисковать ее потерей он считал легкомыслием. К этому типу честного русского человека принадлежит Крутов.
    Кто был более прав - первые или вторые? Подобная дилемма не только не нова, она извечна. В политическом плане она звучит так: что лучше - революция или эволюция? В плане субъективных психологических оценок это вопрос о том, что предпочтительнее - руководствоваться эмоциями или полагаться на точный расчет? В двадцатых годах одна часть белой эмиграции кричала "хоть с чертом, только против большевиков", а другая часть выдвинула лозунг "хоть с большевиками, только за крепкую Россию" (сменовеховцы, младороссы). Кто из них был прав? История не дала на это ответ. Истина, видимо, заключается в том, что для изменения мира в лучшую сторону нужны и горячие сердца и холодные головы; и страстные и расчетливые; и разбрасывающие камни и собирающие их; и безоглядные бунтари и умные стратеги, - и всякий вступающий в битву со злом должен вести ее тем способом, какой больше соответствует его внутреннему устроению. У Крутова оно определялось наследственными чертами его предков-поморов, которые не уцелели бы в плаваниях по студеному морю, если бы выходили из гавани без заранее придуманного плана и тщательной подготовки к его выполнению.
    Думаю, он определился в этом смысле уже в молодости, поэтому, получив университетский диплом и проработав десять лет корреспондентом на радио, поступил в Академию общественных наук при ЦК КПСС, которую окончил в 1983 году. Это обеспечивало тогда выдвижение на достаточно высокие должности, а значит расширяло возможности приносить пользу обществу. Кто-то скажет: а как тут отличить служение от карьеризма? Очень просто: по тем делам, которые человек начинает делать, обретя эти возможности. В случае Крутова все предельно ясно. После Академии он становится комментатором знаменитой телевизионной программы "Время", которую по вечерам смотрел весь Советский Союз, и использует свое эфирное время так эффективно, как никто другой. Я хорошо помню его тогдашние репортажи, которые шли в конце программы, поскольку ждал их с нетерпением и смотрел с большим интересом, смешанным с удивлением: как могли их "пропустить"? Это была "работа на грани фола", несомненный вызов "системе", но поданный так, что его можно было интерпретировать как отстаивание интересов партии. По существу Крутов повел войну с глушившей всякую хозяйственную инициативу застойной госплановской бюрократией, пропагандируя такие здоровые начинания как "щекинский эксперимент" и другие. Это было начало по-настоящему масштабного служения его своему Отечеству, и оно продолжается по сей день. После "Времени" было активное участие в новаторских передачах "90 минут", "120 минут", "Прожектор перестройки" и "Утро". Были и страшные репортажи из Чернобыля, после которых его выхаживали в дальневосточных госпиталях, сообщая семье, что он находится в командировках...
    После падения сгнившей партократии, в которое Крутов внес свою лепту, он пришел к выводу, что надо переходить на новую форму служения, где наряду с разоблачением лжи должно занять место более активное, чем прежде, утверждение правды. Но в чем оно заключается? Ответить на этот вопрос снова помогла поморская косточка. Ведь мореходы, от которых он ведет свой род, были глубоко верующими православными людьми - разве могли бы они плавать от Архангельска до Груманта, нынешнего Шпицбергена (посмотрите на карту!), не вверяя себя с молитвой в руки Господа? И эта вера по молитвам благочестивых предков была дарована Богом их потомку. Крутову не надо было искать Бога в теологических трактатах, он нашел Его в себе и положил основанием той правды, которую утверждают оба его "Русских Дома". Что же касается разоблачений, то он и не думает от них отказываться, поскольку на смену марксистской лжи к нам пришла американская ложь, имеющая те же самые глубинные корни. Кругов совершенно беспощаден к этой новой лжи, и иногда мне кажется, что, устав от дипломатии, он готов перейти из второй группы бойцов в первую. Хорошо это или плохо? Боже, как можно спрашивать об этом в день юбилея! Конечно же, хорошо - и это, и все другое, что делает и собирается делать впредь наш замечательный Главный редактор Александр Николаевич Крутов. Многая ему лета!

На главную страницу

Оглавление номера

Главная страница номера