.
..Лёха служил в полиции, подвергаясь отцовскому остракизму и шуткам, часто злым, односельчан обоего пола (последнее сильно его задевало, потому что невесты северные – дамы завидные, домовитые и красивые).
Отец с Лёхой перестал разговаривать, даже не успев толком пообщаться после его возвращения из армии, – как только узнал, где тот будет работать. Пару дней всего прошло, пока тот «обуркивался» дома: сходили в баню, на рыбалку съездили. А когда Лёха сказал, что позвали его в полицию и он согласился, отец как отрезал:
– Хоть пастухом иди, но туда – ни ногой. Иначе я с тобой разговаривать не буду.
– Так, пап, у нас кого пасти-то? – попытался пошутить Лёха. – Три коровы на всё село. Только куриц если – их двадцать.
– Я сказал!
Всё. Наговорились. С тех пор отец если что и произносил, то уж никак не в адрес сына. Лёха, понятное дело, переживал. Но отца не осуждал. «Понять его можно, – говорил. – У нас в селе отношение к людям в форме особое. С традициями село – северное, ссыльное. Веками ссыльных привечало. Диссидентов всяких. Нормально привечали, а они здесь стихи всякие писали. И правильно делали».
Лёха служил в полиции, подвергаясь отцовскому остракизму и шуткам, часто злым, односельчан обоего пола (последнее сильно его задевало, потому что невесты северные – дамы завидные, домовитые и красивые). Время от времени, осердясь, признавался: отец-то, мол, прав. Такого навидался, что и за тремя коровами, за двадцатью курицами ухаживать лучше, чем сталкиваться с тем, что «по виду вроде человек, а по внутренности – хуже короеда». Всякого насмотрелся. Моральные издержки службы ничуть не компенсировались хорошей зарплатой. В общем, Лёха тосковал.
Тоску не мог развеять даже приближающийся Новый год (о Рождестве Лёха слыхал, но считал его опасным продолжением затянутых зимних праздников): сколько ещё пьяниц с поездов снимать, сколько ещё квартирных скандалов унимать, а то и от ножей с топорами обороняться! Хоть бы какая-то поддержка от отца! Мать, конечно, жалела сына, но что её слёзы и причитания против железной воли родителя. Э-эх… И невесты нет, не то что жены. Тоска и грусть – и Новый год. Где праздновать, с кем? Мрачное небо, ветер, дорога домой от станции, дубинка эта несчастная…
…Крик, рвущий вечер. Треск, столб пламени. Сначала врос в землю от испуга и неожиданности: метрах в ста полыхает дом – полыхает так, что ещё пара минут – и всё. Часто мимо него проходил, знал жильцов. Мама, папа, два малыша. Эти, в отличие от остальных, здоровались всегда искренне, взгляд не воротили. Увидел глаза мамы, выбежавшей из магазина неподалёку: вышла конфет с апельсинами купить к празднику. Сетку отбросила, руками не машет, а просто медленно безпомощно водит. Отец на работе, на станции, судя по всему. И вот эти глаза женщины, которая ну никак не может зайти, забежать в дом из-за пламени, схватить орущих детей и вытащить их вон…
– А ничего я не понимал, если честно, – говорил потом. – Чего тут понимать: тут всё «на автомате», как на войне. (Про войну он до этого не рассказывал, а оно вон как получается.) Либо-либо: или я сейчас помру, но ребят вытащу, или просто поужасаюсь, и всё. Какое геройство?! Ноги сами понесли, руки сами всё делали. Дубинка пришлась тут кстати: окно разворотил на совесть, вход сделал. То есть выход. Ну, ребят вытащил – Бог помог. Потому что если бы не помог, меня бы балкой-то пришибло, вот те и праздничек весь. И нечего меня в герои записывать. Дом только жалко – обгорел здорово. Но ничего, потом быстро восстановили, покрасили, дымом не пахнет больше.
Это Лёха уже говорил через год. После Рождества, на Святках, встретились с мужиками у церкви. Мужиков отец привёл. В который раз уже, чуть не каждое воскресенье. Гордый стоял – генерал позавидует, архиерей утрётся. Лёха стал крёстным и сейчас ждал детей на литургию. Крёстным тех самых малышей. Хотя какие они теперь малыши: «Два малолетних крокодила, которые знают, что спички трогать нельзя, иначе кум-полицейский придёт и сильно им влетит, ох, сильно».
С отцом всё просто получилось, по-сельски, по-домашнему: когда все пожарные страсти улеглись и стало ясно, что все живы-здоровы, к нему домой папаша ребятишек пришёл. Посмотрел на Лёхиного родителя и коротко, строго: «В общем, паря, так…» Договорить не успел, потому что хозяин сам бросился обниматься и извиняться. Мать, накрывая на стол, плакала, но уже от радости. За столом о крестинах и договорились. Леха не отнекивался, когда с дежурства пришёл, – попробуй тут!
А ещё Леха женился. Судя по улыбке, вполне счастливо. Так ему и надо.
Пётр Михайлович Давыдов