Архив:
Как встречают Воскресение Христово в Душанбе? Какие традиции закладываются в Таджикистанской епархии? Обязательно ли крестить полным погружением? Как живётся русским в Таджикистане? На эти и другие вопросы «Русского Дома» отвечает епископ Душанбинский и Таджикистанский Питирим (Творогов).
– Владыка, вы помните первую Пасху в вашей жизни?
– Конечно, помню. Это был 1997 год. За год до этого я познакомился с иеромонахом Гавриилом, кавказским пустынником (ныне почившим), который произвёл переворот в моей жизни. Именно благодаря ему я пришёл к Богу. Первую свою Пасху я провёл с отцом Гавриилом в Ильинском храме Сергиева Посада.
– Надо же! Я в этом храме крестился.
– Я тоже там крестился. Удивительные совпадения бывают. Первый раз в жизни я исповедовался у иеромонаха Гавриила в Ильин день – 2 августа. И на Душанбинскую кафедру я прибыл тоже в Ильин день, тогда же и познакомился со своей паствой. А хиротония моя была буквально накануне – 1 августа, в день памяти прп. Серафима Саровского, в Дивеевском монастыре. И сразу же владыка Викентий, глава Среднеазиатского митрополичьего округа, направил меня в Душанбе. О чём говорят такие совпадения? Я принадлежу к поколению 1990-х годов. Именно в это лихое время мы с сестрой приходили к Богу. Мы жили в Сергиевом Посаде, но родители наши были неверующие. Они нас крестили в детстве, но про Бога нам ничего не говорили. Рядом была Лавра, но в школе нас усиленно пичкали атеистической пропагандой. Вот у нас часто говорят: зачем крестить младенцев? Мол, люди вырастут и сознательно придут к вере. Но мой пример говорит об обратном. Родители меня вере не научили, а пророк Божий Илия всё время за меня молился. С момента крещения человеку даётся небесный покровитель, который ведёт его по жизни. И не только тот святой, именем которого его нарекли, но и святой храма, в котором крестили. И мой святой довёл меня до моей первой Пасхи в 1997 году.
– А как это было?
– Наш батюшка, как я уже сказал, был кавказский пустынник. И под его руководством наш с сестрой первый пост был настоящий пост, когда мы ели сухоядение, когда мы первые три дня до среды не ели вообще ничего. Всё, как положено по Типикону, без всяких отступлений. Постную еду мы готовить не умели – ели картошку с огурцом и хлебом. И ходили на все службы. Отец Гавриил сразу нам закрутил все гайки по полной. А ведь мы с сестрой были новоначальные – до этого никогда не постились и не молились. Мы поняли, что для нас началась новая жизнь. И воцерковились довольно-таки жёстко. Но зато в нас оказался заложен хороший фундамент, я на него опираюсь до сих пор. Ещё Серафим Саровский об этом говорил: в деле спасения важны начало и конец. Не должно быть размазанного начала. Нельзя жалеть человека, который приходит к Богу, как это часто делают некоторые духовники. Они думают, что человек немощный, надо дать поблажку. А вот нас не жалели. И я настолько благодарен батюшке! Хотя было неимоверно трудно. Но в то же время была и благодать. Так что первый пост, в том числе и касаемо еды, был самый правильный. Это потом уже, когда жил в монастыре, когда учился в Московской духовной семинарии, в пище не было такой строгости – что дадут тебе, то и ешь, смиряешься.
– Известно, что по апостольским правилам креститься надо полным погружением. В Ильинском храме взрослых крестили обливанием. Сейчас раздаются голоса: обливание не считается, дескать, надо «перекрещиваться»…
– У нас едино крещение. Если сама формула крещения проведена правильно – крещение действительно. И никого уже не перекрещиваем. Иначе считается грех.
– Владыка, я знаю, что вы решили по апостольским правилам – полным погружением – крестить в Таджикистане. Вывозите новокрещаемых на горное озеро и там крестите.
– Действительно, наша Таджикистанская епархия – новая, и таких традиций здесь раньше не было. Вообще, для христианства в Средней Азии этот год – юбилейный: 145 лет основания Туркестанской епархии, которая включала в себя Казахстан и все Среднеазиатские республики. Это была одна необъятная епархия, причём Таджикистан находился на периферии и только северной своей частью входил в епархию. И поэтому епископ даже не доезжал сюда. Единственное значимое событие, которое произошло здесь в советское время, когда в Пенджикенте, на севере Таджикистана, ссыльными епископами Даниилом (Троицким) и Василием (Зуммером) была совершена тайная архиерейская хиротония святителя Луки (Войно-Ясенецкого). Мы празднуем это событие 30 мая. Причём событие действительно удивительное. Потому что во время архиерейской хиротонии на святителя Луку сошла такая благодать, что два ссыльных епископа, которые его рукополагали, почувствовали, что он весь задрожал, как будто его током ударило. Эта хиротония совершалась тайно ночью, чтобы не узнали про это карательные органы. В эту же ночь святитель Лука уехал в Ташкент. И через неделю его арестовывают, и начинаются его мытарства по тюрьмам и ссылкам.
Таджикистанская епархия новообразованная, и нам приходится закладывать новые традиции. Одна из таких традиций – в прошлом году собрали молодёжь, вывезли на Искандеркуль – это легендарное озеро, где, по преданию, утонул конь Александра Македонского Буцефал. Это место в горах – одно из самых красивейших в мире. Мы освятили озеро и накануне праздника 1000-летия преставления святого равноапостольного князя Владимира покрестили в нём семь человек. Потом была вечерняя служба под открытым небом. А на следующий день утреня и литургия, которые длились пять часов. Причём причастились все. И почувствовали очень большую благодать.
Всю службу шёл дождь, а мы вели службу в закрытом помещении над самим озером. Как только закончили, тучи расступились и появилось солнце. А потом стали свидетелями чуда. Там неподалёку есть водопад под названием Фанская Ниагара. Из Искандеркуля вытекает речка с одноимённым названием – Искандеркулька, которая через несколько сот метров падает с огромной высоты вниз. И вот по дороге к этому водопаду на скале мы заметили огромное изображение Казанского образа Божией Матери, явно нерукотворное. На следующий день, когда мы пришли на это место, образа не обнаружили. В этом году мы тоже пойдём на Искандеркуль, будем крестить тех, кто у нас к тому времени будет в чине оглашенных. И сходим ещё подальше – на Алаудинские озёра. Но уже в рамках международного форума. Мы приглашаем молодёжь из России – из Московской духовной академии и Казанской семинарии, а также из соседних среднеазиатских республик. В основном тех молодых людей, кто живёт среди мусульманского окружения.
– Вы уже три года как руководитель епархии. Сложно было прижиться? Необычный климат, новая еда, может быть, новый язык…
– С языком как раз проблем нет: здесь пространство русскоязычное, таджики в городах говорят на русском. Может быть, это и плохо, потому что из-за этого я не могу выучить таджикский язык. И никто из русских, даже те, кто несколькими поколениями здесь живёт, таджикского языка не знают. А в остальном было сложно – создавать новую епархию. Непростой климат. Несколько раз во время жары меня хватал тепловой удар, и я терял сознание. Восточный менталитет. Причём не только у таджиков, но и у местных русских. Вот, например, русские в России хотят сделать всё, чтобы было безукоризненно. А здесь так нельзя. Тут люди привыкли опаздывать на службу. Даже священнослужителей невозможно приучить, чтобы они приходили вовремя. Много таких вещей, которые кажутся мелочами, но когда их очень много, возникают непреодолимые трудности, в первую очередь кадровые. Очень мало профессионалов. Нет певчих, нет регентов, нет диаконов, нет иподиаконов. Священников сейчас вроде хватает, и то ещё одного было бы хорошо. Мне приходится учить быть иподьяконами бывших уголовников, бомжей, которых я подбираю. Причём, как только их научишь, они тут же куда-то сбегают. Это стоит многих нервов, усилий, времени, но практически происходит постоянная текучка.
– Я прочитал ваш пост в «Фейсбуке», в котором вы с неподражаемым чувством юмора рассказываете, как вас вместе с главой Среднеазиатского митрополичьего округа встречали в вашем родном храме в Душанбе и какой после этого вы устроили разнос своим подопечным. Один из ваших читателей не понял юмора и посоветовал вам бросить эти барские замашки. На что вы ответили, что в Таджикистанской епархии при всём желании барствовать просто невозможно. В том числе потому, что это, видимо, одна из самых бедных епархий?
– Безусловно. У меня в епархии шесть храмов. И все эти храмы, кроме кафедрального собора в Душанбе, – убыточные, даже священников не могут содержать. Они всё ещё у меня помощи просят. А душанбинский храм можно сравнить с обычным российским сельским храмом. А ведь есть ещё епархия, которая тоже требует средств, в том числе на социальные проекты. Приходится выбивать какие-то гранты. Но и гранты сейчас повсеместно срезаются – кризис.
– Насколько я знаю, вы сейчас пытаетесь выйти из положения тем, что привозите на православную ярмарку в Москву фрукты, орехи.
– Да, ярмарки в последнее время выручают. На деньги, вырученные с этих фисташек, мы оказываем социальную помощь – помогаем нашим неимущим бабушкам-прихожанкам. Социальная работа здесь очень нужна. Представьте, как живут русские в Таджикистане, если даже таджики едут в Россию на любую работу. Как это обычно бывает – молодые все уехали, а стариков своих побросали. А у них пенсия 200 сомони, в переводе на наши российские деньги – 2 тысячи рублей. Мы им помогаем и материально, раздаём продуктовые наборы. Причём нуждаются не только пожилые люди, но и молодёжь. Много ребят уезжают гастарбайтерами в Россию, а их депортируют обратно, потому что они там что-то нарушили, допустим, режим пребывания. Это очень странно: русского как таджика депортируют в Таджикистан, и он здесь оказывается на положении бомжа. Таких ребят мы тоже подбираем, селим здесь, приучаем к работе, воцерковляем, лучшие из них начинают прислуживать в храме. Они нормальные, хорошие, только запущенные. А не то вообще могут опуститься на дно жизни и погибнуть. Когда я сюда ехал, даже не думал о том, что придётся выполнять такую работу – разгребать сложные человеческие проблемы.
– Вообще, русских в Таджикистане мало?
– Совсем мало осталось. Раньше в Душанбе было семьдесят процентов русских. А сейчас один процент.
– Кто ваши прихожане?
– В основном русские. Немного есть наполовину таджики, у которых мама или папа русские. Собственно таджиков почти нет. Местное население не принимает христианство. Так исторически сложилось в Таджикистане. Когда я еду, допустим, в Ташкент (Узбекистан) или Бишкек (Киргизия), то вижу, что местных среди православных гораздо больше, чем у нас.
– А ислам в Таджикистане сильно распространён?
– Очень. Мечети переполнены. В пятницу мимо соборных мечетей проехать невозможно. Особенно молодёжь пошла в ислам. Причём её в таком количестве просто не успевают научить традиционному исламу. В итоге здесь благодатная почва для распространения радикальных идей. И градус радикализма растёт. Хотя нужно отдать должное, что местные власти прилагают много усилий, чтобы с этим бороться. В отличие от властей в России, которые, похоже, не видят эту опасность. Усилия России совершенно ничтожны в этом направлении. И получается, что едет таджик на работу в Россию, попадает там под влияние ваххабитов и возвращается на родину уже фундаменталистом. А потом – в Сирию.
– Занимаетесь ли миссионерством среди местного населения?
– Дело в том, что миссия здесь запрещена на законодательном уровне. Поэтому миссионерством мы не можем заниматься открыто. Только среди своих, русских. Хотя баптисты, адвентисты и иеговисты (последние тут вообще под запретом) умудряются привлекать к себе таджиков, но, как правило, используя зарубежную гуманитарную помощь. А мы помогаем, но не для того, чтобы привлечь в церковь, а только своим. Когда сектанты узнали, что мы стали помогать нашим бабушкам, они пришли к нам. А наши сказали: «Нет, мы не в состоянии помочь всем, мы помогаем только своим прихожанам. Ходите в наш храм, мы будем вас видеть, вы попадёте в список нуждающихся, и тогда мы вам начнём помогать». Потому что наши возможности ограничены.
– Я слушал вашу проповедь, где вы как раз говорили о той опасности, которая исходит от радикальных исламских сообществ, в частности ИГИЛ, по отношению к Средней Азии и Таджикистану, которые уже у границ, «близ есть, при дверех». И что только молитва может спасти христиан Средней Азии от наплыва этой орды, от судьбы христиан в Сирии.
– В Таджикистане всё же положение лучше, потому что здесь есть наши военные базы. Здесь им дадут отпор. Хуже ситуация в Узбекистане и Туркмении. Там нет наших военных, и они не входят ни в какие военные договоры с Россией. Но если разрушительную силу внутри страны не организовать и не финансировать, ничего не будет. Сами радикалы организоваться не смогут. А сейчас у нас сложилась следующая ситуация. По всему Таджикистану чуть ли не в каждом кишлаке есть дом с табличкой, что здесь располагается неправительственная организация, где уже годами сидят иностранцы, и не только американцы. Они выучили местные нравы, местный язык, внедрились в местную среду, везде раскинули свои сети. И если нужно будет дестабилизировать обстановку, у них есть люди и каналы, через которые это может быть сделано. Вот это действительно опасно. С этого и начинаются «майданы» и прочие «цветные революции».
– В своей проповеди вы коснулись ещё одного весьма злободневного момента. Вы говорили о губительности унии для Церкви и для государства, что показано на примере Византии. О том, что наши предки заповедовали нам хранить в чистоте православную веру. Сейчас народ церковный обеспокоен предстоящим Всеправославным собором, в частности, документом о единстве христианских церквей, проект которого предполагается принять на этом форуме…
– Документ в открытом доступе. Я его внимательно прочитал. Единственная претензия у многих – это отношение к инославным, которые в документе называются христианами, что там не написано чёрным по белому, что все инославные – еретики, с которыми мы можем общаться только после того, как они откажутся от своих ложных догматов. Ну вот вы представьте, если мы напишем в таком документе в такой риторике и в такой терминологии, – какой с ними после этого может быть диалог? С ними тут же придётся прервать всяческие отношения. Там это написано, только другим языком, более тактично. Также люди протестуют против того, что в документе католическая и протестантские церкви называются церквами. Но они там называются церквами с маленькой буквы. А все поместные Православные Церкви там написаны с большой буквы. А как мы по-другому их назовём, если они юридически зарегистрированы как католическая церковь, как лютеранская церковь? Или мы будем придумывать какие-то другие термины – «считающие себя церквями» или «так называемые церкви»? Но это никогда не практиковалось, даже в наших старых семинарских учебниках. В тексте обсуждаемого документа в первых пунктах чётко написано, что единство Церкви во всей полноте у нас уже есть. Но мы хотим, чтобы в это единство вошли и другие христианские церкви. Там не написано, что они принадлежат к истинной Апостольской Православной Церкви, но написано, что ими нарушено единство. Язык церковной дипломатии трудно воспринимается людьми, которые воспитаны на святоотеческих текстах.
А сейчас пошли придирки. Я с этим сталкивался ещё раньше. Помните, была такая история с епископом Диомидом? Шла борьба со средствами электронного учёта, ИНН и т. д. Вроде как стал человек за правду бороться, против экуменизма, такой был правдоискатель. Ведь действительно есть планы у мировой закулисы внедрить электронные чипы. А в итоге чем всё это закончилось? Тем, что люди стали шарахаться от епископа Диомида и компании, как от сумасшедших. И сейчас возникает та же самая ситуация: ещё нет в этих документах ярко выраженной ереси или вообще её нет, а уже начинают кричать о воссоединении с католиками. Пошла волна раньше того времени, когда нужно бороться. А когда действительно придёт опасность, люди не поверят. Уже все устанут от этих борцов и их призывов. Самое обидное, что в это движение вовлекаются люди искренние, неравнодушные. Они втягиваются в борьбу, и у них большая угроза уйти в раскол. В данной ситуации я советую брать пример с афонских монахов. Изучите внимательно послание священного кинота Святой Горы Афон Вселенскому Патриарху Варфоломею в 2006 году по поводу его контактов с Папой Римским. Кинот высказывает свою обеспокоенность и даже в какой-то степени возмущение, но – как? С уважением к первосвятительскому сану, очень корректно, с душевной болью и озабоченностью. И посмотрите, как пишут у нас, – духом протестным, революционно-диссидентским, а не духом любви. А по духу можно отличить, правильно это или неправильно. Послание афонитов показывает, как нужно вести себя в ситуации, когда возникла необходимость высказать предстоятелю Церкви своё несогласие. А ведь афониты, кроме одного раскольничьего монастыря, все поминают своего Патриарха. А у нас уже подают голоса, что не будут. Единственная причина не поминать, которая прописана в канонах, – это 15-е правило 2-го Константинопольского собора. Мы можем не поминать его только тогда, когда он публично говорит ересь, осуждённую семью Вселенскими соборами. Только когда он еретик. А у нас такого ещё ничего нет. Если мы объединимся с католиками и будем причащаться с ними, а католики останутся при своём заблуждении, только тогда мы можем не поминать. Но Святейший Патриарх заявил и на Архиерейском соборе, и позже, что мы не собираемся объединяться ни с какими инославными конфессиями. В этом документе чётко прописано, что соединяться мы будем только в истинной вере и любви. В истинной вере – Православной.
Так что самая большая опасность – в преждевременности. Умная собака лает, когда опасность, а глупая лает всегда. И направляется это протестное движение теми же силами, которые хотят разрушить и нашу Церковь, и наше государство.
– Но от послания такого авторитетного в Церкви архиерея, как митрополит Лимассольский Афанасий, конспирологическими выкладками так просто не отмахнёшься. Или от позиции предстоятеля УПЦ митрополита Онуфрия, который заявил, что нам лучше не участвовать в предстоящем соборе…
– Конечно, мы с вами всего не знаем. Не обладаем полнотой информации, как, возможно, те же владыка Афанасий и владыка Онуфрий. Кстати, вот вам пример подмены – блаженнейший митрополит Онуфрий высказал мнение о нежелательности участия во Всеправославном соборе до предсоборного саммита в Шамбези и до Архиерейского собора. На соборе он молчал и голосовал за участие во Всеправославном соборе, как и все мы, присутствующие там архиереи. А сейчас в православных СМИ его слова подают как только что сказанные. Это манипуляция. Конечно, кто-то может справедливо возразить, что из осторожности лучше во всём этом не участвовать. Из чувства самосохранения. Я не знаю, какая необходимость именно сейчас проводить эти встречи. У каждого есть сфера своей канонической ответственности. Контакты с инославными не входят в сферу моей канонической ответственности, поэтому я не имею права одобрять или осуждать их. Именно этот принцип ограниченности канонической ответственности нарушил в своё время бывший епископ Чукотский Диомид, когда стал выступать от лица всей Русской Православной Церкви, незаконно присвоив себе прерогативу Патриарха. На прошедшем в феврале этого года Архиерейском соборе РПЦ была озвучена информация, что на Всеправославном соборе (если хоть одна Поместная Церковь в нём откажется участвовать, то он уже не будет носить название Всеправославный) будут приняты только те документы, которые выставлены в открытом доступе и которые сейчас обсуждаемы. Ничего другого там быть не может. Это важное положение включено в протокол готовящегося собора. Поэтому опасаться чего-то неожиданного не стоит.
– И всё же, если оно произойдёт?
– Тогда решение не будет принято всей полнотой Церкви. Тогда это будет разбойничий собор. Я считаю, что от этого собора, если на нём всё будет так, как заранее декларировано, опасности не следует ожидать. Опасность как раз в этом нагнетании и сгущении красок.
– А на Архиерейском соборе эти документы обсуждались?
– Конечно. Многие из нас, когда шли на Архиерейский собор, были озабочены, что же там будет на самом деле. И когда мы обсуждали эти документы, ни у кого не возникло никаких вопросов после того, как нас заверили, что на Всеправославном соборе не будет рассматриваться ничего кроме того, что сейчас заявлено. Поживём – увидим. Надо подождать, как будут развиваться события. Тут может быть другая опасность. Возможно, будет первый собор, потом второй, потом третий… Что сейчас делают протестные силы? Они выступают со своим протестом, собор пройдёт, их опасения не оправдаются, потом они опять станут кричать, и всё время будет фальстарт. А потом, когда опасность действительно подойдёт к порогу, никто их слушать не будет. Скажут – это опять те маргиналы, которые выступали десять лет назад. Думаю, что опасность не в настоящем моменте, а в будущем. А сейчас главная опасность – раскол.
– От тяжёлых, серьёзных вопросов, которые действительно волнуют всех, вернёмся к празднику, к Пасхе. Какова Пасха в Душанбе? Как вы её обычно встречаете?
– Пасха везде одинаковая. Это такая радость! Ликование. Свет, который на тебя изливается. Любовь, когда всех любишь, всех прощаешь, ни на кого зла не держишь. Её ни с чем не спутаешь. Это предощущение рая. В таком состоянии мы будем в раю. Раньше, в советское время, в душанбинском храме было до полторы тысячи причастников. Можете себе представить? Сейчас у нас порядка 170 причастников на Пасху. До моего приезда здесь почему-то не причащали ни на Пасху, ни в Рождество. Такую практику мы тут же, конечно, отменили, причащаем мы и всю Светлую седмицу. Каждый день человек может причащаться, уже не соблюдая пост (только после двенадцати ничего не есть), и если не нагрешил – то без исповеди.
– А что с погодой? Не трудно служить всю ночь при духоте?
– Духоты в это время года ещё нет. Здесь весной – как в раю. Хотя нынче Пасха поздняя – 1 мая, но и май ещё не такой жаркий. Жара наступает в середине июня. Так что в этом плане вообще никакого дискомфорта нет. Наоборот, всё весеннее, цветущее, радостное. Каждый год во время Пасхальной службы проводим крестный ход вокруг храма. Когда идёшь крестным ходом, то кропишь направо и налево. И однажды вода попала на одного парня-таджика, нашего рабочего, которого мучил бес. Душил парня по ночам так, что тот спать не мог. Ночь для него превращалась в пытку, он постоянно не высыпался. А после того, как на него попала святая вода, всё прошло, и он стал спать, как младенец. Такие случаи с таджиками часто происходят, но они крестятся очень редко. Малейшее соприкосновение местного населения с Православной Церковью сопровождается чудом. Столько чудес, сколько у таджиков, у наших православных нет. Наши даже возмущаются: а почему же у нас нет? Я отвечаю: вы уже в Церкви, зачем вам чудеса-то?
Беседовал Андрей Викторович ПОЛЫНСКИЙ