Николай Петрович Кокухин - Евграф

По тропинке, виляющей среди молодого березняка, я вышел на берег неширокой и тихой речки. Речка мне так понравилась, что я, присев в тень раскидистого ясеня, достал альбом и сделал быстрый набросок – зеленоватый цвет воды, вербы, свесившие свои длинные тонкие ветви почти до самой воды, широкая даль за речкой, бледная синь неба над ней…

– После усердных трудов не грех и отдохнуть.
Это сказал приземистый, кряжистый старик в соломенной шляпе и с окладистой седой бородой. Он был в кирзовых сапогах и светло-коричневой рубахе навыпуск, подпоясанной тонкой тесёмкой. За плечами он нёс большой рюкзак, в руках вместительная матерчатая сумка.
– А мил человек не осерчает, если я рядышком присяду? – добавил он, с любопытством оглядывая меня.
– Наоборот – буду рад, – отозвался я, нисколько не удивившись появлению незнакомца.

Старик скинул рюкзак с плеч и поставил его на землю, а потом, кряхтя, сел рядом со мной. Положив соломенную шляпу на рюкзак, он пригладил редкие седые волосы.
– Какую благодать Господь сотворил! – минуту помолчав, сказал он. – Глядишь и не наглядишься! Уж боле семи десятков прожил на белом свете, а не перестаю удивляться! Хучь бы эта речушка – красавица, да и только! А лес! А луга! А омуты! Разе всё перечислишь?..
– Грибы собирал? – поинтересовался я.
– Не угадал. Я травник. Травы – моя слабость. – Он посмотрел вдаль, за речку. – Знаю их все наперечёт: и горицвет, и калган, и пастушья сумка, и подмаренник, и ятрышник, и таволга… И все нужны, все полезны… Вся аптека перед нами… Кажин день собираю. Сельчане говорят: «Евграф, куда тебе столь?!» А я отвечаю: «Для людей. Эвон сколь больных».

Евграф провёл по бороде одной рукой, потом другой; руки у него были большие, узловатые, мозолистые.
– Энтим летом собираю токо одну траву.
– Интересно, какой повезло?
– Сушенице топяной.
– А другие?
– Другие погодят.
– В чём тут дело?
– А дело оченно простое – энта травка особливая.
– В чём же её особенность?
– Она исцеляет дюже редкую болесь.
– Какую?
– Заморочение головы. Н-да. Другие не исцеляют, а эта исцеляет.
– Вот это трава так трава! – воскликнул я. – А как она выглядит?
– Да так и выглядит.
Старик встал, сделал несколько шагов в ту сторону, нагнулся и сорвал кустик травы, вернулся и протянул мне:
– Вот она!
Кустик был серенький с жёлто-белыми цветами на концах веточек. Сколько раз я проходил мимо таких кустиков и не замечал их, а они, оказывается, не простые, а, можно сказать, золотые. Я посмотрел на травку на некотором расстоянии, вертя её в руках, а потом понюхал цветочки, запаха они, к сожалению, не издавали, а может, меня нюх подвёл.
Я протянул сушеницу старику.
– Это таперя твоя, – сказал он, снова садясь на землю. – Может, и сгодится кому.
– Всё может быть, – согласился я, пряча кустик в сумку. – А скажи, пожалуйста, добрый человек, в чём проявляется это самое заморочение?
– В кривости.
– В какой такой кривости?
– В кривости ума.
Мой собеседник замолчал, наверное, для того, чтобы я лучше усвоил эту мысль.
– Ноне скрось замороченные. Я редко наведываюсь в город, а как приеду – вижу: народ не тот, что раньше. Спросишь кого: он говорит, а я не понимаю. Слова какие-то кривые, ненашенские…
– А в селе?
– И в селе швах. Я их, бедолаг, жалею, сильно жалею. И хочу выправить. Собираю сушеницу и раздаю. Мешкам счёт потерял…
– И помогает?
– Ещё как помогает! Вот мой сосед совсем хмурной стал, а как попил моей травки – выправился, стал здраво рассуждать. В городе многим помог. Как встретят меня, кланяются, «Спаси Христос» говорят.
– Выходит, ты второй доктор Айболит, – улыбнулся я.
– Выходит, так. Много людей замороченных, очень много, особенно на Украине. Там они какие-то… особая замороченность у них – вот что я скажу. Криво мыслят. Да так криво, что дальше некуда, – старик тряхнул головой, так что его борода качнулась из стороны в сторону. – Я им тоже помогаю.
– Каким образом?
– Посылаю травку. Три мешка отправил в Киев и столько же во Львов. Во Львов надо бы поболе, но не всё сразу. Я дал себе задание: до конца сезона собрать ещё десять мешков! И все отправить на Украину!
– А успеешь? Лето ведь короткое.
– Успею! Сушеница цветёт всё лето и всю осень. Знает, красавица, что нужна людям!
– А скажи, добрый человек, как принимать чудо-траву? Это ведь очень важно.
– Её надо пить так же, как чай. Заваривай и пей – и всё будет в порядке.
 Со стороны реки повеял лёгкий ветерок. Листья ясеня слегка затрепетали. Справа появилось такое большое облако, что оно закрыло почти полнеба. На реку, на заречную даль, на берёзовую рощу легла густая тень.
– Господь милостив, – сказал Евграф, поправляя голенища сапог. – Послал нам, грешным, прохладу.
Он поднялся, накинул на плечи рюкзак, надел на голову шляпу.
– Ну, прощевай, мил человек, погутарили – и хватя. Не хочу терять ни минуты. До заката, даст Бог, наполню рюкзак доверху.
Старик поклонился в мою сторону, осенил себя широким крестным знамением и пошёл вдоль реки, часто нагибаясь, чтобы сорвать очередной кустик чудо-травы.

Николай Петрович Кокухин