Владимир Николаевич Парузин

    У полуразбитого постамента, на котором еще недавно была скульптура Чехова, собралось несколько человек в засаленных телогрейках и куртках, в валенках с грубыми литыми галошами и сапогах. У одного под мышкой несколько березовых и дубовых веников. Видимо, все местные. Негромко переговариваясь, они разглядывали привалившегося к постаменту человека. На первый взгляд, он просто присел отдохнуть и переждать метель. Одна нога вытянута и немного припорошена снегом, другая полусогнута. В руке палка, похожая на посох, лежит на бедре поверх видавшего виды овчинного полушубка. На слегка склоненной к постаменту голове темная вязаная шапка.
    Есть в Подмосковье небольшой районный центр город Истра, отметивший недавно, на стыке тысячелетий, свое двухсотлетие. Известность он приобрел еще задолго до того, как стать городом, благодаря уникальной жемчужине нашего духовного наследия Новоиерусалимскому Воскресенскому монастырю. Поэтому отцомоснователем будущего города следует считать личность яркую, незаурядную и целеустремленную, патриарха Никона, жившего и руководившего строительством из расположенного за монастырской стеной скита.
    Место для сооружения Новоиерусалимского Воскресенского монастыря было выбрано не случайно. Река Истра и ее многочисленные притоки давно были известны своей кристально чистой ключевой водой. Ее возили в Москву, освящали в церквах, и она хранилась длительное время. Был и живописный холм в излучине Истры, где в нее впадал небольшой ручей с ключевой водой. Все это наилучшим образом соответствовало описаниям и представлениям о Святой земле. Здесь и был заложен патриархом Никоном в 1656 году Новоиерусалимский монастырь. Ручей у стен назван Кедронским потоком, река Истра Иорданом, роща у монастыря Гефсиманским садом, а главным, центральным объектом всего комплекса монастыря стал Воскресенский собор символ Воскресения Спасителя и незыблемости веры для всего русского Православия в учение Иисуса Христа и Его апостолов.
    Жизнь и деятельность патриарха Никона получили крайне противоречивые оценки современников и трактовки историков. Но, на мой взгляд, бескомпромиссность и неистовость Никона не могут ставить под сомнение его величайший вклад в общенациональную борьбу русского народа за свое Отечество.
    С той поры, более чем за три века, немало невзгод и тяжких испытаний пережил монастырь. Во времена Петра I у его стен проходили кровопролитные схватки с бунтовавшими стрельцами. Во второй половине XVIII века неожиданно рухнул каменный шатер Воскресенского собора и был заменен деревянным, сложной конструкции. Над внутренним убранством собора работал выдающийся архитектор Растрелли. После революции монастырь был превращен в краеведческий музей. Какимто чудом он избежал участи Храма Христа Спасителя, как это произошло с десятками красивейших церквей в том районе.
    В 1941 году огненный вал фашистского "Тайфуна" прокатился и по Истре. Город был полностью сожжен немцами. Сильно пострадал и Новоиерусалимский монастырь. Здесь, на заснеженных холмах и перелесках Подмосковья, зимой 1941 года насмерть стояли и выстояли защитники Москвы. И на всем пути от Москвы до самого Берлина остались скромные могилы русских солдат и памятники с застывшими в скорбном безмолвии однополчанином или матерьюРодиной. Есть такие обелиски почти в каждом поселке, больших и крохотных деревеньках на истринской земле.
    После рождественской ночи дорога была пустынна и отливала белизной выпавшего снега. В перелеске перед деревней Бабкино снег пригнул огромными шапками ветви раскидистых елей и придорожных кустарников, намел сугробы, которые оживали и искрились в лучах внезапно выглянувшего январского солнца изза стремительно несшихся над землей тяжелых свинцовых туч.
    У полуразбитого постамента, на котором еще недавно была скульптура Чехова, собралось несколько человек в засаленных телогрейках и куртках, в валенках с грубыми литыми галошами и сапогах. У одного под мышкой несколько березовых и дубовых веников. Видимо, все местные. Негромко переговариваясь, они разглядывали привалившегося к постаменту человека. На первый взгляд, он просто присел отдохнуть и переждать метель. Одна нога вытянута и немного припорошена снегом, другая полусогнута. В руке палка, похожая на посох, лежит на бедре поверх видавшего виды овчинного полушубка. На слегка склоненной к постаменту голове темная вязаная шапка.
    Из-под нее на чистый лоб выбилась русая с проседью прядь. Короткие белые усы упирались в глубокие складки от носа к подбородку. Припухлые веки скрывают верхние ресницы чуть запавших глазниц и спокойный, поверх голов взгляд сероголубых глаз.
    Похоже, наш, как бы размышляя, говорит одна из женщин, где-то видела, да не помню, из какой деревни.
    Может, лесник или обходчик газотрассы, пытается помочь ей другая.
    Еще чего надумала, там, поди, молодых хватает, не соглашается с ней простуженный хрипловатый голос и, подумав секунду, уточняет:
    Да это уж старец. Небось, под семьдесят.
    Скорее, с участков, сторож како-йнибудь, соглашается с ним другой мужчина, поспрашивать бы молочниц, они наведываются туда, да и сообщить надо в Истру.
    А может, он с Истры и шел, говорит мужчина с вениками, а как сообщить-то, если я вот стою здесь более часа, а прошел только один автобус да два самосвала с песком, а легковые не остановятся, боятся, видать.
    Эвон, эвон та летит с огнями, вдруг всполошилась старушка. Дуняш, помахай, помахай, может, станет.
    Стоявшая рядом с ней Дуняша выскочила на дорогу и отчаянно замахала двумя руками. Перламутровая БМВ с яркими фарами действительно стала притормаживать и, проехав несколько метров мимо собравшихся, остановилась. Из машины вышли два упитанных близнеца-братана с бычьими шеями, тупыми глазами и короткими ежиками:
    Че размахалисьто, не видишь, едем? спросил один из них.
    Дык я, дык мы, вот здесь, растерялась Дуняша.
    Замерз... здесь... человек, с расстановкой выручил ее мужчина с вениками.
    Нуу... во дает! удивился спрашивающий близнец, и они направились к постаменту, приподняв локти, словно крылья двух грифов. Им хватило нескольких секунд для оценки, а потом неожиданно быстро и четко стали действовать. Один проверил запястье левой руки, затем расстегнул верхние пуговицы полушубка, вытащил полиэтиленовый пакет и передал его сзади стоявшему. Убедившись, что внутренних карманов у полушубка нет, он оттянул ворот свитера, осмотрел шею. Повернувшись всем туловищем, вопросительно взглянул на братана, рассматривавшего тетради в коленкоровом переплете.
    Те... те.., замычал братан, заикаясь.
    Вижу, те, дай гляну, передразнил первый, забирая пакет и одну из тетрадей. Потряс ее, не выпадет ли что-нибудь, потом, перелистав несколько страниц, пробормотал: Не разберешь ни... Ему бы не держать их за пазухой, а под себя положить, глядишь, и не замерз бы.
    Сваливаем, добавил громче, небрежно кидая пакет и тетрадь на постамент.
    Но перед ним неожиданно вырос мужчина с вениками.
    Эта, а как же сообщить-то? бойко спросил он.
    Че?.. Кому? переспросил братан.
    Да это, вот, о нем. В Истру, в больницу, аль в милицию, настаивал владелец веников.
    Глаза у братана удивленно огруглились.
    Ты че в натуре, крыша штоль поехала? Не видишь, мы из Истры едем? уже с угрозой стал напирать братан. И вдруг неожиданно осекся: а веники-то у тебя на што? спросил.
    Да вот, хотел продать.., грустно промямлил мужичок.
    Нука, покажь, не то потребовал, не то попросил близнец. Отобрав два дубовых веника, продолжил с угрозой: Ты, прыщ вонючий, в бизнес решил податься, а лицензия у тебя есть? А налоги ты платишь? А кассовый аппарат у тебя стрекает чеки?
    Мужичишка от такого оборота выронил остальные веники, раскрыл рот и попятился. Но братан заводился и напирал все больше и больше.
    Еще раз увижу, будет тебе, козел дубовый, и налоговая полиция, и милиция, и больница в Истре, пообещал он, и близнецы пошли, печатая на снегу адидасовскими кроссовками узоры, к перламутровой БМВ с тонированными стеклами. Из открывшейся двери на секунду взвыла мегаваттная стереофония забугровых гуманоидов, и машина рванулась дальше.
    Господи, да где же я? Да неужели все это происходит здесь, на обильно политой кровью наших воинов святой благословенной земле крупице необъятной земли русской, которая вдохновляла не только на ратные подвиги, но и на создание подлинных шедевров мировой культуры. Неужто не ведают, что на подмостках всемирно известных театров Нью-Йорка, Лондона публика и сегодня рукоплещет пьесам великого Чехова, а его рассказы, написанные здесь, в деревне Бабкино, изданы во всем мире миллионными тиражами, что музеи и картинные галереи Парижа и Берлина гордятся неповторимо сказочными, чарующими пейзажами Левитана, краски на холсты которых легли здесь же, в Бабкино, и в соседней Максимовке на берегу Истры. А в полутора километрах отсюда, в Глебово-Избище в 1876-1877 годах родились и впервые прозвучали бессмертные звуки оперы "Евгений Онегин", балета "Лебединое озеро", многих концертных произведений великого Чайковского.
    Люди! Что же с нами происходит: летаргический сон, состояние комы или наркотическое безумие, полное беспамятство, массовое отупение и одурение?