(Продолжение. Начало в №№ 2–10, 2013)
ВОСТОЧНЫЕ СЛАВЯНЕ VI–VIII
Густынская летопись говорит о судьбе венедов после исхода из Норика: «Когда разошёлся славянский народ по Сарматии и осело каждое племя его на своём месте, отчего каждое из них по-разному прозвалось (как уже говорилось выше), тогда не имели они над собою общего обладателя, или князя, а только над каждым родом своим владел: один князь был в Новгороде, другой у древлян, третий у полян и т. д. […]
Кий, Щек, Хорив, Лыбедь. Вроде бы было у полян три брата-князя — Кий, Щек, Хорив и сестра их Лыбедь. И были то люди мудрые и смышлёные. Жил Кий с родом своим на горе, где спуск Боричев. Брат его Щек жил по другую сторону, на горе, называемой Щекавица. А третий брат, Хорив, жил на третьей горе, которая называется Хоревица. […]
Киев сооружён. И вот построили они на горе над Днепром город и назвали его Киев, во имя старшего брата. Был здесь и перевоз через Днепр. И с той поры начался этот славянский город Киев».
Рассказ автора Густынской летописи ни в чём не противоречит рассказу Нестора-летописца в ПВЛ.Строить догадки на тот счёт, что было после Кия, Щека, Хорива и Лыбеди, осторожный Густынский летописец отказывается: «Не можем знать, в какие времена и годы и сколько лет княжил этот Кий, и какие были его дела, устройства и войны, и кто после него княжил, и имел сына или нет, и сколько лет после него прошло до великого князя Рюрика, и его ли бояре Аскольд и Дир княжили в Киеве. Потому что о том никакого писания нет, только то знаем, что после смерти сих братьев множество погромов и междоусобных войн было, восстал ибо род на род».
Отметим, что Нестор-летописец пишет в конце XI — начале XII в., что у Кия и братьев всё же было потомство: «И по смерти братьев этих потомство их стало держать княжение у полян…»
Иннокентий (Гизель) в своём «Синопсисе» как бы пытается восполнить пробел в Густынской летописи:
«ПервЂе убо старЂйшій брат Кій основа и согради город и мЂсто, на горЂ над рЂкою ДнЂпром, нарекши его от своего имени Кіев. Коего же року, лЂтописци россійскіи не пишут, вину дающе, яко тогда писанія не знаяху и тщанія къ нему и дЂйств лЂтных къ начертанію не бысть, но, яко прост и силен, народ въ воинских дЂлех упражняшеся. Един точію лЂтописец (М.Стрыйковский. — А.В.) описа основаніе града Кіева, року от Рождества Христова 430. […]
ИмЂша же тЂ князіе у себе и гетманы. От них же бЂ первый именем Радим, а от того нарекошася радимчане; вторый — Вятко, а от того — вятчане, над рЂкою Волгою; третій — ДулЂпа, а от того — дулЂпяне, над Богом, иже нынЂ нарицаются лучаны».
А живший гораздо раньше Густынского летописца и Иннокентия (Гизеля) польский хронист Ян Длугош (1415 — 1480) писал в своей «Истории Польши», что Аскольд и Дир были прямыми потомками Кия, Щека и Хорива: «После смерти Кия (Kyg), Щека (Sczyek) и Хорива (Korew) их сыновья и внуки, что в прямом наследовании шли, владели Русью (Ruthenos) много лет, пока, в свою очередь, наследование не перешло к двум родным братьям, Аскольду (Oszkald) и Диру (Dir)».
В древнерусских летописях, дошедших до нас, не отражено это генеалогическое построение. Хроника Длугоша является единственным источником (среди тех, что писались до XV века), который связывает двух братьев с местным киевским родом. Аналогичная летописная традиция была отражена у М.Стрыйковского (который в отличие от Длугоша хорошо знал русский язык и читал не дошедшие до нас русские летописи) и в «Киевском Синопсисе». Скорее всего именно от Длугоша пошло это известие в другие поздние источники, в том числе и в «Киевский Синопсис». На это указывал и украинский советский историк М.Ю.Брайчевский.
Гипотезу об Аскольде и Дире из рода Киевичей поддерживали многие историки — А.А.Шахматов, Б.А.Рыбаков, М.Н.Тихомиров, П.П.Толочко и другие. М.Н.Тихомиров был уверен, что этот отрывок являлся первоначальным текстом рассказа о начале Русской земли. Только здесь нужно учитывать то, что данные о Руси в хронике имеют сокращённый вид. И можно только предполагать: были ли они трактовкой хрониста, или всё же взяты им из неизвестного нам источника.
В пределах столетий время основания Киева мы можем определить достаточно точно. Надо полагать, оно произошло не позже VII века, ибо об этом говорит единственное сохранившееся иностранное свидетельство — армянского историка VII в. Зеноба Глака, который рассказывает об основании города Куара в стране полуни (полян) Куаром, Ментеем и Хереоном. Учитывая, что в ту пору подобное известие из лесов Поднепровья не могло попасть в Армению быстро, речь у Глака скорее всего идёт о событиях VI века. Но насколько реальна указанная Иннокентием со ссылкой на Стрыйковского дата «от Рождества Христова 430»?
Если Нестор-летописец выводит полян от нориков-венедов, то, стало быть, и вожди полян, Кий с семейством, были нориками. В таком случае почему бы ему не основать Киев в 430 г., учитывая, что уже с 420 г. Прибрежный Норик бороздили разнообразные завоеватели, а около 430 г. римскими властями было жестоко подавлено восстание норичан? Да, массового исхода коренного населения тогда ещё не было, но многочисленные беженцы из разрушенных войной мест непременно были. Однако, учитывая, что хронистам XV–XVII вв. ничего не стоило ошибиться на 40 — 100 лет, как это сделал Длугош с Одоакром и императором Ромулом Августулом, а Густынский летописец с вандалами в Африке, Гелимером и Велизарием, я склонен думать, что это всё же случилось на сто лет позже, во время массового исхода венедов из Норика. Да и не было возможности у Кия вернуться в V веке на Дунай да ещё срубить там городок Киевец, потому что не время тогда было на Дунае рубить города. Города в ту пору там горели ярким пламенем. А вот в VI в. южные славяне довольно прочно обосновались на нижнем и среднем течении Дуная, и Кий мог там попробывать закрепиться. К тому же Кий и его братья действовали не сами по себе — они, как указано во всех летописях, были вожди племени полян, а племени, чтобы получить название, надо где-то, в тех же полях, пожить. А если бы они пришли на берега Днепра в V в., то назывались бы не полянами, а по-прежнему нориками или таврисками. Впрочем, и вариант V века не исключён, но с условием, что Кий с братьями и сестрой были потомками нориков уже не в первом поколении и родились здесь, в «Сарматии».
Другое дело, что город на днепровских горах явно существовал и до Кия, когда бы он ни пришёл — в V или VI веке.
Город — это место, куда стекаются деньги. В деревнях денег нет. У нас теперь даже древность городов стали определять, исходя из древности найденных в них монет. Так, недавно отметили 1000-летие Казани — а на основе чего? На основе откопанной там всего одной старинной чешской монеты. Почему же мы тогда давным-давно не отметили 1000-летие Москвы — ведь в ней было найдено целых два горшка с арабскими монетами VIII–IX веков? Но особенно обиженным в этом смысле выглядит Киев.
Киевский писатель Олесь Бузина пишет в книге «Тайная история Украины-Руси»: «Первые находки старинных денег относятся в Киеве ко временам античности. На Замковой горе над Андреевским спуском обнаружена даже монета республиканского Рима — медный ас, чеканенный в 200 году до н. э. консулом Спуррием Афранием. Монеты просто так по миру не бегают. Залетевший из Италии ас свидетельствует, что племя, засевшее на Замковой горе, кое-что смыслило в международной коммерции. Относилось оно к так называемой Зарубинецкой культуре, обычно считающейся протославянской.
Дальше находки попадаются гуще. Особенно часто римские монеты находили в конце XIX века на Подоле — в самом древнем торговом районе города. Их сбытом забавлялись гимназисты из Подольской гимназии, а киевский коллекционер В.Ляскоронский писал, что ему неоднократно предлагали купить серебряные денарии императоров Адриана и Марка Аврелия, найденные современниками Прони Прокоповны во время копания канав и даже грядок под огороды.
Особенно внушительный клад римского времени обнаружили во время строительства на Львовской площади — целых четыре тысячи монет! Ещё один — поскромнее — вблизи нынешней Кирилловской церкви, где тоже сидели какие-то загадочные древние людишки. Причём не просто сидели, а копили, копили, копили… И накопили — скромных "трудовых" 350 монеток, которые и зарыли в горшочке.
Впрочем, не только копили. Иногда ещё и грабили. В конце того же благословенного XIX века в Киеве обнаружили оболонский клад, в котором находились исключительно денежные единицы малоазиатского города Антиохии, отчеканенные в III столетии. Как они сюда попали — ясно. В то время территорией будущего Киева владели готы — германское племя, явившееся из Скандинавии и подмявшее местных славян. Тут, как считается, была их столица — воспетый в сагах Данпарштадир — Днепровский город. В 264 году готы разграбили ещё и Антиохию, переправившись через Чёрное море примерно тем же маршрутом, которым впоследствии будут шастать в Турцию предприимчивые запорожцы. Один из участников этого похода, вернувшись домой, зарыл антиохийские трофеи».
Тысячи римских монет в «несуществующем» городе! Откуда они там, в лесной глуши, далеко-далеко от тогдашних центров цивилизации? Место, где кому-то удалось скопить и спрятать столько денег, — точно город, даже не городище, а вот монетку путешествующие по Волге купцы могли обронить где угодно.
Лично у меня нет никаких сомнений, что город, пусть и небольшой, на месте Киева существовал задолго до того, как сюда пришли потомки нориков поляне. Если здесь бывали древнеримские купцы, то почему бы не быть в I веке от Р.Х. апостолу Андрею? Наверное, как все города древности, предшественник Киева переживал взлёты и падения, разрушался, снова отстраивался, менял имена. Вот и Кий в очередной раз дал ему название, которое в отличие от прежних Данпарштадиров закрепилось на века. И произошло это, на мой взгляд, именно по той причине, которую оспаривает Нестор-летописец: «Некоторые же, не зная, говорят, что Кий был перевозчиком; был-де тогда у Киева перевоз с той стороны Днепра, отчего и говорили: "На перевоз на Киев". Однако если бы Кий был перевозчиком, то не ходил бы к Царьграду».
Перевозчиком Кий, конечно же, не был, но этимология топонима — «отчего и говорили: "На перевоз на Киев"» — кажется мне весьма убедительной. Собственно, таким образом и закрепляются названия — по перевозам, рынкам, церквам, дворцам, площадям, подъёмам, спускам и т. п. Возьмите киевские Боричев взвоз, Андреевский спуск и т. д. И в нынешнем-то Киеве до сих пор существует проблема переезда с одного берега Днепра на другой, строятся всё новые мосты, а вы представьте себе VI или VII век! И если человек решил тогда серьёзную проблему и организовал постоянную переправу через огромную реку, то имя его, безусловно, могло сохраниться в названии перевоза указанным Нестором образом, перейдя затем на весь город. Для этого князю Кию совсем не обязательно было лично садиться за вёсла. Люди бы запомнили имя хозяина перевоза только по той причине, что приходилось платить ему мзду. Рядом с моим домом есть один из первых частных магазинов, открытых в 90-е годы прошлого века. Хозяином его был человек со звучной фамилией Боргард. Он там лично не торговал, но магазин называли по его имени. Он давно уже умер, этот Боргард, и магазин принадлежит другому человеку, и на вывеске написано «Супермаркет», а называют его в народе по-прежнему — «Боргард»!
Думаю, примерно так же запомнилось и название «Киев». Что же касается спора Нестора с не названными в ПВЛ оппонентами, то почему бы князю Кию и перевоз не организовать, и в Царьград не сходить? С другой стороны, именно в том, что название «Киев» закрепилось за перевозом и за городом, я вижу свидетельство того, что Киев в качестве города существовал без перерыва вплоть до времён Аскольдовых, иначе бы появились другие претенденты на закрепление их имён в качестве топонимов.
* * *
Вольный воздух степей и лесов Восточной Европы, вероятно, довольно быстро заставил вспомнить ушедших из Норика венедов-славян те далёкие баснословные времена, когда их предки завоевали почти всю Европу и часть Азии. А если всё же они забыли, то им было кому напомнить, ведь в «Сарматии», по словам Густынского летописца, их ждали «свои», то есть местные склавены и анты: «…славяне, снявшись с подунайской стороны, пошли на север, то есть в Сарматию, к своим, где ныне Русская земля есть». Склавенов же и антов готский историк VI в. Иордан изображает как весьма воинственные племена: «За грехи наши анты и славяне свирепствуют повсеместно».
Сохранилось не много свидетельств о жизни восточных славян VI–VIII вв., но кое-какие, и довольно яркие, всё-таки имеются. Вот, например, фрагменты из «Стратегикона», трактата о военном искусстве, автором которого считают византийского императора Маврикия (582 — 602 гг.):
«Племена славян и антов сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе; их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране. Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу, недостаток в пище. К прибывающим к ним иноземцам они относятся ласково и, оказывая им знаки своего расположения, [при переходе их] из одного места в другое охраняют в случае надобности, так что если бы оказалось, что по нерадению того, кто принимает у себя иноземца, последний потерпел [какой-либо] ущерб, принимавший его раньше начинает войну [против виновного], считая долгом чести отомстить за чужеземца. Находящихся у них в плену они не держат в рабстве, как прочие племена, в течение неограниченного времени, но, ограничивая [срок рабства] определённым временем, предлагают им выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси, или остаться там [где они находятся] на положении свободных и друзей. У них большое количество разнообразного скота и плодов земных, лежащих в кучах, в особенности проса и пшеницы.
Скромность их женщин превышает всякую человеческую природу, так что большинство их считают смерть своего мужа своей смертью и добровольно удудшают себя, не считая пребывание во вдовстве за жизнь.
Они селятся в лесах у неудобопроходимых рек, болот и озёр, устраивают в своих жилищах много выходов вследствие случающихся с ними, что и естественно, опасностей. Необходимые для них вещи они зарывают в тайниках, ничем лишним открыто не владеют и ведут жизнь бродячую. […] Опытны они также и в переправе через реки, превосходя в этом отношении всех людей. Мужественно выдерживают они пребывание в воде, так что часто некоторые из числа оставшихся дома, будучи застигнуты внезапным нападением, погружаются в пучину вод. При этом они держат во рту специально изготовленные большие выдолбленные внутри камыши, доходящие до поверхности воды, а сами, лежа навзничь на дне [реки], дышат с помощью их; и это они могут проделывать в течение многих часов, так что совершенно нельзя догадаться об их [присутствии]. А если случится, что камыши бывают видны снаружи, то неопытные люди считают их за растущие в воде. Лица же, знакомые [с этой уловкой] и распознающие камыш по его обрезу и [занимаемому им] положению, пронзают камышами глотки [лежащих] или вырывают камыши и тем заставляют [лежащих] вынырнуть из воды, так как они уже не в состоянии оставаться дальше в воде. […]
Не имея над собою главы и враждуя друг с другом, они не признают военного строя, не способны сражаться в правильной битве, показываться на открытых и ровных местах. Если и случится, что они отважились идти на бой, то они во время его с криком слегка продвигаются вперёд все вместе, и если противники не выдержат их крика и дрогнут, то они сильно наступают; в противном случае обращаются в бегство, не спеша померяться с силами неприятелей в рукопашной [схватке]. Имея большую помощь в лесах, они направляются к ним, так как среди теснин они умеют отлично сражаться. Часто несомую добычу они бросают как бы под влиянием замешательства и бегут в леса, затем, когда наступающие бросаются на добычу, они без труда поднимаются и наносят неприятелю вред. Всё это они мастера делать разнообразными придумываемыми ими способами с целью заманить противника» (пер. с греческого акад. Жебелева).
Однако славяне быстро учились и «правильным боевым действиям» — не исключено, что под влиянием прибывших нориков, которым доводилось некогда сражаться в рекрутировавших их армиях завоевателей Норика. «На третьем году по смерти императора Юстина, — свидетельствовал в VI в. автор "Церковной истории" Иоанн Эфесский, — двинулся проклятый народ славян, который прошёл через всю Элладу… Взял множество городов, крепостей; сжёг, ограбил и покорил страну, сел в ней властно и без страха, как в своей собственной, и на протяжении четырёх лет, пока император был занят персидской войной и отправил свои войска на Восток, вся страна была отдана на произвол славянам. Они опустошают, жгут и грабят… Они стали богатыми, имеют золото и серебро, табуны лошадей и много оружия. Они научились вести войну лучше римлян…»
«Не другие нашей землёй, а мы чужой привыкли владеть», — так говорил, по словам византийца Менандра Протектора, славянский вождь Даврит.
ЯВЛЕНИЕ РУСИ
Существование в Киевской Руси мощного в военном отношении государства ещё до появления в Новгороде Рюрика придумали вовсе не антинорманисты в споре с норманистами — этот факт точно зафиксирован таким важным свидетелем, как византийский патриарх Фотий (820 — 891 гг.). Рюрик появился в 862 году, а вот что говорил Фотий о событиях 860 г., когда войска русов осадили Константинополь в отместку за убийство в Константинополе русских должников-заложников, в своих «Беседах по случаю нашествия россов» (изданных у нас впервые в 1864 г.):
«Народ, ничем не заявивший себя, народ, считаемый наравне с рабами, неименитый, но приобретший славу со времени похода к нам; незначительный, но получивший значение, смиренный и бедный, но достигший высоты блистательной и наживший богатство несметное, народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, кочевой, гордый оружием, не имеющий стражи (внутренней), неукоризненный, без военного искусства, так грозно, так мгновенно, как морская волна, нахлынул на пределы наши…»
Здесь, в этой беседе, чётко обозначена патриархом Фотием та веха, когда уже не имя славян, а имена «русский» («рус, росс»), «Русь» загремели на всю Европу: «Народ… неименитый, но приобретший славу со времени похода к нам; незначительный, но получивший значение», и т. д. Мы не раз уже отмечали на страницах этой книги, что этнонимы с изменяющимся корнем «рус/рос» — рысичи, россы, расена, этруски, рутены, реты, россомоны, роксоланы, роксаны, руги, русы, пруссы — древнейшие у венедов, а не только у славян. Версий о том, почему самоназвание «русь», «руськый» стало в IX в. главным среди других восточнославянских этнонимов (даже поляки вплоть до середины XVI в. пользовались им как родственным), много, и один их обзор занял бы целую главу. Но, в сущности, большинство этих версий развивают предположения, высказанные ещё Иннокентием (Гизелем) в «Синопсисе»: «Ибо яко славяне от славных дЂлес своих искони славянское имя себЂ приобрЂтоша, тако по времени от россЂянія по многым странам племене своего россЂяны, а потом россы прозвашася. НЂціи близ мимошедших времен сказоваху руссов от городка Роси, недалече Великого Новгорода лежаща; иньш — от рЂки Роси; друзіи — от русых волосов, съ яковыми и нынЂ везде много суть руси».
Мне кажется, одна из главных причин возобладания этнонима «русский» такова же, какова причина возобладания этнонима «Deutsch» среди других германских этнонимов, «и больше ни какова», по выражению поэта. Многотысячелетняя устойчивость корня «рус/рос» в венетских и славянских этнонимах говорит о чём-то важном, чего мы, к сожалению, уже не знаем. Возможно, речь идёт о памяти генетической.
Следует подчеркнуть, что слова патриарха Фотия, да ещё с добавлением: «без военного искусства», сказаны отнюдь не о норманнах, которые как раз в военном деле были достаточно искусны: в 845 г. взяли Гамбург и Париж, а в 859 г. разграбили Севилью. Мы об этом обязательно ещё поговорим в других главах, но начать хотелось бы с другого события, тоже связываемого в общепринятом представлении с Рюриковичами, — с Крещения Руси.
Как ни странно, мы не найдём в иностранных исторических источниках сведений о Крещении Руси около 988 года. Об этом писал и украинский советский историк М.Ю.Брайчевский в своём основательном труде «Утвердження християнства на Русі» (1988), к которому мы часто будем возвращаться; об этом же говорили и многие историки Русской Православной Церкви. Ещё в 1888 г., в связи с 900-летием Владимирова Крещения, Ф.Фортинский проделал специальное исследование, отыскивая об этом хотя бы малейшие следы и намёки в европейских хрониках и документах. Результат был ошеломляющий: ни в одном тексте не нашлось никаких сведений по поводу христианизации Руси в конце Х в. Ни польские, чешские, венгерские, немецкие источники — не говоря уж об итальянских, французских или английских — не упоминают этого события. Единственное исключение — Титмар Мерзебургский, хотя и он знает только о личном Крещении великого князя Владимира в связи с его вступлением в брак, ничего не говоря об обращении страны или народа.
Ещё более странным является молчание православных источников, в первую очередь византийских и болгарских. Крещение Владимира было делом Константинопольской патриархии, однако ни одна греческая хроника конца X — начала XI в. ничего не сообщает об этом событии. В письменных источниках (Лев Диакон, Михаил Пселл, Скилица-Кедрин, Зонара и др.) находим сведения о падении Херсонеса, договоре Владимира Святославича с императором Василием II, вступлении в брак киевского князя с принцессой Анной, участии русской экспедиционной дружины в междоусобной борьбе за константинопольский престол, но ни единого намёка на Крещение Владимира и его страны.
Аналогичная картина прослеживается и в восточных источниках, которые, однако, считают Русь IX–Х вв. христианской страной. Исключение составляют произведения Яхьи Антиохийского (или Александрийского) и его компиляторов. В своей хронике, дошедшей до нас, Яхья пишет о Крещении киевского «царя и всех, кого охватывали его земли». Это сообщение дословно повторяет историк ал-Мекин, который жил в XIII в., и, в сокращённом виде, Ибн-ат-Атир — багдадский астроном (конец XII — начало XIII в.).
Яхью считают современником Владимира Святославича, но это не совсем точно. Он действительно родился в конце Х в., но свою хронику (по крайней мере тот вариант, который имеется в нашем распоряжении) писал в середине XI в., в 60-е годы, то есть к концу правления Ярослава Мудрого и при его преемниках. К тому времени «Владимирова легенда», то есть версия о начальном Крещении Руси около 988 г., уже существовала и, следовательно, могла оказать влияние на антиохийского хрониста. Поэтому нельзя противопоставлять сообщения Яхьи другим источникам, а тем более основывать на нём какие-либо далекоидущие выводы.
Точно так же не следует переоценивать и сообщение армянского хрониста конца Х — начала XI в. Асохика (Степаноса Таронского) о том, что «рузы приняли Христа» приблизительно в то время, когда русская экспедиционная дружина во главе с князем Владимиром прибыла в Константинополь для борьбы с врагами императора Василия II.Выражение, употребляемое историком, неясно. Иногда его пытаются трактовать в том смысле, что речь идёт о Крещении всей Руси, но этого из текста не видно. Скорее всего здесь говорится о Крещении самого Владимира и его ближайшего окружения. Во всяком случае, этого сообщения недостаточно для того, чтобы строить на нём ответственную историческую концепцию.
Отсутствие в иностранных источниках сведений о Крещении Владимиром Руси объясняется тем, что впервые официальный акт введения христианства в Киевском государстве состоялся в 860 г., при князе Аскольде. И хотя после убийства последнего в 882 г. христианство утратило значение государственной религии, в глазах соседей Русь оставалась христианской страной. Временная потеря новой верой своих позиций не могла расшатать общепринятое представление, а обращение Владимира окончательно решило религиозный спор в пользу христианства.
Процесс формирования Древнерусского государства охватывает почти всё I тыс. н. э. и завершается к середине IX в. Правление Аскольда (погибшего в 882 г.) является действительно яркой страницей в истории ранней Руси, когда молодое государство вышло на мировую арену, завоевав всеобщее признание и утвердив себя как неотъемлемую часть средневековой Европы. Титул кагана (великого князя), принятый Аскольдом, приравнивался к императорскому (царскому) и убедительно свидетельствовал о политических претензиях киевского правителя.
Ко времени Аскольда относятся сообщения арабских писателей о трёх центрах Руси (или, по А.П.Новосельцеву, о трёх группах русов). Это авторы так называемой группы ал-Балхи: ал-Истахри, Ибн-Хаукаль, анонимная книга «Худуд-ал-Алам», а также значительно более позднее произведение Идриси. По свидетельству этих источников, в середине или начале второй половины IX в. в Восточной Европе существовали три объединения восточнославянских племён — Куявия, Славия и Арсания (Артания). Локализацию этих объединений можно считать установленной — несмотря на многочисленные гипотезы (временами довольно фантастические), высказанные в литературе.
Куявия или Куяба — это Киевская Русь, то есть государство Аскольда. Она охватывала южную группу восточнославянских племён с центром в Киеве. Главное территориальное ядро образовало Среднее Поднепровье — по терминологии А.Н.Насонова и Б.А.Рыбакова, начальная Русь, или же «Русь в узком значении слова». Её городами, кроме Киева, были Чернигов и Переяславль.
Славия — объединение северной части восточнославянских и некоторых неславянских племён с центром в Ладоге — Новгородская Русь, о которой есть основания утверждать, что она возникла не позже III в. от Р.Х. и прямого отношения к Руси Киевской не имела, будучи более древним и самостоятельным славянским образованием.
Серьёзные споры вызывает Арсания, но большинство учёных считают, что она локализуется на юго-востоке бывшего СССР — в области Приазовья, Восточного Крыма и Северного Кавказа. Это так называемая Азовская, или Черноморская (Тмутараканская) Русь. В начале третьей четверти IX в. она, очевидно, входит в сферу политического влияния Киева. Позднее здесь сформировалось Тмутараканское княжество, в определённые периоды игравшее заметную роль в жизни Древнерусского государства.
При Аскольде в состав Киевской Руси входили земли полян, древлян, дреговичей и юго-западной части северян (с городом Черниговом). Славия включала территорию ильменских словенов, чуди, веси и мери. Между двумя объединениями лежала область кривичей, до 872 г. сохранявшая независимость. Земли вятичей, радимичей и большей части северян ещё в VIII в. были захвачены хазарами и находились в подчинении у каганата.
Главные интересы Аскольдовой Руси охватывали юг и юго-восток. Её привлекали богатые и сильные государства — Хазария, Болгария, Византия, кавказские страны — Грузия, Армения, Албания (Азербайджан), даже отдалённый Багдад. С ними она поддерживала активные торговые и политические контакты.
Главной (и наиболее выдающейся) внешнеполитической акцией Аскольда были походы против Византии и договоры, заключённые с нею. Относительно вопросов, сколько было походов и когда именно они состоялись, в литературе нет единого мнения. Традиционно принято считать, что реально можно говорить лишь об одном походе, противоречиво описанном в различных документах. В 1963 г. Б.А.Рыбаков на основании внимательного изучения и сравнения источников пришёл к аргументированному выводу о многократности Аскольдовых акций против Византии. Не прибегая к детальному анализу свидетельств, попробуем воссоздать события.
Андрей Венедиктович ВОРОНЦОВ
Журнальный вариант книги А.В.Воронцова «Неизвестная история русского народа. Тайна Графенштайнской надписи», выходящей в московском издательстве «Вече»
(Продолжение следует.)